Анатолий Максимов - Операция «Турнир». Записки чернорабочего разведки Страница 9

— Вы знаете, что перед вылетом на полигон нужно отстреливать оружие, — он медленно подбирал слова. — В тот день меня поторапливали с КП: чтобы полку уложиться в срок полетов, всех подгоняют…

До меня начало доходить: а не было ли зловещего совпадения — пребывания летчика у капонира для опробования оружия и взрывом на бомбардировщике? Вот что нужно было проверять на магнитофонной записи: время.

«Печальный» продолжил:

— Торопясь уложиться вовремя, я не докатил самолет до контрольного флажка, от которого должен был произвести выстрелы в капонир, в глубине капонира поднялось облако пыли. Я понял, что снаряды легли в песок этого укрытия. Когда узнал о гибели «ТУ-16», то вспомнил именно флажок… — Летчик надолго задумался, видимо, преодолевая мучавшие его глубокие сомнения. Потом решительно и жестко сказал: — Мой снаряд сбил бомбардировщик. Я сбил своего. Думаю, что один снаряд из пушки ушел в сторону Большого аэродрома… Мой снаряд.

— Но вы ведь видели пыль в капонире? — спросил я.

— Когда я развернул машину в сторону взлетной полосы, она накренилась на правое колесо. Я это вспомнил позднее и понял: при выстрелах колесо передней стойки стояло на бугре. Трасса пулеметов вошла в капонир, а снаряд из пушки — выше него…

На парня было страшно смотреть. На наших глазах он стал меньше ростом, окаменевшее лицо потемнело, и черты обострились. Больше он в глаза нам не смотрел.

После следственного эксперимента комиссия сделала вывод: причиной гибели бомбардировщика стал снаряд, выпущенный из пушки «МиГа», управляемого «Печальным». Обвинение ему предъявлено не было. При поддержке Особого отдела и политотдела командование предоставило «Печальному» долгосрочный отпуск на лечение. Через много лет я встретил на Дзержинке своего бывшего, по Северу, начальника. Он рассказал, что «Печальный» поправился, но летать так и не смог. Из авиации он уволился.

Моя душа не ликовала от удачи в этом расследовании. Было грустно. Единственным утешением было то, что подобная история больше не повторится.

А капонир перенесли на сторону, противоположную Большому аэродрому.

Недолгая служба в Особом отделе дала мне достаточно примеров полезности моей работы в этих органах. Меня и раньше не мучили угрызения совести от того, что я связал свою жизнь с всемогущественным ведомством, прошлое которого было далеко не безупречным. А теперь тем более.

Глава 2

«Снаряд» против КОКОМ

«Гридневка»

Летом 1959 года меня вызвали в кадры Особого отдела Северного флота и приказали срочно выехать в трехдневную командировку в Москву.

Через несколько дней я входил в помещение приемной Комитета госбезопасности на Кузнецком мосту. Там было малолюдно. Моя черная морская форма резко контрастировала со светлыми летними гражданскими костюмами.

К этому времени три моих товарища по учебе в военно-морских училищах Ленинграда, контрразведывательной школе и затем сослуживцы по Северу тоже прибыли в Москву. Нас приняли на площади Дзержинского в 10 отделе Первого главного управления. Отдел этот впоследствии стал основным подразделением научно-технической разведки.

Талантливый разведчик, отличный организатор и большой поклонник нового Валентин Васильевич Рябов побеседовал с каждым из нас. После встречи с руководством Главка он посоветовал нам забыть о военной форме и ходить только в штатском.

Сдав дела в своих особых отделах и отгуляв отпуск, в конце августа в группе будущих слушателей мы выехали на автобусе к месту учебы под Москвой. Только по названиям улиц мы догадывались, что едем в восточном направлении. Проскочив какой-то поселок, автобус свернул налево с трассы Москва-Горький.

Высшая разведывательная школа — единственное в своем роде учебное заведение — располагалась на территории в несколько гектаров. «Гридневкой» она звалась по фамилии начальника школы генерала Всеволода Васильевича Гриднева. Здания просматривались среди вековых сосен и елей. Все здесь напоминало Дом отдыха. Не вписывалось в общую картину лишь новое здание учебного корпуса.

С каждым прибывшим побеседовал начальник факультета капитан 1-го ранга Визгин, начальник курса и руководители учебных отделений. Вместо своих фамилий мы получили псевдонимы. Поскольку в тот момент в школе была мода на флотоводцев, среди моих товарищей по курсу оказались «Ушаков», «Истомин», «Сенявин», а из «североморцев» — «Корнилов» и я, «Макаров». В эту плеяду не попали два наших товарища по Северному флоту — их имена начинались на «П» и «Т», а имен знаменитых адмиралов на такие буквы не нашлось.

Уже во время учебы по здоровью был отчислен «Корнилов» — мой однокашник по военно-морскому училищу. Однако через несколько лет он все же пришел в Главк и не одно десятилетие работал по линии оперативной техники. После окончания учебы исчез из поля зрения «Сенявин». Встреча с ним произошла в ПГУ в середине восьмидесятых, когда он возвратился на родину после двадцатилетней работы за рубежом в нелегальных условиях.

В школе был основной факультет, на котором вместе занимались слушатели всех направлений разведки — политической, научно-технической и контрразведывательной.

Жили мы по два-три человека в комнатах двухэтажных домиков. В них было чисто и уютно. Опрятные ковровые дорожки, занавески на окнах в маленьких, на несколько человек, фойе, картины с русскими ландшафтами на стенах.

Весной и летом слушатели в тенистых аллеях и на глухих тропинках зубрили язык, зимой быстро перебегали из дома в дом на очередные лекции, семинары, практику, самоподготовку. В многоэтажном кирпичном здании располагались аудитории и классы по спецдисциплинам, страноведению, основам марксизма-ленинизма. Здесь же находились волейбольно-баскетбольный и актовые залы.

Домики были отведены под жилые помещения слушателей первого и второго курса основного факультета и факультета усовершенствования. Двухэтажный дом, напоминающий небольшую сельскую школу, был предназначен для языковой кафедры и классов. Там же находился фонд языковой библиотеки и маленький уютный зал на пятьдесят человек для лекций и общественной работы.

Одно время моим соседом по комнате был эстонец под школьной фамилией Палей. Его оперативная биография начиналась в пятидесятые годы в лесах и болотах Прибалтики, когда чекисты гонялись за вооруженными группами националистов. Несколько замкнутый, но добродушный в общении прибалт в учебе был сосредоточен и трудолюбив. Трудно ему давался английский язык, особенно произношение — он и по-русски говорил с сильным акцентом. Мы подшучивали над его частыми заменами «п» на «б» и «з» на «с».