Ронни Вуд - Ронни. Автобиография Страница 9

Когда молва о нас потихоньку разнеслась по округе, в «Гнездо» стало приходить всё больше и больше народу, даже до той степени, что там регулярно начинала собираться целая толпа. По-моему, у нас всё неплохо получалось, так как когда в Англию без аккомпанирующей группы приехал Мемфис Слим, то молва решила за нас, что мы ему вполне подойдём; он пришел на наше выступление, а после него спросил меня и Кима, не сможем ли мы поиграть с ним в клубе «Ivy League»(«Плющовая Лига»), который был через дорогу от «Гнезда». Тогда я просто не понимал, насколько замечателен был в то время этот Мемфис, но я помню, что он пел и играл на фортепиано очень здорово. Я вовсе не был уверен, что нам за это выступление заплатят. Так и случилось. Но Мемфис заказал нам бутылку виски и крепко обнял нас обоих!

Но именно в эту замечательную пору мой пыл был приостановлен одним из самых неожиданных и резких поворотов в моей жизни. Таким, которого не забыть с годами, таким, который может сразить наповал, когда тебе всего 17.

Стефани де Коут была моей юношеской любовью, её я провожал домой после школы. Она была красавицей. Все было очень невинно — разговоры, рука об руку, иногда — поцелуй. Но между нами было и нечто большее — определенная связующая нить. Я думал только о ней. Когда мы собирались пойти куда-нибудь погулять, я в ожидании, когда она придёт, прятался в её садике, потому как она не хотела, чтобы они знали о нашем маленьком романе. Потом, когда мы возвращались к её дому, то снова скрывался в саду, пока она не входила в дом. Когда мы опаздывали хоть на минуту, я слышал, как её сурово отчитывали родители. Это был такой особенный роман, который навсегда остается с тобой, и я был несказанно рад, что он случился у меня именно с ней.

31 мая 1964 года мы с группой играли концерт, и Стефани с тремя подругами поехали, чтобы послушать нас, но в клубе они не появились. Мы отыграли концерт, и я отправился домой к родителям.

На следующее утро меня разбудил папа. Это был мой 17-й день рождения, но по его тону я понял, что у него на уме не поздравления:

— Кажется, Стефани убита…

На лестнице стоял её дядя. Он рассказал мне, что всё произошло, когда девушки ехали по Хенли-на-Темзе в «Мини». Каким-то образом они были сбиты проезжавшей мимо машиной. Я не так давно говорил с одной из её подруг — Дайэн, которая в тот вечер не поехала с ними и теперь жива, чтобы всегда напоминать мне о тех чудных временах, когда мы были вместе, и так как она была лучшей подругой Стеф, она помнит, как мы были близки.

Меня не пригласили на её похороны, поскольку её родители решили, что почти не знают меня, и что я там совершенно не нужен. И вот, когда они хоронили Стефани, друзья взяли меня в пивную. Здесь я и обнаружил, как алкоголь может помочь мне заглушить свои чувства. Они напоили меня, потому что только так я смог принять тот факт, что она ушла из моей жизни навсегда.

Хотя я и не попал на её похороны, я сходил на то чёрное место, где всё случилось, а спустя несколько дней — и на её могилу. И все-таки я был не в состоянии принять то, что случилось со Стефани; лишь в бутылке я нашел способ, как не думать об этом. Я знаю, что ярость и расстройство чувств задувают свечи души. Я не дал им поглотить лучшую часть себя.

3. Сцена

Музыка гремела по всей Англии, и в стране было полно местных групп вроде нашей, которые искали успеха. Однако, пока у вас нет менеджера, вы рискуете остаться просто компанией друзей с гитарами и барабанами. Мы знали, что нам нужен кто-то, кто будет руководить нашей карьерой, и так я вышел на первого из наших пронырливых менеджеров — Лео де Клерка. Не подумайте ничего такого — у нас потом появились хорошие менеджеры, но тогда Лео сказал нам, что он — южноафриканский бизнесмен, и хвастался, что у него есть связи в индустрии музыки и развлечений. На самом деле оказалось, что он — просто мелкий ловкач из восточного Лондона, а его имя было Лайонел.

Когда мы познакомились с Лео, ему было уже за 30, и он был в прекрасной физической форме, так как много над этим работал. Он был бабником и, кажется, старался выбиться в актеры. Он то и дело получал небольшие роли в каких-нибудь драмах по телевизору. Не помню, то ли мы нашли Лео, то ли он — нас, но связующим звеном между нами и ним был симпатичный чудак по имени Колин Фаррелл. Он со своим братом Тони немного работали на Лео, Колин подумал, что мы — это очень неплохо, и подбил Лео на то, чтобы тот пришел в «Гнездо» заценить нас. Лео сказал, что у него есть несколько клубов, в том числе «Замбези» в Хаунслоу и «Пещеры» в Виндзоре и Ридинге. Действительно ли они были его собственностью, или он заправлял в них от чьего-то имени — не знаю. Нам тогда это было все равно, так как клубы Лео означали для нас то, что нам теперь было где играть. Для Лео же ангажировать нас означало, что у него пойдет на лад его бухгалтерия.

Примерно в ту же пору нам пришлось сменить название. Тогда уже была группа «Thunderbirds», и хотя они и назывались официально «Chris Farlowe & the Thunderbirds», но все равно имели на нас большой зуб. Я понял, что это — хороший знак; значит, что о нас знают. Но мы быстро поняли расклад дел и сократили наше название до «the Birds».

Следующее, что с нами случилось — Лео предложил нам поехать на гастроли и посулил десять фунтов в неделю. Он сказал, что снабдит нас фургоном и роуд-менеджером (Колином), который будет за нами присматривать, и пообещал, что заплатит за бензин и организует нам концерты за границей. Никто даже не задумывался, какую сумму получит за все это Лео — нам это было всё равно.

Так у нас появился менеджер. Решением нашей транспортной проблемы с легкой руки Лео стал дырчащий старый голубой фургон, и по этому поводу я вспомнил свои навыки художника по вывескам, написав на его боку большими буквами «THE BIRDS». Колин, который стал для нас еще и шофером, отвозил нас на место концерта, а потом громко командовал нами, когда мы разгружали наше оборудование и несли его на себе Бог знает сколько лестничных пролётов, особенно в «Голубой Луне» в Челтнеме. Колин был дружелюбным парнем, но также и достаточно габаритным для того, чтобы мы не смели к нему подступаться или спорить с ним. Он и пальцем не шевелил перед нашим выходом на сцену, так что всю физическую работу выполняли мы сами.

В самом начале мы, может, и не были лучшей группой в мире, но мы были энтузиастами, и с течением времени у нас получалось все лучше и лучше, мы всё тверже ощущали почву под ногами, экспериментируя с «Мотауном», соулом и роком, и завоевывали себе поклонников.

Пока в нашей жизни не появился Лео, я работал днем в «Солет Сайнс». Я разрисовывал репродукторы «Bush Radio» и стойки из сварочной стали в местном футбольном клубе. Это было очень клёво, так как я, почти как Микеладжело, работал на лесах, расписывая футбольный стадион, и мне заплатили за это 70 фунтов, что для меня было кучей денег. На следующем месте работы я добыл уже 150 фунтов, что было даже больше, чем мой папа зарабатывал за долгое время. Я купил домой сала, и мои родители просто не могли поверить, что в доме появились лишние деньги. Но рисование надписей изрядно действовало мне на нервы, и когда Лео предложил нам контракт, я завязал с этой карьерой, чтобы полностью сконцентрироваться на музыке. Но Лео не преминул возможности пустить в дело мои кисточные способности. Однажды он попросил меня, чтобы я помог ему оформить клуб «Замбези», и я подумал, что он просто ищет художнического совета. Но вместо этого он вручил мне кисть, и я целый день потратил на то, что закрашивал всё внутри в черный цвет. Я тогда подумал, что делая это бесплатно для Лео, я поступаю так, как и все музыканты, чтобы ублажить своего менеджера. Однажды Кит рассказал мне, что когда пришел в знаменитую студию «Чесс» в Чикаго, то увидел какого-то чернокожего парня на стремянке, красившего стены, и когда пригляделся, то узнал в нём Мадди Уотерса. Так что я в этом плане был в хорошей компании…