Анатолий Кожевников - Стартует мужество Страница 9

Однажды совсем неожиданно меня вызвали к военкому. Я шел по знакомой дороге, гадая, зачем я ему понадобился.

Военкомат находился в небольшом двухэтажном доме, где несколько лет назад была наша фабрично-заводская семилетка. Когда-то она дала мне путевку в техникум. Куда теперь мне придется уехать?

В военкомате уже толпились аэроклубовские ребята. Из нашей летной группы был один Утенков.

 — Здравствуй, старшина, — обратился он по старой привычке, расплываясь в широкой улыбке.

Мы по-дружески обнялись. Утенков рассказал, что Аксенов и Ямских уехали в авиашколу, о других ребятах он ничего не знал.

 — А нас зачем вызвали?

 — Разве не знаешь? В летную школу будут отправлять, — не скрывая радости, ответил товарищ.

 — Вот здорово! — вырвалось у меня.

Утенков был прав. Через несколько минут нам официально объявили, зачем мы вызваны, и направили на врачебно-летную комиссию.

 — Эх, только бы комиссию пройти, — волновался Утенков.

 — Тебе-то бояться нечего, — ответил я, глядя на его богатырскую фигуру. — Если уж тебя забракуют, кого же тогда брать.

Целый день ходили по врачебным кабинетам. Вечером был объявлен список годных к службе в Военно-воздушных силах. В нем оказались и мы с Утенковым. Мой друг и я буквально прыгали от радости, хотя и не знали еще, куда, в какую школу нас направят.

И вот мы в последний раз сидим в аэроклубовском классе аэродинамики. Перед нами начлет. Когда-то он каждому из нас давал разрешение на самостоятельный вылет, теперь провожает в новую дорогу.

 — Смотрю на вас, — говорит он, — и мысленно вижу каждого в кожаном летном реглане. Но прежде чем наденете его, придется преодолеть немало трудностей, многому надо научиться. Хороший боевой летчик должен летать также свободно, как ходит по земле. Только тогда он может рассчитывать на победу в воздушном бою.

Аэроклуб навсегда остался позади. Получив добрые напутствия и проездные документы, мы строем отправились по ночным улицам Красноярска прямо на вокзал.

 — Интересно получается: утром вызвали в военкомат, а вечером уже проездные в кармане, — говорит мне шагающий рядом Утенков, — уедем, и дома знать не будут.

 — Надо как-то сообщить.

Нам повезло: до прибытия нашего поезда оставалось еще пять часов. Посоветовавшись, решили разойтись по домам.

Мать не сразу поверила, что я уезжаю. А когда опомнилась, всплеснула руками и торопливо стала собирать меня в дорогу.

 — Бывало, рекруты целую неделю гуляют, а теперь уйдешь и отца не повидаешь. Он вернется из тайги дня через три, не раньше, — рассуждала мать, — может, отпросишься у начальства, подождешь отца?

 — У меня, мама, уже билет на руках.

 — Поговорили бы с отцом, он ведь старый солдат, может, что и посоветует?

Сестренка радовалась за меня и не скрывала своего восторга.

 — Как на праздник брата провожаешь, — укоризненно заметила ей мать.

 — А чего мне не радоваться! Ты же сама видишь, какие ребята из армии приходят — молодец к молодцу.

 — Далеко ли увезут вас? — спросила мать.

 — Пока билет до Читы. А куда дальше поедем, не известно. Только об этом пока никому не рассказывайте.

 — Понятно, дело военное, — ответила мать. — Если придется на границе служить, будь поаккуратнее, японцы-то не дают нам покоя.

Мать имела в виду недавнее нарушение границы у озера Хасан.

 — У нас армия сильная: били, бьем и будем бить, — вмешалась сестра.

 — Ты-то уж помолчи, тоже мне, вояка! — нахмурилась мать. А сестренка только усмехнулась и запела вполголоса:

Петлицы голубые, петлицы боевые.Я вижу их при свете и во мгле.Лети, мой ясный сокол, лети ты в путь далекий,Чтоб было больше счастья на земле…

 — Все у вас, молодых, очень просто получается, — вздохнув, сказала мать, — не понимаете еще многого. А что, если японцы снова полезут?

 — «Тогда мы песню споем боевую и грудью встанем за Родину свою», — не задумываясь, чужими словами ответил я матери.

 — В том-то и дело, что грудью придется вставать. Ты ведь не знаешь, что такое война, понятия не имеешь, а я насмотрелась, как уходили и не приходили. На отца посмотри, весь в рубцах пришел и хромает, вот она, война-то.

Несколько часов пробежали незаметно. Перед расставанием посидели молча, как полагается по старому русскому обычаю, и я покинул родительский дом.

Скрипит под ногами снег, над головой звездное небо. Вот и стройка осталась за спиной, в темноте скрылась Базайха, а впереди засверкали огни красноярского вокзала.

Многие из наших ребят сидели уже там. Те, что жили поближе, пришли с родителями. Все были возбуждены, сидя на чемоданах, громко разговаривали. Кто-то рассказывал смешную историю, вызывая громкий хохот слушателей. А в последние минуты перед приходом поезда даже заядлые остряки и балагуры притихли.

Объявили о прибытии поезда. Пассажиры засуетились, пестрой толпой двинулись к выходу. Окутанные паром, который клубами валил из раскрытой двери вокзала, мы вышли на перрон. На покрытых инеем классных вагонах белели таблички «Москва — Хабаровск».

 — Поехали, — усаживаясь в вагоне, весело говорил Утенков. — Вот так ехать бы да ехать без остановки до самого училища.

Поезд, стуча колесами и плавно покачиваясь, уходил все дальше на восток, врезаясь в красавицу тайгу. До свидания, Красноярск! Лежа на вагонной полке, перебираю в памяти события дня. Военкомат, комиссия, неожиданный отъезд… Я не успел повидаться с ребятами-строителями, не было времени даже зайти в комитет комсомола, не простился и с добрым стариком Богомоловым… Придет отец из тайги, а я уже в Чите.

С этими мыслями и уснул.

Весь следующий день мы не отрывались от окон. Перед глазами проплывали незнакомые пейзажи. Вот и Ангара, бурная дочь Байкала, она одна не подчиняется законам природы. В самом деле, если все реки мира разливаются весной, то Ангара — в середине зимы; все реки замерзают с поверхности, она — от дна; все реки впадают в моря, она, наоборот, вытекает из озера-моря… Над Ангарой, несмотря на трескучие морозы, висел туман, она стремительно несла свои воды меж заснеженных берегов. Миновали Иркутск. Поезд, кажется, повис над скалистыми берегами Байкала, временами ныряя в темные туннели. Перед нами раскинулось огромное ледяное поле, покрытое свежими трещинами.

 — Байкал-батюшка! — задумчиво произнес пожилой пассажир. — Я на его берегах родился, отец прожил здесь всю жизнь, а моря до конца так и не знаем. Иногда в ясную погоду вдруг начнет оно будоражить, переломает лед я снова успокоится. Когда не было железной дороги, сколько тут ямщиков гибло. Захватит внезапно непогода в дороге — и крышка. Да что зимой, иногда и летом «баргузин» такую волну разведет, что диву даешься. Есть еще одна загадка: куда вода девается из Байкала? В него более шестидесяти рек впадает, а вытекает одна Ангара. Приходилось слышать, будто море с океаном под землей соединено, даже в газетах о том писали. А по-моему, вода вытекает только через Ангару, остальная остается и частично испаряется. Вот в дельте Селенги лет сорок назад были большие луга, сено на них косили, а сейчас там воды около трех метров. Значит, прибывает вода в Байкале.