Геннадий Седов - Матильда Кшесинская. Любовница царей Страница 9

Несколько недель они до изнеможения репетировали вдвоем – и в школе и у нее дома. Сережа вел себя по-рыцарски: откликался на любую просьбу – продлевал поддержки, помогал при вращениях добавочным «посылом», не реагировал на обидные замечания. Однажды, правда, сорвался: вырвал запальчиво руку, обозвал строптивой дурой, пулей вылетел за дверь – в одной сорочке.

Она присела разгоряченная в кресло, фыркнула презрительно: «Пофордыбачься, пофордыбачься! Все равно никуда не денешься!»

За окнами висел желтый, клочьями, туман. Сын письмоводителя Сережа Рахманов не имел ни собственного экипажа, ни денег на извозчика, чтобы добраться домой на Васильевский: отвозил его после репетиций Николай. Через несколько минут с синим как у утопленника лицом, лязгая зубами, он появился на пороге.

– Продолжим? – невинным голосом произнесла она.

… – Ты здесь, Малюша?

Вздрогнув, она захлопывает крышку рояля. Батюшка в рабочей своей блузе…

– Пойди приляг у себя, – он целует ее в лоб. – Расслабься, ясно? Тебе это сейчас необходимо. Иди, детка…

Он уходит торопливым шагом – выпить в перерыве между занятиями в репетиторской чашку крепко заваренного чая с пирожком.

Лежа на кушетке и глядя неподвижно в потолок, она улавливает идущий из глубины дома ароматный запах сдобы, сглатывает судорожно слюну. Вот что ей сейчас хочется больше всего на свете: съесть целиком без остатка большой кусок пирога с капустой.

Увы! Искусство, как любит повторять Кристиан Иванович, требует жертв.

В здании на Театральной – дым коромыслом, суета, мельтешение лиц. Торопятся куда-то декораторы, швеи, осветители, стучат молотки рабочих на сцене учебного театра. На этажах все сияет и блестит: свежепомытые окна, масляные стены, натертый паркет с алой дорожкой посредине. Хлопают поминутно двери кабинетов, носятся по лестницам педагоги. Вот появился на пороге своей приемной осунувшийся Иван Александрович Всеволожский, сопровождаемый чиновниками канцелярии, остановился, выслушивая чей-то доклад.

Она стоит с картонной коробкой в руках в проходе, не решается пройти…

– Иван Александрович, готово! – подлетает к директору бессменная училищная инспектрисса Варвара Ивановна.

– Да, да, иду… Господа, – оборачивается он к окружающим, – полтора часа меня нет… После, после! Я глух и нем!..

Они неожиданно сталкиваются взглядами.

– Мадмуазель Кшесинская!

Всеволожский манит ее жестом руки. Толпа вокруг него мигом расступается. Он сам идет ей навстречу… что-то малопонятное – она с ним не знакома, видела только несколько раз мельком на расстоянии. Ей крайне не по себе…

– Здравствуйте, здравствуйте! – Он с удовольствием ее разглядывает. – Не трусите? Ваш выход, если не ошибаюсь… – Варвара Ивановна ловко сует ему в руки афишку, он рыскает взглядом по тексту. – Э-е… третий в балетном отделении. Буду держать за вас скрещенные пальцы… – Он очаровательно ей улыбается: – Ни пуха ни пера, как говорится!..

Запоздалое «мерси» она произносит ему в спину. Странный до чего разговор… И этот его взгляд… трудно выразить. Так смотрят на дам, которым хотят понравиться…

– Участники спектакля, на сцену! – слышится в коридоре голос распорядителя.

Стиснутая толпой взбудораженных сверстников, она ускоряет шаг.

О судьбоносном для нее знакомстве с наследником престола на ужине после выпускного спектакля Кшесинская подробно рассказывает и в дневнике, и в вышедших полвека спустя на французском языке «Воспоминаниях». Между двумя этими источниками немало расхождений, но нигде нет и намека на ее посвященность в подстроенную интригу. Думается, она, как и Николай, на самом деле ни о чем не догадывалась, приписав случившееся воле провидения.

Оглушенная событиями дня она наблюдала сквозь щелку занавеса, как в маленьком учебном театре с несколькими рядами кресел рассаживается венценосная семья: массивный Александр Третий, императрица, великие князья с женами.

То, как они с Сережей выступили в дивертисменте, как исполнили свой назубок затверженный танец, она помнила отрывочно – все пронеслось в считанные мгновения угарной круговертью: звуки музыки, повизгивание наканифоленного пола под ногами, разноцветные огни, горячее дыханье партнера на лице…

Им старательно аплодировали из зала – не больше и не меньше, чем остальным участникам: царственные зрители соблюдали необходимый в подобных обстоятельствах нейтралитет.

Читаем далее у Кшесинской:

«Все побежали в залу, я и теперь шла позади всех, я знала, что приду в залу последняя и, следовательно, буду первая у дверей. В конце коридора показалась Царская фамилия, волнение мое достигло крайних границ, и мне казалось, что у меня не хватило бы сил ждать еще. Я не в силах описать тот восторг, в котором я находилась, когда Государь обратился ко мне первой и меня похвалил… Когда все по очереди были представлены Государю и Государыне и были обласканы ими, все перешли в столовую воспитанниц, где был сервирован ужин на трех столах – двух длинных и одном поперечном.

Войдя в столовую, Государь спросил меня: «А где ваше место за столом?»

«Ваше Величество, у меня нет своего места за столом, я приходящая ученица», – ответила я.

Государь сел во главе одного из длинных столов, напротив от него сидела воспитанница, которая должна была читать молитву перед ужином, а слева должна была сидеть другая, но он ее отодвинул и обратился ко мне:

«А вы садитесь рядом со мною».

Наследнику он указал место рядом и, улыбаясь, сказал нам:

«Смотрите только, не флиртуйте слишком».

Перед каждым прибором стояла простая белая кружка. Наследник посмотрел на нее и, повернувшись ко мне, спросил:

– Вы, наверное, из таких кружек дома не пьете?

Этот простой вопрос, такой пустячный, остался у меня в памяти. Так завязался мой разговор с Наследником. Я не помню, о чем мы говорили, но я сразу влюбилась в Наследника…»

3

Каким он предстал перед ней в описываемый вечер? Вот беглый его портрет той поры: невысокого роста, славянского типа лицо с фамильным «романовским» подбородком, светлые, чуть навыкате, глаза, юношеские усики. Очень мило картавил, прекрасно выглядел в сшитом по фигуре мундире Преображенского полка с офицерскими погонами. Да что там форма, господи! От одного его имени трепетали на просторах России бесчисленные женские сердца: наследник короны, гусар, прекрасный наездник, душка необыкновенный! И этот полубог во плоти сидел сейчас рядом, улыбался, спрашивал о чем-то. Милый, застенчивый… заинтересован, кажется. Какая девушка, скажите, в подобных обстоятельствах не потеряла бы голову?