Яков Нерсесов - Маршалы Наполеона Бонапарта Страница 9

Кстати , Виктор был полной противоположностью Даву во всем, кроме умения принимать радикальные решения. Этот агрессивный болтун знал себе цену и еще до революции сумел пройти путь от мальчишки-барабанщика до главы сержантского корпуса Королевского Шампанского полка. Пройдет почти четверть века, и овеянный славой Даву сможет гордо бросить своим хулителям: «Я прожил жизнь честно!», а Клод Перрен, взявший себе более благозвучное имя Виктор (Победитель) и поймавший свою «синицу» в годы революционного и постреволюционного лихолетья, начнет беспрестанную охоту за «братьями по оружию» из наполеоновского маршалата!

Неизвестный художник. Маршал Даву. Литография. Около 1840 г.

Но вот начинается революция, и Даву, к тому времени уже лейтенант (ставший под влиянием своего отчима Луи Тюрро де Линьера республиканцем, поклонником Монтеня и Руссо), покидает королевскую армию! Поводом послужила отправка на гауптвахту за революционные высказывания. Несогласный с таким решением Даву бросил полк (следовательно, изменил присяге, а это во все времена грозило трибуналом) и вступил в революционную армию. В ее рядах профессиональный военный Даву быстро сделал карьеру: уже через три дня после зачисления он… подполковник! В начале 1790-х гг. Даву служил у знаменитого победителя пруссаков под Вальми, генерала Дюмурье, хорошо известного умением подстраиваться под политические обстоятельства. С этим циничным и беспринципным человеком у подполковника не сложились отношения. После тяжелого поражения под Неервинденом 18 марта 1793 г., нанесенного французам австрийцами, Дюмурье начал тайные переговоры с врагами. Спустя некоторое время Даву стало известно о предательстве Дюмурье. К этому времени Конвент уже объявил главнокомандующего предателем и сместил с должности. Случайно столкнувшись с ним на проселочной дороге, Даву приказал своим солдатам открыть огонь. Град пуль защитников республики сразу же сразил коня Дюмурье, а самого генерала спасла помощь адъютанта герцога Шартрского (будущего короля Франции Луи Филиппа), посадившего его на свою лошадь. Зато Даву за проявленную решительность в борьбе с врагами революции получил чин полковника и стал командовать тремя батальонами, т. е. полубригадой.

Между прочим , еще в 1791 г. Даву влюбляется и женится на прехорошенькой бургундской дворяночке Мари Николь Аделаиде де Сегено (1768–1795). Вскоре молодоженов разлучают начавшиеся революционные войны: на республиканскую Францию наседают монархические Пруссия и Австрия. Даву уходит на войну, а когда возвращается, то узнает, что у него «выросли очень большие рога». Не простив измен, суровый Даву разводится с безнравственной «гражданкой Даву». Спустя полтора года бывшая супруга скончалась от неизвестной болезни…

Распорядительность и отвага Даву в арьергардных боях сначала с австрийцами, а потом и с Вандейскими роялистами-мятежниками не остались не замеченными. В результате в июле 1793 г. он уже бригадный генерал, а спустя несколько недель (или даже пять дней?)… дивизионный генерал! Впрочем, все это время Даву служит под началом посредственных генералов Дампьерра или Ла Барольера, на чьем унылом фоне выглядит отменным профессионалом. Сам 23-летний Даву считает себя недостойным чина дивизионного генерала и совершает весьма рискованный поступок: отправляется в Париж и подает прошение об отказе от столь высокого чина, а затем и вовсе просит об отставке! Ему явно претит, что всем в армии заправляют фанатичные революционные комиссары-якобинцы, чья неограниченная власть позволяет им не только контролировать боевые операции, но казнить и миловать по своей прихоти. После того как он поучаствовал в гражданской войне в Вандее и нагляделся на ее ужасы, Даву принял решение бросить службу в армии. Больше года он не у дел, живя в доме матери. Луи Николя очень много читал, особенно книг по военной истории, стратегии и тактике, и вскоре у него обнаружилась прогрессирующая близорукость. Полноватый, лысеющий, не способный различать предметы на расстоянии 100 м, Даву в 24 года стал единственным в армии, кто носил очки! Для кадрового военного той поры это была серьезная проблема!

Как говорят в таких случаях, пришла беда – отворяй ворота. Генерал республики Даву, ушедший в отставку по собственному желанию, когда Отечество в Опасности, не мог не казаться властям человеком подозрительным! За ним и его близкими установлена слежка. Первой арестовывают его мать-дворянку, обвиняя в тайной переписке с эмигрировавшим семейством Ларошфуко. Она действительно переписывалась с ними, поскольку обе семьи издавна дружили, и Ларошфуко перед бегством доверили ей на хранение кое-какие фамильные ценности. Даву, сопровождавший мать в заключение, разузнал о причине ее ареста и сумел ночью тайком выбраться из-под конвоя, добежать до дома, перелезть через садовую ограду, отыскать и сжечь компрометирующие письма и столь же благополучно вернуться назад еще до рассвета. Тогда он спас свою матушку: обвинителям не удалось предоставить суду конкретных улик, и пожилую женщину отпустили. Правда, до поры до времени. Вскоре ее снова арестовывают, а затем очередь доходит и до строптивого генерала-аристократа! Три месяца Даву находится между жизнью и смертью! Лишь падение якобинского режима Робеспьера 9 термидора 1794 г. спасло Даву от гильотины.

Помощь приходит от его бывшего отчима, в ту пору члена Конвента де Линьера. С матерью Даву он уже давно расстался, но принял деятельное участие в судьбе пасынка, который был младше его всего на девять лет. Отчим замолвил словечко всесильному Лазарю Карно, а заодно пошептался и со своим знакомым в военном министерстве генералом Луи Антуаном Пилем, и Даву снова в армии. Здесь он чувствует себя лучше всего – здесь его дом родной.

Кстати , в армии напускно-безразличного и высокомерного Даву не очень-то любили. По-отечески относясь к простым солдатам, он конфликтовал почти со всеми равными себе по положению офицерами. Широко известны его «контры» с Бертье: несравненный штабист, безусловный храбрец Бертье на самом деле мало что умел на поле боя. А Даву, блистательный стратег и тактик, никогда не церемонился и предпочитал все называть своими именами. Бертье страшно обижался. С Бернадотом у него вообще была смертельная вражда еще со времен Ауэрштедта. О горячем гасконце «железный маршал» был крайне низкого мнения, называя в лицо негодяем. После неприбытия Бернадота на окровавленное поле Эйлау он и вовсе обдавал гасконца ледяным презрением. Еще одного гасконца, «короля храбрецов» Иоахима Мюрата, методичный бургундец, подобно Ланну, саркастически называл «цирковой собачкой, умеющей разве что плясать, стоя на задних лапках!». Впрочем, неуемная бравада и беспричинное фанфаронство короля неаполитанского доставали многих маршалов Наполеона. В походе на Москву уставшие от неопределенности командиры нервничали, грызлись между собой. Шедшие в авангарде Мюрат и Даву сразу стали выяснять, кто из них «круче»! Началось с того, что Мюрат со своей кавалерией, как всегда, вырвался вперед, чуть не попал в окружение и попросил подкрепления у Даву. Но у того был зуб на зятя Наполеона (Мюрат был женат на младшей сестре императора), и подкрепления он не послал. Мюрат пожаловался Наполеону. На «разборе полетов» у императора Даву на истерические выкрики Мюрата лишь молча крутил пальцем у виска и продолжал отказываться поддерживать силами своего корпуса его кавалерию. Дело дошло до того, что под Вязьмой «пехотный маршал» чуть не сошелся в рукопашной с «кавалерийским маршалом»: лишь своевременное вмешательство Бесьера и Бертье не позволило довести дело до дуэли! «Разборки» продолжились уже под Малоярославцем, когда спешно решалось, куда отступать. Мюрат стоял за калужское направление, а Даву – за Смоленскую дорогу. Снова вспыхнула ссора, на этот раз уже в присутствии Бонапарта, и опять лишь Бертье с Бесьером смогли не допустить кровопролития. Наполеон прислушался к голосу «железного маршала», и корифей бравады оказался в дураках…