Татьяна Тарасова - Красавица и чудовище Страница 9

Но тренировки, несмотря на то что зрители хлопали любому элементу, уже не могли проходить спокойно. Пресса взахлеб писала о Бабилонии, о том, как она размешает «непобедимую» Роднину, хотя три месяца назад на показательных выступлениях в Японии специалисты отметили полное преимущество советской пары.

В Японии тоже не все проходило гладко. Устроители заявили, что выступление Родниной — Зайцева последними в программе у них под вопросом, так как здесь чемпионы мира. Роднину это вывело из себя, мы с Еленой Анатольевной Чайковской просидели с японцами всю ночь, объясняя, что десять лет выступлением Родниной завершались любые международные соревнования и что пока ее еще никто не победил. Роднина — двукратная олимпийская чемпионка, и если это требование не будет удовлетворено, то японские зрители вряд ли увидят самую знаменитую фигуристку наших дней. Короче, мы их убедили.

В Японии на тренировку Бабилония вышла раньше Родниной. Через три минуты показалась Ира. Она начала так носиться по льду, с такой уверенностью и напором, что американский дуэт оказался «прижатым» к бортику и простоял так до конца тренировки. Это Ирина проделала психологически профессионально, позже в четырех из пяти прокатов Бабилония падала. Ее надломила первая совместная тренировка. Ира же катала свою короткую программу без единой ошибки. Так что, когда мы оказались в Лейк-Плэсиде, настроение у нас было вполне боевое, но настороженное.

В олимпийской деревне я жила с Ирой в одном корпусе (по тогдашней традиции деревня делилась на женскую и мужскую половины), но в комнате вместе с Еленой Анатольевной Чайковской. Мы с Чайковской сразу же стали передвигать мебель, так как кровати в комнате установлены в два этажа, а никто из нас наверх забираться не хотел. Кровати разбирать начали ночью, и я, устав, уронила эту здоровенную железяку прямо на Чайковскую. До утра мы пытались разместить кровати в нашей каморке. В итоге прохода между ними не оказалось, спали мы в одной, как бы двуспальной кровати, и чтобы попасть в дальнюю, надо было переползать через ближайшую. После всей этой суеты я рухнула как подкошенная и уснула, а Чайковская отправилась стирать олимпийский тренировочный костюм. Проснувшись, я с восторгом и удивлением обнаружила, что сушится мой костюм, который Чайковская ночью выстирала, приняв за свой.

Чайковская, встав раньше, уже проклинала меня, мой костюм, Лейк-Плэсид и комнату, где нам предстояло мучиться две недели. Номер, где жила Ира с Наташей Бестемьяновой, оказался свободнее, а нам повернуться было негде.

С первых же тренировок стало ясно: в парном катании все ждут великого противостояния. Каждые полчаса американскую пару показывали по телевидению. Как они летом отдыхали, как тренируются, как катаются. Каждый день выходили газеты с фотографией Бабилонии. Были удачно сняты их самые эффектные элементы произвольной программы. Если показывали программу и Иры с Сашей, то показывали их сзади или сбоку в самом невыгодном куске программы. Мне порой становилось просто страшно. И судьи начали поговаривать, что Бабилония им нравится, что это новый стиль, что американская пара будет впервые серьезно бороться с советской, хотя до Лейк-Плэсида она никогда еще не сталкивалась на соревнованиях с Родниной.

За три дня до начала соревнований арбитры нашли три ошибки в произвольной программе Родниной. Ошибки, то есть элементы с нарушением правил в незначительных и проходных частях программы, начали показывать по телевидению. И объяснять публике и судьям (порой той же публике), что за них надо снижать оценки. Я попросила выключить в блоке, где мы жили, телевизор, запретила приносить к нам газеты и вообще разговаривать на эту тему.

Меня вызвали к руководству советской делегации, поинтересовались, не собираюсь ли я изменить программу. Я ответила, что за три дня, конечно, могу это сделать, но спортсмены будут чувствовать себя неуверенно. Разговор шел и с нашими судьями. После этих бесед я лежала пластом, у меня такая особенность: в тяжелый момент и должна лечь. Ходила только на тренировки. Чайковская в подобной ситуации все время бегает. Она убегает в шесть утра и возвращается за полночь — и все бегом, а я пег, лежу и ни с кем не общаюсь. Я была в таком тяжком состоянии, что боялась, как бы оно не передалось спортсменам.

Они тренировались нормально, и в общем-то я была и них уверена. Для меня по сей день эта ситуация самая сложная в жизни, сложная в выборе правильного решения. Но ребята обо всей этой кутерьме и о моих муках по знали. Я не пускала их на тренировку Бабилонии, хотя сама посмотрела. Осталась после наших занятий в заме. Это была последняя тренировка перед короткой программой, и именно в этот день Гарднер начал падать, исполняя флипп. Сидела я очень близко, около бортика, и ясно видела, что он очень нервничает и не может с собой совладать. Так и не сделав ни одного прыжка, он ушел с тренировки. А села я специально так, чтобы они меня видели.

Бабилония и Гарднер появились на тренировке Родниной и Зайцева тоже всего один раз, сидели на самом верху, незаметно, но я их увидела и сразу сказала Родниной: «Вон забились в угол, сейчас истреплют себе все нервы и уйдут минут через пятнадцать». Так оно и вышло. Роднина оказалась в ударе, и эта тренировка американцев погубила. Они точно через пятнадцать минут встали и ушли. Четверти часа им оказалось достаточно. Роднина производила на них впечатление, как удав на кролика. Еще с Японии. Они морально не созрели, чтобы обыграть Иру.

До старта я никуда не ходила, в последний день ни с кем не общалась. Это мое обычное состояние накануне соревнований. Вечером мы пришли во дворец. У входа толпа. Ира идет в людском коридоре, сосредоточенно опустив голову, впечатление такое, будто она одна в пустой шахте. Подступиться к ней никто не рискнул.

Другие пары я не вышла смотреть — силы в себе копила, они были мне нужны, чтобы вместе с ребятами программу катать. Пошла посмотреть только разминку Гарднера. Вылезла из-под телевизионной камеры — на катке Лейк-Плэсида никуда никого не пускали — и таким образом оказалась в проходе. Справа от меня судьи сидели, а надо мной расположилось руководство ИСУ (Международного союза конькобежцев). На разминке Гарднер упал пять раз. Он упал с волчка, флиппа, перебежки и не мог ни разу поднять партнершу в поддержку. Судьи сидели как парализованные, зал молчал, жуть! Не надо было быть специалистом, чтобы увидеть, как он психически подавлен. Уже закончились шесть минут разминки, а американцы снова выходят на поддержку. Впервые в моей практике спортсмены перекатывали отведенное время, а судьи даже не шевелились, никто не дает гонг. И снова поддержка срывается. Я кричу наверх Валентину Николаевичу Писееву, он член ИСУ: «Время, протест. Подавайте протест». Он бежит вниз, к судьям, но те, как бы очнувшись, дают гонг. На секундомере — шесть минут двадцать три секунды. Я сразу поняла — шансов у чемпионов мира нет никаких. Из этого состояния спортсменов вывести трудно, почти невозможно.