Анна Франк - Дневник Анны Франк Страница 9

Кроме того, Гитлер был так любезен, что сообщил своему любимому и преданному народу о том, что с сегодняшнего дня все военные подчинены гестапо и что каждый солдат, узнавший, что его командир принимал участие в «подлом и низком покушении», может без дальнейших околичностей пристрелить его.

Вот это будет история! У Ганса Дампфа заболели ноги от беготни, его командир на него наорал. Ганс хватает винтовку, кричит: «Ты хотел убить фюрера, вот тебе за это!» Залп – и высокомерный командир, осмелившийся кричать на бедного солдатика, перешел в вечную жизнь (или в вечную смерть – как это говориться?). Дойдет до того, что господа офицеры со страху наделают в штаны и будут бояться даже пикнуть перед солдатами.

Ты поняла или я опять наболтала бог весть что? Ничего не поделаешь, я слишком счастлива, чтобы писать связно, при одной мысли, что в октябре я снова сяду за парту! О-ля-ля, да я сама только что писала: «Не хочу предвосхищать будущее!» Не сердись, не зря же меня называют «клубок противоречий»!

Анна.

Вторник, 1 августа 1944 г.

Милая Китти!

«Клубок противоречий»! Это последняя фраза последнего письма, и с нее начинаю сегодня. «Клубок противоречий» – ты можешь объяснить мне, что это значит? Что значит «противоречие»? Как многие другие слова, и это слово имеет двойной смысл: противоречие кому-нибудь и противоречие внутреннее?

Первый смысл обычно означает: «не признавать мнения других людей, считать, что ты лучше всех все знаешь, всегда оставлять за собой последнее слово», – в общем, все те неприятные качества, которые приписывают мне. А второе никому не известно, это – личная тайна.

Однажды я тебе рассказывала, что у меня, в сущности, не одна душа, а две. В одной таится моя необузданная веселость, ироническое отношение ко всему, жизнерадостность и главное мое свойство – ко всему относиться легко. Под этим я понимаю вот что: не придавать значения флирту, поцелую, объятию, двусмысленной шутке. И эта душа во мне всегда наготове, она вытесняет другую, более прекрасную, чистую и глубокую. Но ту, хорошую сторону Анны никто не знает, потому так мало людей меня терпит.

Да, конечно, я веселый клоун на один вечер, а потом целый месяц никому не нужна. Совсем как для серьезных людей любовный фильм: просто развлечение, отдых на часок, то, что сразу забываешь, ни хорошее, ни плохое. Мне немного неприятно рассказывать тебе это, но почему не сказать, раз это правда? Моя легкомысленная, поверхностная душа всегда одолевает ту, глубокую, побеждает ее. Ты не представляешь себе, как часто я пыталась отодвинуть, парализовать, скрыть эту Анну, которая в конце концов составляет только половину того, что зовется Анной, но ничего не выходит, и я знаю почему.

Я боюсь, что все, кто меня знает такой, какой я всегда бываю, вдруг обнаружат, что у меня есть и другая сторона, гораздо лучше, гораздо добрее. Я боюсь, что надо мной станут насмехаться, назовут меня смешной и сентиментальной, не примут меня всерьез. Я привыкла, что ко мне относятся несерьезно, но к этому привыкла только «легкая» Анна, она может это вынести, а другая, «серьезная», слишком для этого слаба. И если я когда-нибудь насильно вытаскиваю «хорошую» Анну на сцену, она съеживается, как растение «не-тронь-меня», и как только ей надо заговорить, она выпускает вместо себя Анну номер один и исчезает, прежде чем я успеваю опомниться.

И выходит, что та, «милая» Анна никогда не появляется на людях, но когда я одна, она главенствует. Я точно знаю, какой мне хочется быть, какая я есть... в душе, но, к сожалению, я такая только для себя самой. И, может быть – нет, даже наверняка, – это причина, почему я считаю, что я по натуре глубокая и скрытная, а другие – что я общительная и поверхностная. Внутри мне всегда указывает путь та, «чистая» и «хорошая» Анна, а внешне я просто веселая козочка-попрыгунья.

И, как я уже говорила, я все чувствую не так, как говорю другим, поэтому обо мне и создалось мнение, что я бегаю за мальчишками, флиртую, всюду сую свой нос, зачитываюсь романами. И «веселая» Анна над этим смеется, дерзит, равнодушно пожимает плечами, делает вид, что ее это вовсе не касается. Но – увы! Та, другая, «тихая» Анна думает совсем иначе. И так как я с тобой абсолютно честна, то признаюсь: мне очень жаль, что я прилагаю неимоверные усилия, чтобы изменить себя, стать другой, но каждый раз мне приходится бороться с тем, что сильнее меня.

И все во мне плачет: "Видишь, вот что вышло: у тебя дурная репутация, вокруг – насмешливые или огорченные лица, людям ты несимпатична – а все из-за того, что ты не слушаешь советов своего лучшего "я". Ах, я бы и слушалась, но ничего не выходит: стоит мне стать серьезной и тихой, как все думают, что это притворство, и мне приходится спасаться шуткой. Я уж не говорю о своей семье, они сразу начинают подозревать, что я заболела, дают пилюли от головной боли, от нервов, щупают пульс и лоб – уж нет ли у меня жара, спрашивают, действовал ли желудок, а потом порицают меня за плохое настроение. И я не выдерживаю, я начинаю по настоящему капризничать, потом мне становится грустно, и наконец я выворачиваю сердце наизнанку, плохим наружу, а хорошим внутрь, и начинаю искать средства – стать такой, как мне хотелось бы, какой я могла бы стать, если бы... да, если бы не было на свете других людей...

Анна.

На этом дневник Анны обрывается.

4 августа «зеленая полиция» напала на «убежище», арестовала всех, кто там скрывался, вместе с Кралером и Коопхойсом, и увезла в немецкие и голландские концлагеря.

Гестапо разгромило «убежище». Среди старых книг, журналов и газет, брошенных как попало, Мип и Элли нашли дневник Анны. Кроме нескольких страниц дневник был напечатан полностью.

Из всех скрывавшихся вернулся только отец Анны. Кралер и Коопхойе вынесли множество лишений в голландских лагерях и возвратились к своим семьям.

Анна умерла в марте 1945 года в концлагере Берген-Бельзен, за два месяца до освобождения Голландии.

По материалам журнала «МЫ».