Евгений Полищук - Преданный служитель Церкви. О церковной и общественной деятельности митрополита Питирима (Нечаева) Страница 9

Но Владыка Питирим, как и архимандрит Иннокентий, был беззаветным тружеником, он трудился, не считаясь ни со временем, ни со своим здоровьем. К тому же он приучал и нас, однако не все это понимали и принимали, некоторые даже роптали, что из нас делают каких-то роботов, которые обязаны работать день и ночь. Но тот, кто полюбил издательское дело, а тем более дело издания богослужебных и богословских текстов, – тот понимает, какую великую пользу он приносит не только другим, но и самому себе, так что он уже не нуждается в принуждении, напротив, у него появляется желание потрудиться для Церкви, появляется любовь к своей профессии. Ведь работая в церковном издательстве, он получает большую пользу и для своей души.

У Владыки Питирима была дача в Подмосковье, иногда он там бывал, летом там жили его сестры (одна из них была инвалидом-колясочницей), и мы как помощники Владыки помогали им. Кстати, они всегда были дома на телефоне и фактически выполняли секретарские обязанности: при необходимости им можно было позвонить в любое время дня и ночи, и если Владыки нет, сестры всегда примут телефонограмму, все обстоятельно запишут и обязательно передадут Владыке. Часто и он, если не мог до кого-нибудь дозвониться, звонил домой, а уже его сестры разыскивали нас и передавали задание, которое давал Владыка.

Отношения с другими архиереями складывались у Владыки по-разному: с некоторыми архиереями он дружил, был с ними единомыслен, часто общался. Но были и такие, которые не считали его своим, быть может, в силу различий в характерах. Ведь дружба невозможна без взаимности: человек ищет в друге свое продолжение, и то, что, наверное, хотел бы видеть в себе – находит в друге своем; как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься. Поэтому с теми, с которыми он получал какую-то пользу, он поддерживал отношения. Были архиереи, отношения с которыми у него были чисто официальными. Но так ведь и в жизни у каждого человека: каждый сам себе выбирает, с кем ему идти по жизни, – и те, кто подходят, с теми он общается больше, с другими же отношения только по необходимости, по работе, по послушанию.

К Патриархам он относился очень уважительно и всегда, когда собирался ехать на доклад в Чистый переулок, очень напрягался, сосредотачивался – чувствовалось, что он весь уже там. Если в этот момент станешь задавать ему какой-то вопрос, он рассеянно говорил: потом, потом; он весь как-то концентрировался, собирался, хотя особых промашек у него никогда не было. Он старался показать Предстоятелю Церкви каждое свое новое издание, брать благословение на новый издательский план – и это было в порядке вещей, так было заведено.

Первоначально мы работали в Успенском храме Новодевичьего монастыря. Сотрудников у нас было много, а потому подсобные помещения храма были разделены буквально на клетушки (размером два с половиной на два с половиной метра), в которых сидело по несколько сотрудников. Было очень тесно, неудобно, но зато там были очень хорошие подвальные помещения – это было хорошо и для книжного склада, и для экспедиции. Взять, например, издания богослужебных книг: быстро продать их нельзя, поэтому их печатали и складывали там же, в подвале; потихоньку эти издания расходились – как для нужд Русской Православной Церкви, так и за границу, для Патриарших приходов за рубежом, православные храмы которых вели богослужения на церковнославянском языке.

Но хотя начало Издательства было положено в Новодевичьем монастыре, расширение издательского дела требовало новых помещений. Владыка все время искал такие помещения и наконец добился, чтобы ему передали несколько зданий на Погодинской улице, некогда принадлежавших Новодевичьему монастырю. Под одно из них (одноэтажное) был подведен новый фундамент, на котором и возвели несколько этажей; был такой церковный строитель И. И. Макаров, который ранее занимался строительными работами в Пюхтицком монастыре – он и руководил строительством. В результате сотрудники получили очень хорошие помещения, где уже можно было не только выпускать журнал, но подготавливать и другие издания. Появилось сразу несколько новых редакций, которые занялись разными издательскими направлениями. Сотрудники для них были уже подготовлены. Вообще, начало 1990-х годов – это время наивысшего расцвета Издательства, его золотой век. Ну и как всякий золотой век – длился он недолго, потому что уже начиналась перестройка… Сам я ушел из Издательства в 1986 году, получив на это благословение Владыки Зиновия. Конечно, Владыка Питирим воспринял это тяжело, он вообще очень огорчался, когда уходил кто-то из Издательства. Но остальные сотрудники еще работали, и работа шла полным ходом…

Когда в 1991 году меня рукоположили во епископа Новосибирского, Владыка был первым, от кого я получил поздравительную телеграмму. И оказывается, что он задолго до этого говорил сотрудникам: когда рукоположат отца Тихона, мы первые должны послать ему в Новосибирск поздравительную телеграмму, потому что он наш первый архиерей из Издательства.

И потом, когда меня назначили в Издательство в 1995 году, он первый позвонил и сказал, что хочет приехать. Приехал, мы с ним около часа проговорили. Кое-что он рассказал, как уходил. Кое-что попросил, какие-то свои личные вещи, которые накопились за 30 лет и которые сразу не увезешь.

После 1995 года, когда он уже был не у дел, а только иногда служил и выполнял отдельные поручения Святейшего Патриарха, мы также порой пересекались. Это бывало, например, на патриарших богослужениях. Обычно мы, сослужащие архиереи, приезжаем за час до Патриарха, сидим в алтаре и в ожидании Святейшего беседуем. Иногда мне выпадало сидеть рядом с ним и перемолвиться несколькими фразами: он спрашивал, как дела, я что-то рассказывал ему. На одной из таких бесед я сказал ему: Владыка, помните, как Вы обижались на нас, иподиаконов: мол, с вами говоришь, а всё будто в песок уходит – никакого отклика, никакой реакции; но ведь, Владыка, все это проявляется не сразу… вот, скажем, семя бросишь в землю – и ему нужно какое-то время, чтобы прорасти. Так и с нами: все что Вы, Владыка, в свое время посеяли – надеюсь, когда-то прорастет. Вот, например, когда я выезжаю сейчас за границу, то неизменно следую некогда услышанным от Вас советам: старайтесь, чтобы у вас все всегда было под рукой, размещалось удобно; допустим, если вы берете фотокамеру, то чтобы был к ней удобный чехол; и такой же чехольчик к перочинному ножу; и чтобы сумка была с собой удобная и можно было в одно отделение документы положить, в другое очки – тогда и не будете искать по карманам, где что положили… Не знаю, утешали ли Владыку такие мои речи, но то, что даже таким мелочам жизни он старался нас научить, – это ведь тоже характеризует человека.

Встречались мы и на различных церковных и культурных мероприятиях (например, на праздновании 70-летнего юбилея выдающегося дирижера Евгения Светланова), и всегда общались нормально. Когда в 1998 году нас подкосил дефолт, я от разных людей слышал, что Владыка очень за нас переживал и спрашивал (хотя и не лично у меня, а у других), как идут наши дела. И как-то раз на какое-то мероприятие в Издательстве мы его пригласили, и он пришел; но когда по окончании мероприятия мы хотели пригласить его на чай, оказалось, что он исчез. Я спрашиваю: где же Владыка Питирим? А мне говорят: он ушел. Правда, перед этим зашел в картинную галерею каминного зала, посмотрел, увидел, что все картины на месте, и сказал: слава Богу…

Когда я пришел в Издательство, я старался восстановить всё – взаимоотношения, редакторскую работу, быт – именно в том виде, как было при нем. Потому что мне казалось и кажется сейчас, что тогда наш Отдел был эталоном того, каким должно быть церковное издательство. Конечно, возможности были уже не те, появилось и много новых проблем. Но я рад, что издательское дело в нашей Церкви живет, а его начало было положено Владыкой Питиримом.

Поминайте наставников ваших. О Владыке Питириме

Архиепископ Орехово-Зуевский

Алексий,

викарий Московской епархии, заведующий кафедрой теологии МИИТа

Размышляя о людях, подобных митрополиту Питириму, о тех, чей путь жизни уже исполнен, хочется, восхищаясь, с благоговением хранить молчание. Жизнь каждого человека сокровенна и всегда – тайна, особенно сокровенна жизнь человека духовного, и нам приоткрывается только видимая, внешняя ее часть. Опыт Церкви говорит, что Богу угодно, чтобы мы поминали наших наставников и не только поминали в молитвах, но и, взирая на кончину их жизни, подражали вере их (Евр. 13, 7). И в этом видится всепопечение Божие о нас и о тех наших братьях и сестрах, которым предстоит идти по жизни после нас и учиться дорожить духовными традициями и опытом других людей.

Мне хотелось бы это подчеркнуть, потому что наша память о Владыке необходима в первую очередь нам самим. Она должна нас созидать и, конечно, объединять. Нельзя ограничиваться только лишь констатацией множества присущих ему добрых качеств и перечислением его заслуг, выдающихся способностей и природных талантов, всесторонней образованности. Сам Владыка Питирим говорил: «Достоинство человека не в талантах, а прежде всего – в мере его ответственности». В нас должно появиться доброе желание духовно породниться с такими людьми, как Владыка, почувствовать в этом необходимость и пожелать вместить нечто, что было и есть общее и объединяющее всех подвижников веры, искренних служителей Церкви и Отечества.