Лидия Новицкая - Уроки вдохновения Страница 9

Особенно чутко относился Константин Сергеевич к молодежи, старался всячески поддерживать бескорыстную любовь к театру у своих учеников, бережно охранял их души и творческое горение.

Как-то в нашу студию должны были приехать представители Комитета по делам искусств, чтобы присутствовать на просмотре первых актов «Вишневого сада» и «Трех сестер». Мы с большим волнением готовились к этому первому в жизни студии публичному выступлению. И вдруг, за двадцать минут до начала просмотра, пришло известие, что представители Комитета приехать не смогут. Узнав об этом, Константин Сергеевич решил, что показ все-таки должен состояться — иначе молодые актеры получат моральный шок.

— Передайте студийцам, — сказал он, — что я сам их буду смотреть, мне очень интересно и приятно убедиться в том, что вчера они не случайно так хорошо играли (накануне был экзамен по мастерству, и Станиславский смотрел и «Вишневый сад» и «Три сестры»). Сделайте все, чтобы у них сохранилось праздничное настроение и творческий подъем.

Хорошо понимая, что актерский труд требует огромного нервного и физического напряжения, Константин Сергеевич постоянно следил за тем, чтобы в театре для актеров была создана самая благоприятная обстановка. Он требовал, чтобы артистические уборные были хорошо оборудованы, внутренние фойе располагали к отдыху и т. д.

«В 1926 году Студия (Оперная студия. — Л. Н.) получила здание театра на Большой Дмитровке, 17, — пишет в своих воспоминаниях Ю. А. Бахрушин. — Станиславский приехал и осматривал все. Очень хвалил, с удовольствием посидел в уютном кабинете директора, обставленном золоченой мебелью, устланном коврами, а затем пошел за кулисы, на сцену, в артистические уборные. Там царили грязь, холод, полное отсутствие благоустройства. Константин Сергеевич замолчал, начал мрачнеть, брови стали сдвигаться, сжиматься кулаки… „Я всю жизнь потратил на то, чтобы первым лицом в театре был актер, а не администрация, — возьмите всю эту золоченую мебель и ковры и отдайте ее актерам, тогда я скажу, что все замечательно“».[20]

В каждом работнике театра Константин Сергеевич видел соратника, единомышленника, творца. С искренним уважением и доверием он советовался с осветителем и маляром, с рабочим сцены и электротехником, терпеливо учил их и неизменно пользовался пониманием и симпатией каждого.

Забота Константина Сергеевича об актерах постоянно ощущалась и вне театра. Он хлопотал о квартирах, о путевках в санатории, вникал во все мелочи актерского быта.

Эту заботу я испытала и на себе. По распоряжению Станиславского меня каждую зиму посылали на лечение и отдых в Кисловодск. Вот одно из характерных писем, которое я получила от дирекции Студии в феврале 1938 года, будучи в санатории: «Дорогая Лидия Павловна! Константин Сергеевич интересуется состоянием Вашего здоровья и просит, чтобы Вы ему написали. Дирекция Студии со своей стороны просит Вас довести лечение до конца и в случае надобности сообщить нам о том, нужно ли продлить путевку. Деньги будут переведены немедленно».

А вот что написал мне бывший актер МХАТ В. В. Гарденин, который поступил в Студию при Художественном театре в 1906 году:

«Когда я поступил на драматические курсы и стал заниматься, вскоре К. С. Станиславский вызвал меня. Выяснилось, что по отрывку, который я показал на экзамене и который я сам поставил, — он спросил, кто ставил — я признался, — по этому отрывку он открыл во мне режиссерские способности и предложил заниматься. Я разволновался от радости и признался ему, что живу сейчас нелегально, я высланный студент за участие в событиях 1905 года, я бывший дружинник. Константин Сергеевич сказал:

— Хорошо, молчите об этом и я буду молчать.

Затем, узнав о моем знакомстве с семьей адвоката Плевако, связался с ним. Они начали хлопотать обо мне. Станиславский мотивировал свое ходатайство необходимостью моей учебы и дал свое поручительство за меня. Переписка эта и хлопоты — все это продолжалось больше года, и только в начале 1908 года было получено разрешение на мой въезд и прописку в Москве. Необычайная чуткость и внимание к молодежи!

А еще: в 1911 году меня уговорили поехать в провинцию: будет большая практика актерская — много хорошей работы. Дело солидное — Тифлис — Омск — дирекция П. О. Заречного, режиссер Туганов. Но нужен гардероб в провинции. Я вспомнил, что в одном из выпускных спектаклей (комедии Уайльда) на меня был сшит костюм элегантный. Шил прекрасный портной, московский Деллос (он шил и для Художественного театра). Можно было купить его для себя за 50 % платы. Я тогда не взял, а сейчас обратился к Деллосу. Он сказал, что нужно подтверждение, что именно на меня сшит костюм. Я пошел в Художественный театр. Застал только К. С. Станиславского. Обратился к нему с этой просьбой. Он спросил: — Разве устроит один костюм? — Лучше один, чем ничего, — ответил я.

После этого он сел и написал целый лист Деллосу и передал мне. Я был очень удивлен и, когда вышел, развернул бумагу. И что же? Константин Сергеевич заказал мне несколько костюмов, в том числе фрак, с рассрочкой на пять лет и за своим поручительством. Так я оказался с гардеробом».[21]

Не могу не привести здесь несколько строк из воспоминаний немецкого актера А. Моисеи: «Великий актер Макс Рейнгардт по случаю тридцатилетнего юбилея Художественного театра подарил великому художнику Станиславскому прекрасный автомобиль. Я спросил Станиславского: „Радует ли вас этот подарок?“ „Очень, ах, очень, — ответил он. — Многие из моих актеров живут довольно далеко от театра, дорога утомляет. Подумайте, как будет хорошо: каждое утро я смогу привозить их на автомобиле. Это позволит им немного больше поспать. Они будут счастливы. Это же просто отлично!“».[22]

Необыкновенно внимателен был Константин Сергеевич ко всем работникам театра. Ю. А. Бахрушин вспоминает, что Станиславский буквально выходил из себя, если забывали пригласить на просмотр нового спектакля работника, помогавшего в выпуске такового.

А Г. В. Кристи пишет: «Обнаружив случайно, что дети швейцара спят на полу без матрацев, он (Станиславский. — Л. Н.) немедленно поручил директору театра приобрести матрацы на всю семью».[23]

Закончить эту главу мне бы хотелось словами А. Моисеи:

«Этот прекрасный, необычайно, сказочно прекрасный человек тридцать лет возглавляет театр… За тридцать лет никто в его театре не отважился обратиться к Станиславскому, назвав его „господин директор“. Руководитель, брат, отец, друг — так называют Константина Сергеевича… Его образ вызывает в моей душе картину: отец… вокруг него толпа его детей».[24]