Лидия Чуковская - Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987) Страница 9

К сожалению, здоровье то и дело выводит меня из строя и длительные путешествия мне не по силам. Впрочем, тут, кроме себя самого, и винить некого. Последние два месяца вел себя, мягко выражаясь, неделикатно. Выражаясь точнее: выпивал.

Работаю непростительно мало.

Пишу об этом в покаянном тоне, из чего при желании можно сделать некоторые обнадеживающие выводы.

Вчера вечером мне звонил А. Ф. Пахомов и сообщил, что в Центральном Комитете партии понравилась будто бы моя книжка «Большая стирка»[48]. Что оттуда будто бы звонили в Детгиз и рекомендовали издать книжку большим тиражом.

Насколько это верно — не знаю, но автору, не избалованному чрезмерными похвалами, приятно, если даже похвала эта только померещилась.

Кстати, что делается сейчас в Детгизе? Кто там работает? Все те же? Камир, Компаниец — там?

Пишите же, пожалуйста, дорогая Лидия Корнеевна!

21/II 49, Москва.

Дорогой Алексей Иванович. Даже Ваши добрые — незаслуженно добрые — надписи на книгах не искупили незаслуженного упрека. Если бы Вы знали, как я жила последние 1½ месяца, Вы бы не упрекнули меня.

У Марии Борисовны был удар. Она была несколько дней без сознания, потом в полусознании. Паралич всей правой стороны — значит, и речи. Она только недавно начала говорить, и то говорит еще не очень понятно, многие слова позабыла.

Все это случилось в самый разгар работы над учебниками[49]. Из «Пионерки» я временно ушла, но от С. Я. уйти нельзя было — очень уж в трудном он оказался положении. Надо было выручать. Все мы работали почти без сна. Кончили вчера ночью 3 книги, от 4-ой отказались. С. Я. очень болен (аритмия, астма) и совершенно, сказать по правде, невыносим. Даже Тамара Григорьевна с трудом переносит его нрав.

Сегодня первый день, что я не еду к нему. Я лежу, я дышу, читаю — и вот пишу Вам.

Вы спрашиваете, какие новости. Новости обо мне можете прочесть в «Учительской газете», в отчете о выступлении Пискунова[50]… Но есть и хорошие: Егорова больше не зав. отделом классиков — значит, имеется шанс выиграть герценовскую тяжбу[51]. Сейчас я еще не в силах снова приниматься за это опостылевшее дело. Боюсь, что оно отнимет у меня последние остатки крови.

На днях в Союзе, на объединенном заседании Комиссии и Секции, состоится разговор о критике в детской литературе.

Сегодня ночью перечла счастливую «Стирку» — а заодно и «Маринку» — лучшее, любимейшее для меня изо всего написанного Вами.

Комарово (Келомяки). 26.10.49 г.

Дорогая Лидия Корнеевна!

Не всегда, как видно, старый друг лучше новых двух. Старые московские друзья мои прочно меня забыли, не пишут мне, не отвечают на письма. Вы первая нарушили этот обет молчания. Спасибо Вам — и за почин, и за память, и за доброе слово.

Перед тем как получить Ваше письмо, с интересом и удовольствием читал Вашу книжку о М. Маклае, вышедшую в Географиздате[52]. Большой, молодогвардейской, до сих пор не прочел, т. к. автор не удостоил меня дарственным экземпляром[53].

Петрозаводск. 3.XI.51.

Дорогая Лидия Корнеевна!

Давно собирался Вам написать, да все никак не мог выбрать свободной минуты. С десятого октября я в Петрозаводске. Первые две недели авралом допахивал свою повесть, потом без передышки переключился на то, основное, ради чего сюда приехал: работаю на домостроительном комбинате, собираю материалы для повести, попутно пишу статью для газеты. Комбинат находится в пяти километрах от города. Ездить туда очень трудно, автобусы ходят редко, набиты они до отказа. На заводе — в цехах, в общежитиях, в парткоме, в столовках, курилках, на лесобирже и т. п. — провожу по полторы-две смены. В гостиницу возвращаюсь поздно, совершенно измочаленный.

А сейчас у меня, к тому же, большое огорчение: тяжело заболел мой друг, шкидовец, директор здешнего издательства С. И. Лобанов. У него обнаружили туберкулез. Нужно спасать его, а что и как — в здешних условиях и не сообразишь.

Вашу книгу о декабристах, исследователях Сибири[54] я с большим удовольствием прочел еще в Ленинграде. Удовольствие получил не только потому, что узнал много нового для себя, но и потому, что написана книга живо, талантливо и с большой любовью к людям, которым она посвящена.

Буду очень рад, дорогая Лида, если Вы напишете мне сюда. Мой адрес: Петрозаводск, гостиница «СЕВЕРНАЯ» № 40. Пробуду я здесь числа до 12-го-14-го. Если напишете сразу — письмо успеет дойти.

2/VI 52.

Дорогой Алексей Иванович.

Я сейчас снова в каком-то остром припадке тоски по Ленинграду и по Ленинградским друзьям. Очень мне тяжело здесь жить. Никак не могу привыкнуть.

И никак не могу научиться зарабатывать деньги. Долги, безденежье и безработица преследуют меня, что доказывает полную мою неспособность, неумение существовать, что должен уметь каждый человек, да еще старый.

Редсовет издательства «Советский писатель» постановил заключить со мной договор на четырехлистную книгу о Житкове. Но договор все еще оформляется, я сижу без денег, ною, не берусь пока за работу, сомневаюсь, жду.

14/VII 52.

Дорогой Алексей Иванович.

Я в городе. Работаю мало, без аппетита, денег нет, перспектив тоже. Прижимаю к груди одну мечту, одну надежду: в октябре в Малеевку. А пока работаю над Житковым. «Советский Писатель» заключил со мной после долгих мытарств договор на самых невыгодных условиях: 4 л. (надо 10) по 1500 р. за лист (без расчета на массовый тираж, который раньше был обещан). Итого я получила 1200 аванса, на которые я должна жить 6 месяцев. Теперь можно было бы победить, если бы взяться работать бодро, быстро — тем более, что я одна в квартире и блаженствую, — но у меня из-за жары и грусти такой упадок сил, что я работаю с пятое на десятое.

Хожу к Вере Степановне, сестре Б. С.[55], читаю его письма к ней, сотни писем за 1931–38 г. Очень интересно, человек виден во весь рост. Хочется писать о нем, о Вавиче[56], о его трагической судьбе — а придется писать трюизмы о «Телеграмме»[57].

Потому, верно, я и медлю.

30/VII 52.

Дорогой Алексей Иванович.

Спасибо, спасибо за подарок. Я прочла всю книгу подряд, заново, ничего не пропуская, от страницы к странице как в первый раз. Все — и любимое и нелюбимое, все проверила для себя опять. «Пакет» великолепен, «На ялике» — классическое произведение, «Буква „Ты“», «Трус», «Честное слово», «Две лягушки» — тоже. Жалею, что в томе нету моей любимейшей из любимейших — «Маринки». «Первый подвиг», «Новенькая» «Рассказ артиллериста» — очень хороши. Меньше я люблю «Белочку и Тамарочку» (что-то мне в очаровании этих рассказов слышится чуждое Вам, чуть кокетливое) и совсем не люблю «Гвардии рядового» и «Главного инженера». «Индиан Чубатый» мил.