Федор Грачев - Записки военного врача Страница 9

Аргумент Павлова сработал.

Степан Иванович — человек редкого обаяния и простоты. Если в палате возникали споры и разногласия, Павлов всегда умел мягко и тактично все «поставить на свое место».

Состояние здоровья Степана Ивановича ухудшалось. В палате с нескрываемой тревогой наблюдали за ним. Он без стона и крика переносил трудные перевязки, а ночами молча лежал с открытыми глазами. На бледном, осунувшемся лице выделялась русая бородка, запорошенная сединой.

— Доктор, — шепнул мне Вернигора во время обхода, — товарищи просили узнать: будет жив Папаня иль как? Шаль его, хороший старик.

Дела Павлова были плохи, но от операции он отказывается: почему-то решил, что такой операции ему не выдержать. А левый коленный сустав опухал. В полости сустава гнойный выпот. Павлов часто терял сознание. В бреду звал жену, командира части, сына. Иногда кричал и ругался.

— Кричи, милый, кричи! — по-матерински жалела его санитарка Дарья Васильевна. — Так тебе легче будет. Я-то знаю…

Но легче не становилось. Павлов слабел на глазах.

— Плохи мои дела, — тихо говорил старик.

В перевязочной Павлова внимательно и бережно осмотрел Муратов.

— Болит нога?

— Грызет… Моченьки нету…

— Осколок надо удалить, — мягко сказал хирург. — Обязательно!

— Вам виднее, — тяжело выдохнул раненый. — Только боязно мне, Петр Матвеевич…

— Понимаю. Перед операцией так бывает с каждым. Но вы не бойтесь! Все будет хорошо.

— Спасибо, ангел ты мой!

Много ли надо больному человеку? Искорку надежды. И она зажглась от слов Муратова.

Степана Ивановича отвезли в палату.

— По-моему, Павлову надо ампутировать голень! — безапелляционно сказала Наумченко.

— Вы в этом уверены, Надежда Никитична?

— Убеждена! У Павлова ведь…

— Ваши суждении слишком поспешны! — прервал Муратов. — Хотелось бы вам посоветовать, даже если вы будете маститым хирургом, — не спешите с ампутацией. Не забывайте, что ампутацию следует производить, сто раз подумав, если ты абсолютно убежден, что иного выхода нет.

Петр Матвеевич вместе с нами еще раз смотрит рентгенограмму коленного сустава Павлова. На снимке видно — внутрисуставного перелома нет. В слизистой сумке сустава — осколок.

— Да-а, — после некоторого раздумья произносит Муратов, — коленный сустав — большая сумка со многими, так сказать, «комнатами»…

И тут же объясняет, что это за «комнаты» и в какой из них находится осколок.

— Надо сохранить ногу Степану Ивановичу, — говорит начальник отделения. — Подготовьте Павлова к операции, — обратился он ко мне. — Встанете на наркоз.

И к Кувшиновой:

— А вы, Евгения Павловна, будете помогать.

С Кувшиновой мы зашли к Павлову. Он был совсем плох. Посмотрел на нас проницательным взглядом.

— Помирать, значит? — с щемящей тоской спросил старик. — На Пискаревку?..

— Что вы, Степан Иванович! — склонилась над ним Кувшинова. — Поживем еще!

— Нет! Мне сказали…

— Кто?

— Даша…

— Нашли кому верить!

Много дел у санитарки. Переложить раненого. Накормить. Умыть, поправить подушку, одеяло. Это — ее обязанность. А ласковое слово, теплое человеческое участие — это от души. Это не каждый умеет.

Дарья Васильевна умела. Вечно чем-нибудь занятая, с ласковым торопливым говорком, она являла собой поистине образец трогательной заботливости и внимания к своим подопечным.

И раненые очень уважали Петрову — «тетю Дашу».

Но тетя Даша, «знаток всех болезней», страдала одним недостатком: она любила ставить свои «диагнозы», помимо врачей… «Ежели захрипел — значит, помрет. Стал есть — пойдет на поправку. Шумно дышит — быть беде. Посинел — в землю просится…» Кроме того, Дарья Васильевна стремилась быть в курсе всех событий, которые ее совсем не касались. Тетя Даша поставила «диагноз» и Павлову: антонов огонь… Помрет!

Неизвестно, каким образом ее «заключение» стало ведомо Степану Ивановичу.

Павлова на каталке доставили в операционную и положили на стол. Он с тревогой посмотрел на врачей и еще больше заволновался, когда его левую руку и правую ногу привязали к операционному столу манжеткой и широким брезентовым ремнем.

— Что же вы меня привязываете? — чуть дрогнувшим голосом спросил старик. — Я ведь не убегу!..

— Так надо, Степан Иванович, — ласково сказала Кувшинова. Она встала напротив Муратова, а он склонился над Павловым и вдруг озорно подмигнул: не волнуйся, мол, все будет хорошо!

Раненый испуган ярким светом, обстановкой операционной: хирургические инструменты, запах эфира, вода, люди в белых халатах и марлевых масках, делающих их похожими друг на друга.

Смотрю в лицо Степана Ивановича. Вздрагивает седоватая бородка, В широко раскрытых глазах — страх и надежда.

— В атаки ходил, а вот сейчас страшнее! — признался Степан Иванович.

— Не бойтесь, Павлов! — успокаивал его Муратов, обрабатывая йодом кожу коленного сустава. — Сколько вам лет?

— Пятьдесят пять…

— Вы в какой губернии родились?

— В Костромской…

— Да ну! Я ведь тоже костромич.

— Земляки, значит! Усыплять будете?

— Да. Так лучше. Вы где ранены?

— На Невской Дубровке…

Муратов знал и раньше о возрасте Павлова. Знал о том, где был ранен Степан Иванович. К тому же Муратов родом вовсе не костромич, а горьковчанин. Но он понимал состояние пожилого бойца. Вопросы хирурга сводились к одному: отвлечь раненого от его тревожных дум. Это была своего рода психоанестезия.

Я закрыл лицо Павлова маской, но он рванулся, стараясь сбросить ее, и закричал:

— Ногу отрезать не дам! «Какой губернии…» Знаю я эти губернии! Ты мне зубы не заговаривай — не обманешь! Лучше с ногой помру! Отцепляй от стола!

— Что вы, Степан Иванович, никто и не собирается отрезать. Мы только осколок вызволим. — Петр Матвеевич мягко ощупывал колено. Темно-коричневое от йода, оно стало похоже на большой каштан.

— Обманываешь?

— Честное слово!

— Ну, смотри! Я верю…

— Считайте, Степан Иванович! — сказал я, давая наркоз.

— Раз, два, три… Четыре, пять, шесть, — шептал Павлов. — Семь, восемь… Девять…

— Так! Считайте дальше! — подбодрял Муратов.

— Девять, десять!.. Один… Три… Восемь… Двенад… Четырнадцать. Тридцать. Двадцать два… Маня, холодно… закрой форточку! Ты не плачь… Андрей, обходят гады!..

Раненый сделал глубокий выдох, и сразу наступило расслабление всех мышц. Он дышал ровно, спокойно. Кувшинова приподняла руку Павлова. Она упала как плеть. Я сдвинул маску, посмотрел зрачки и кивнул Евгении Павловне.