Михаил Болтунов - Диверсант Страница 9

Но откуда? Писатель никогда не ходил в рейды, не подрывал мины. Однако все это делал много раз Хаджи Мамсуров. Он и поведал об этом Хемингуэю.

Обратимся к роману. Вот генерал Гольц провожает на задание подрывника Роберта Джордана и, напутствуя его, говорит: «Взорвать мост в точно указанный час, сообразуясь со временем, назначенным для наступления, — вот что нужно. Вы понимаете?»

Это правило знает всякий диверсант. Оно звучит так: «У каждой диверсии свой час».

Еще одна заповедь диверсанта, отправляющегося в тыл, — знать только то, что положено тебе, и не более.

«Смотрите, я сейчас покажу вам весь план, — обращается Гольц к Джордану. — Видите? Мы начнем не у входа в ущелье. Это уже решено. Мы начнем гораздо дальше. Вот — смотрите сюда.

— Я не хочу знать, — сказал Роберт Джордан.

— Правильно, — сказал Гольц. — Когда идешь за линию фронта, лучше брать с собой поменьше багажа, да?»

Эти, пусть и немудреные, профессиональные секреты украшают роман, доказывают, что Хемингуэй смог «подсмотреть» и «подслушать» у Ксанти важные детали.

«Впрочем, все это штрихи, — говорил в беседе с Егором Яковлевым генерал Мамсуров. — Еще радостнее — узнавать людей, которые действуют в романе. Я узнал почти всех…

В романе упоминается соратник Джордана по подрывной работе, его русский друг Кашкин. Он все время страшится попасть живым в руки фашистов. Джордану пришлось исполнять последнюю просьбу друга — он застрелил тяжело раненного Кашкина…

Он случайно оказался недалеко от истины. Кашка — вид цветка. В Кашкине я узнал старшего лейтенанта Цветкова. Он был опытный подрывник, но со временем стали сказываться усталость, перенапряжение. Цветков нервничал, храбрость его порой граничила с безрассудством. Так было и в последнем бою. Он взорвал эшелон с войсками. Надо было отходить. Но Цветков нарушил запрет и ввязался в бой. Его тяжело ранило. Цветкова вынесли товарищи. Он умер у них на руках. Похоронили его в глухом уголке Эстремадура».

Дальше генерал Хаджи Мамсуров рассказывал о старике-испанце, его звали Баутиста. Он был против убийства людей, считал это грехом. Ксанти поведал Хемингуэю о старике.

И вот в романе старик Ансельмо говорит: «По-моему, людей убивать — это грех. Даже если это фашисты, которых мы должны убивать». И тем не менее в критический момент он убивает часового и гибнет сам.

В жизни, к сожалению, было все трагичнее. После нападения отряда диверсантов на аэродром в Севилье, где они уничтожили семнадцать самолетов, старик Баутиста попал в руки фашистов. Его ждала страшная смерть. Фашисты соорудили крест, распяли на нем партизана и подожгли.

Узнал Хаджи Джиорович в романе и Марию, дочь мэра одной из деревень, который помогал партизанам. Фашисты надругались над ней. А ведь в жизни, в отличие от романа, она была совсем ребенком, двенадцатилетней девочкой.

Командир партизанского отряда, мексиканец Мигель Хулио Хусто, в книге предстает в образе Эль Сардо, а испанская Шура (так прозвал ее поляк Макс Тадек) похожа на одну из персонажей романа — Пилар.

Можно перечитывать роман еще и еще раз и находить в его героях все новые черты испанских интербригадовцев. Откровенно говоря, искал и я в литературных образах штрихи легендарного Ксанти. И находил: и в подрывнике Роберте Джордане, и в генерале Гольце, и, возможно, еще в ком-то. Хемингуэй наделил чертами Хаджи Мамсурова многих героев своего романа.

Судьба Ксанти оказалась ярче и счастливее, чем судьба литературного персонажа, даже такого писателя, как Хемингуэй. И это настоящее счастье, что Хаджи Мамсуров не погиб в Испании. Хемингуэй написал в своем романе поистине великие слова, которые, как мне кажется, так органично вписаны в жизнь Мамсурова, словно были рождены вместе с ним: «Пусть не говорят о революции те, кто пишет это слово, но сам никогда не стрелял и не был под пулями… кто никогда не видел, как пуля попадает женщине в голову или в грудь, или в спину; кто никогда не видел старика, у которого выстрелом снесло половину головы, кто не вздрагивал от окрика "Руки вверх!"; кто никогда не стрелял в лошадь и не видел, как копыта пробивают голову человека… кто никогда (пожалуй, хватит, ведь продолжать можно до бесконечности!) не стоял на крыше, пытаясь отмыть собственной мочой черное пятно между большим и указательным пальцем — след автомата, когда сам он закинут в колодец, а по лестнице поднимаются солдаты…»

Разведчик-диверсант Ксанти все это видел, все это было с ним.

Однако роман, пусть и великий, это далеко не одно и то же, что реальная война, жизнь на войне. Теперь, думается, пришло время отложить в сторону книгу Хемингуэя и рассказать об испанских фронтовых буднях Хаджи Мамсурова. Тем более, что реальность намного превзошла самые яркие художественные фантазии Хемингуэя.

«Я полюбил его…»

В тот день несколько разведывательно-диверсионных групп вернулись с пустыми руками. Они были заброшены в тыл франкистов с одной-единственной задачей — захватить языка. Желательно, штабного писаря, а лучше всего — офицера.

По оперативным данным, фашисты готовились к большому наступлению на Мадрид — подвозили боеприпасы, подтягивали резервы… Теперь оставалось узнать главное: когда будет это наступление.

Впервые за месяц боев Ксанти послал свои разведгруппы в тыл противника не с диверсионными целями. Приказал строго-настрого — ничего не взрывать, не шуметь. Тихо пробраться в расположение врага, взять «языка» — и домой.

Три группы разведчиков уже возвратились. «Языка» не добыли. Более того, одна группа была блокирована франкистами, но ей удалось вырваться. К счастью, без потерь.

Ксанти ждал четвертую группу. Данные нужны как воздух: когда же двинут франкисты? Они не должны застать врасплох защитников Мадрида. Интербригадовцы уже подготовили диверсионную операцию. Спланировано нанести удар по тылам противника, дезорганизовать его работу, сорвать наступление.

Но такая операция даст эффект, только если она будет проведена накануне наступления. Потому так важно знать точный день, когда Франко бросит свои отборные части в атаку.

Наконец, возвратилась четвертая группа разведчиков. Они захватили офицера. Правда, при захвате его ранили, и в дороге пленный умер. Разведчикам пришлось оставить его, но в нагрудном кармане офицера был найден приказ самого Франко. Приказ гласил: наступление начать 25 ноября.

Значит, упреждающий, диверсионный удар следовало нанести днем раньше — 24 ноября. И он был нанесен: взорваны железная и шоссейная дороги, группы партизан напали на аэродром, подорвали несколько самолетов.