Наталья Горбачева - Наталья Гончарова против Пушкина? Война любви и ревности Страница 9

В первых числах июня 1828 г. Пушкин услышал у Олениных привезенную с Кавказа Грибоедовым и обработанную Глинкой грузинскую мелодию. Анна Оленина прекрасно пела ее тогда. Под впечатлением этой дивной грузинской мелодии, очарованный голосом Анет, Пушкин написал изумительное:

Не пой, красавица, при мнеТы песен Грузии печальной:Напоминают мне онеДругую жизнь и берег дальний.

Увы! напоминают мнеТвои жестокие напевыИ степь, и ночь – и при лунеЧерты далекой, бедной девы…

Я призрак милый, роковой,Тебя увидев, забываю;Но ты поешь – и предо мнойЕго я вновь воображаю.

Не пой, красавица, при мнеТы песен Грузии печальной:Напоминают мне онеДругую жизнь и берег дальний.

«Девица Оленина довольно бойкая штучка: Пушкин называет ее «драгунчиком» и за этим драгунчиком ухаживает»[1], – сообщает кн. Вяземский жене. В другом письме: «Пушкин думает и хочет дать думать ей и другим, что он в нее влюблен… и играет ревнивого».

На полях рукописей Пушкина той поры в изобилии встречается имя Олениной: по-русски, по-французски, в обратном чтении и т. п.

Он и на людях всячески показывал свою влюбленность, однако его обожаемая Анет вела дневник, где чувства пропускала через рассудок и выходило, что она «не из тех романтических особ», которые могут «потерять голову», и каким бы лестным не было ухаживание Пушкина, замужество с ним нельзя назвать «большой партией».

«Итак все, что Аннета могла сказать после короткого знакомства, есть то, что он (Пушкин. – Н.Г.) умен, иногда любезен, очень ревнив, несносно самолюбив и неделикатен…»

При этом, однако, роман продолжался все лето.

11 августа 1828 года Анете исполнилось 20 лет. В дневнике запись: «Стали приезжать гости. Приехал премилый Сергей Голицын, Крылов, Гнедич, Зубовы, милый Глинка, который после обеда играл чудесно и в среду придет дать мне первый урок пения. Приехал, по обыкновению, Пушкин… Он влюблен в Закревскую, все об ней толкует, чтоб заставить меня ревновать, но притом тихим голосом прибавляет мне разные нежности…»

Праздники шли чередом. 5 сентября были именины Елизаветы, матери Анны Олениной. «Прощаясь, Пушкин мне сказал, что он должен уехать в свое имение, если, впрочем, у него хватит духу, прибавил он с чувством». После этого в дневнике Анет больше не встречается имя Пушкина. Он перестал посещать дом Олениных, но в обществе ходили слухи, что поэт сватался и получил отказ. Мать решительно и резко ему отказала, как человеку неблагонадежному: началось следствие по «Гавриилиаде», глава семейства Алексей Николаевич был в числе разбирающих это дело. Пушкин опять оказался поднадзорным.

Спустя полвека Анна Алексеевна говорила своему племяннику: «Пушкин делал мне предложение». – «Почему же вы не вышли?» – «Он был вертопрах, не имел никакого положения и, наконец, не был богат». Однако она с теплотой говорила о его блестящих дарованиях.

«Я пустился в свет, потому что бесприютен», – жаловался Вяземскому Пушкин. Непревзойденный каламбурист Вяземский отвечал поэту: «Ты говоришь, что бесприютен: разве уж тебя не пускают в Приютино?» После «Гавриилиады» Пушкина туда действительно «пускали» неохотно.

Шутки шутками, но обида поэту была нанесена немалая, и он совершил акт «поэтического мщения». В декабре 1829 года, спустя почти полтора года после «отставки», Пушкин принялся за 8 главу «Евгения Онегина». В гостиную княгини Татьяны поэт «привел» семейство Олениных. Поначалу гостья была так и названа Annete Olenine, затем Пушкин превратил ее в Лизу Лосину; в конце концов появился еще вариант, более похожий на едкую эпиграмму:

Тут… дочь его былаУж так жеманна, так мала,Так неопрятна, так писклива,Что поневоле каждый гостьПредполагал в ней ум и злость.

К счастью, все это были черновые варианты и в бессмертную поэму не вошли…

Итак, получив отказ от родителей Олениной, или сам отступив в последнюю минуту, наподобие гоголевского Подколесина, Пушкин в конце 1828 года вернулся в Москву, с намерением возобновить свои ухаживания за Екатериной Ушаковой. Но здесь ожидала его новая неудача. «При первом посещении пресненского дома узнал он плоды собственного непостоянства: Екатерина Николаевна помолвлена за князя Д-го.

– С чем же я остался? – вскрикивает Пушкин.

– С оленьими рогами, – отвечает ему невеста.

Впрочем, этим не окончились отношения Пушкина к бывшему своему предмету. Собрав сведения о Д-ом, он упрашивает Н.В. Ушакова (отца невесты) расстроить эту свадьбу. Доказательства о поведении жениха, вероятно, были очень явны, потому что упрямство старика было побеждено, а Пушкин по-прежнему остался другом дома» (из воспоминаний племянника Ек. Н. Ушаковой).

Екатерина Николаевна дождалась Пушкина и вновь надеялась… В ее альбоме появились карикатуры на Оленину. И вдруг – перед Новым, 1829 годом на рождественском балу Пушкин встретил свою настоящую любовь – Натали, обладательницу имени, ставшего последним в «Дон-Жуанском» списке.

Пушкин не скрывал своего нового увлечения от сестер Ушаковых, оно затмило все бывшие привязанности до такой степени, что перед своим отъездом на Кавказ он почти каждый день ездил на Пресню к Ушаковым с намерением… дважды проехаться по Большой Никитской мимо окон Гончаровых. Екатерине пришлось смириться с ролью преданного друга Пушкина, с которой поэт обсуждал подробности взаимоотношений со своей новой пассией. В альбоме появился новый персонаж, к которому обращены взоры Пушкина и его протянутая рука, держащая письмо. Рядом приписка: «Карс, Карс, брат! Брат, Карс!» Та же особа была нарисована на другой картинке под подписью: «О горе мне! Карс! Карс! Прощай, бел свет! Умру!» Все эти возгласы сестры Ушаковы как бы вложили в уста терзаемого муками неразделенной любви к Натали Пушкина. Карс – название неприступной турецкой крепости…

Даже и в 1830 г. московские сплетницы, а заодно с ними и многие приятели Пушкина считали, что он мечется между Старой Пресней и Большой Никитской. Однако к тому времени «участь его была решена» и поэт просто не находил себе места в ожидании окончательного ответа «маменьки Карса» Наталии Ивановны Гончаровой. В ушаковском альбоме она выведена в образе пожилой особы в чепце.

Незадолго до помолвки Пушкина с Гончаровой Екатерина Ушакова не без горечи писала брату: «Карс все так же красива, как и была, и очень с нами предупредительна, но глазки ее в большом действии, ее А.А. Ушаков (генерал-майор, родственник Ушаковых – Н. Г.) прозвал Царство Небесное, но боюсь, чтобы не ошибся, для меня она сущее Чистилище. Карсы (три сестры Гончаровы. – Н. Г.) в вожделенном здравии. Алексей Давыдов был с нами в собрании и нашел, что Карс глупенькая, он, по крайней мере, стоял за ее стулом в мазурке более часу и подслушивал ее разговор с кавалером, но только и слышал из ее прелестных уст: да-с, нет-с. Может быть, она много думает или представляет роль невинности».

Вот с каких пор стали судить о Натали: может, «Царство Небесное», может, «глупенькая, представляющая роль невинности». Надо полагать, что непозволительная бестактность гения, бывало, ранившая самолюбие и сокровенные чувства «обычных» людей, часто являлась причиной, что на его «Мадонну» сразу же было направлено пристальное и не всегда милостивое внимание окружающих. Три его незавершившиеся браком жениховства показали свету, что он вовсе не завидная партия для девушек из «приличного общества». В самом деле, каковы его преимущества? Ни внешности, ни богатства. Разве что оригинальный характер, но зараженный пороками, да слава великого поэта – скандальная и переменчивая, да двусмысленное положение пред лицом царя и закона, таившие постоянную возможность неприятных случайностей и резкой перемены судьбы, подобно участи декабристов. Из последних – дело о безбожной поэме «Гавриилиада», которое автора чуть в государственные преступники не определило за пропаганду атеизма…

А на другом полюсе – Натали. Тот же гений мгновенно уловил то непостижимо-прекрасное в ней – молодость, невинность, естественность, прекрасное воспитание и скромность в гармонической совокупности. Откуда такое сокровище! Девушка, принадлежащая к аристократическому кругу, но не зараженная его надменностью и тщеславием, поистине бутон белой лилии, который строгая мать скрывает от нечистых взглядов и держит в дочернем повиновении.

Да, Пушкин, этот сердцеведец и знаток женских прелестей, должен был сразу оценить ее по достоинству. И именно с ней захотелось семейного счастья, дома, как у всех, наполненного детьми и тихими радостями…

Мой идеал теперь – хозяйка,Мои желания – покой.

Постепенно, не сразу, Натали стала занимать главенствующее положение в сердце поэта. Ни к кому больше он не сватался и, хотя за те два года после встречи с Натали были и новые любовные страсти, и лихорадочное возвращение к былым, но уже написано было необыкновенное по силе чувства стихотворение: