Иван Поляков - Краснов-Власов.Воспоминания Страница 9

— «А Краснову хорошо известно», — сказал Ген. Власов, «что я не сделал этого только потому, что скажи я о казаках, то я должен был бы тогда упомянуть и о всех других, как например. Украинцах, народах Кавказа и т. д.».

Столь же горячо критиковал он Ген. Краснова за его упорное нежелание понять и осознать необходимость единого командования и добавил, что точка зрения Петра Николаевича на этот предмет ему хорошо известна.

— «Не хочет, не надо, просить не буду, обойдемся и без него. Да и на что он сейчас способен, когда он, как я слышал, едва передвигается, скажет что-нибудь и тотчас же забывает».

И долго еще Ген. Власов расточал совершенно необоснованные и обидные упреки по адресу Ген. Краснова.

Стараясь не пропустить ни одного слова, я внимательно его слушал. Одновременно в моем сознании мелькала мысль: неужели же Федор Иванович так подготовил Ген. Власова, о чем он меня заверил? Несколько раз я недоуменно и вопросительно посматривал в сторону Ген. Трухина. Каждый раз я замечал, что он незаметно делает мне рукой какой-то знак. Непонятно было для меня и его поражающее спокойствие и полное-равнодушие к тому, что говорил Ген. Власов. Только, когда мы оставили Андрей Андреевича, Геп. Трухин объяснил мне значение этого. Он сказал, что он старался дать мне понять не принимать близко к сердцу слова Андрей Андреевича, ибо натура его такова, что сначала он должен горячо и резко выговориться и только затем будет уже рассуждать спокойно.

Наконец, совершенно неожиданно, Ген. Власов спросил меня: «— Ну что вы теперь можете сказать?»

Быстро собравшись с мыслями, я ответил: «Очень много. Прежде всего скажу, что мне было больно слушать Ваши обвинения и незаслуженные упреки по адресу Ген. Краснова. Вы сами сказали, что Петр Николаевич ценит меня за то, что я говорю ему правду в глаза. В таком случае, разрешите мне быть правдивым и в отношении Вас. Вы отлично знаете цель моего визита к Вам, а я добавлю еще, что у меня нет намерения наниматься к Вам на службу, или просить Вам о чем либо лично для себя. Такие предпосылки позволяют мне говорить с Вами совершенно откровенно. Слушая ваше каждое слово, я болел душой и как русский патриот, и как казак, и в то же время думал: два крупных государственных деятеля, одинаково горячо любят свою Родину, оба стоят во главе русского национального движения, имея одну и ту же конечную цель: освобождение русского подъяремного народа и свержение коммунистической власти; оба несут огромную ответственность перед теми, кто идет за ними, а значит и перед историей. И эти два человека до сего времени не нашли общий дружеский язык для взаимного понимания. Разве можно отрицать, что пропасть между вами и Ген. Красновым образовалась искусственно и, по моему глубокому убеждению, без достаточных реальных к тому оснований? Но вместе с тем, она сильно вредит русскому национальному делу. Я несколько раз и подолгу беседовал с Ген. Красновым на эту тему и могу вас заверить, что он усвоил мою миролюбивую точку зрения. Мало того, считаю своим долгом доложить вам, что я никогда не слышал от него резких выпадов и упреков по отношению вас. Вот почему я смею утверждать, что ваши информации о Ген. Краснове далеки от истины. Скорее, я вынес впечатление, что Петр Николаевич искренно скорбит душой о том, что между возглавителями Р.О.А. и Казачеством существует рознь и вражда. Я уверен, что то же самое скажет вам и присутствующий здесь Донской Атаман».

Дальше я старался доказать Ген. Власову, что я не вижу никаких глубоких причин их взаимного непонимания и что все вопросы, выдвинутые им, легко могут быть решены полюбовно, но при непременном условии наличия между им и Ген. Красновым приятельских отношений.

Когда я убеждал Ген. Власова, меня временами горячо поддерживал Ген. Трухин, подавал реплики в мою пользу и профессор Руднев.

Ген. Власов слушал меня не перебивая. Когда я исчерпал все доводы, чтобы убедить Андрей Андреевича в том, что его суждения о Петре Николаевиче основаны на информациях, каковые сильно страдают субъективностью, я закончил свою речь вопросом: «Что же я могу передать завтра Ген. Краснову? Сказать все, что я сейчас слышал, значило бы убить у него надежду на установление дружеского контакта с вами, а это было бы равносильно подливанию масла в огонь. Убежденно и искренне скажу вам, Андрей Андреевич, что вы этого сами не хотите».

К большой моей радости, Ген. Власов ответил: «Конечно нет. Зачем раздувать ненужную и вредную вражду и особенно, когда Петр Николаевич, как Вы меня уверили, не питает ко мне личной неприязни».

Дальше, уже спокойно, и в очень миролюбивом тоне, Ген. Власов стал говорить, что его настольные книги — книги Краснова, что он читает их с захватывающим интересом и убеждается, что Петр Николаевич большой знаток человеческой души, человек широко образованный и огромного государственного ума и что, все это, добавил он, особенно ценно в наше время. Еще ярче подчеркнул он неоспоримый авторитет Ген. Краснова и не только в среде казачества, но и в кругах русской эмиграции, сказав, что он его глубоко уважает и склоняет свою голову перед его мудростью и огромным житейским опытом.

Столь же тепло отозвался Андрей Андреевич и о военной службе Ген. Краснова, сказав, что, если до Великой войны Краснов был известен, как выдающийся военный писатель, то во время войны его имя гремело по всей России, как отличного военного начальника и геройского командира полка и командира бригады. Не забыл он отметить и значение Ген. Краснова в Гражданскую войну, сказав, что и по ныне русский народ высоко чтит его имя.

И вся дальнейшая речь Ген. Власова — была хвалебным гимном Петру Николаевичу.

Я сидел, как зачарованный и не мог сразу отдать себе отчет в том, что я слышу. Чем и как можно было объяснить такой резкий контраст между началом речи Ген. Власова и ее окончанием? Такое же чувство испытал и Донской Атаман, о чем он поделился со мной, когда мы возвращались домой.

Наш разговор затянулся очень долго, но велся уже в очень миролюбивом тоне. Было уже около 9 часов вечера и мы стали собираться уходить. Заметив это, Андрей Андреевич сказал: «Куда вы? По русскому обычаю надо откушать хлеба соли» и он пригласил нас в столовую.

Здесь Ген. Власов был необычайно радушный и гостеприимный хозяин. За рюмкой водки и очень скромной закуской, мы еще долго вели нашу дружескую беседу. Андрей Андреевич охотно рассказывал нам разные эпизоды из своей жизни в Советском Союзе, о войне, как он попал в плен и как с ним в начале грубо обращались немцы. Вместе с тем, он выразил желание, чтобы я в ближайшие дни снова посетил его. По его словам, нам предстояло разобрать еще много вопросов, касающихся Р.O.A. и Казачества. Только из боязни пропустить последний поезд, мы были вынуждены расстаться, я бы сказал, с суровым и гневным Ген. Власовым и, одновременно, с чрезвычайно любезным и симпатичным Андрей Андреевичем.