Филипп-Поль де Сегюр - История похода в Россию. Мемуары генерал-адъютанта Страница 9

Французский император продолжал переговоры с Россией; турецкий посол, отвергнутый и забытый, бродил по нашему лагерю, не получая приглашения принять какое-либо участие в переговорах о прекращении войны; вскоре он вернулся в Константинополь в великом расстройстве. Ни Крым, ни даже Молдавия и Валахия не были возвращены этому варварскому двору по договору в Тильзите; возвращение двух последних провинций предусматривалось по условиям перемирия, но даже не предполагалось, что условия реституции когда-либо могут быть выполнены. Однако Наполеон взялся быть посредником между Мустафой и Александром, министры двух держав направились в Париж. В ходе переговоров, долгих и несерьезных, турецкие полномочные представители так и не были к ним допущены.

Если сказать всю правду, то утверждалось, что на встрече в Тильзите и впоследствии согласовывались условия договора о разделе Османской империи. России были предложены Валахия, Молдавия, Болгария и часть горы Хемус. Австрия должна была получить Сербию и часть Боснии; Франция — другую часть этой провинции, Албанию, Македонию и всю Грецию до Фессалоник; Константинополь, Адрианополь и Фракия оставлялись туркам.

Неизвестно, были ли переговоры о разделе серьезными, или их следует рассматривать просто как обмен идеями. Вполне определенно то, что вскоре после встречи в Тильзите амбиции Александра были очень существенно умерены. Соображения благоразумия заставили его увидеть опасность появления на месте невежественной, дикой и немощной Порты активного, сильного и неуступчивого соседа. Тогда он заметил в разговоре, что у него уже слишком много пустынной территории; что он знает слишком хорошо на примере освоения Крыма, который всё еще не населен, трудности покорения народов с чуждыми и враждебными верованиями и обычаями; кроме того, Франция и Россия слишком сильны для того, чтобы стать такими близкими соседями; две мощные державы немедленно коснутся друг друга и наверняка столкнутся, поэтому гораздо лучше, чтобы между ними находились другие государства.

С другой стороны, французский император также не был активен в этом деле; испанское восстание отвлекало его внимание и настоятельно требовало его присутствия со всеми силами. Перед свиданием в Эрфурте, после того как Себастиани вернулся из Константинополя, хотя Наполеон всё еще придерживался идеи раздела европейской части Порты, он признал правильность доводов своего посла: «Преимущества этого раздела обернутся против нас, Россия и Австрия потребуют смежных провинций, которые придадут их владениям законченную форму, в то время как мы будем обязаны постоянно держать 80 тысяч солдат в Греции, чтобы обеспечить ее покорность; такая армия, находящаяся на большом расстоянии от Франции, потери, которые она будет нести от долгих маршей, непривычный и нездоровый климат потребуют 30 тысяч рекрутов ежегодно для ее поддержания, и это будет истощать Францию; безразмерная операционная линия растянется от Афин до Парижа и может быть перерезана австрийцами в районе Триеста, что лишит нашу обсервационную армию в Греции коммуникаций с Италией и Францией».

Здесь Наполеон воскликнул: «Австрия определенно всё усложняет; она — обуза, и от нее нужно избавиться; Европа должна быть разделена между двумя империями, а демаркационную линию следует провести по Дунаю, от Черного моря до Пассау, от гор Богемии до Кёниггреца, по Эльбе до Балтийского моря. Александр должен стать императором севера, а я — императором юга Европы». Отказавшись затем от этих великих идей и вернувшись к замечаниям Себастиани по поводу раздела европейской части Порты, Наполеон закончил обсуждения, продолжавшиеся три дня, такими словами:

— Вы правы, и сказать тут нечего! Я уступаю. Кроме того, это затрагивает мои планы в отношении Испании, которую я собираюсь присоединить к Франции.

— Что я слышу, — воскликнул потрясенный Себастиани, — присоединить! А ваш брат?

— Что значит мой брат? — парировал Наполеон. — Разве кто-то отдает такое королевство, как Испания? Я намерен присоединить его к Франции. Я дам этой нации большое национальное представительство. Я сделаю так, что император Александр согласится на это, поскольку позволю ему овладеть Портой до Дуная, и я выведу войска из Берлина. Что касается Жозефа, то он получит компенсацию.

Конгресс в Эрфурте состоялся сразу после этого. Наполеону тогда было не до турок. Французская армия, которая безрассудно вторглась в самое сердце Испании, терпела неудачи. Прибытие ее предводителя и его армий с Рейна и Эльбы день ото дня становилось всё более необходимым, и Австрия использовала этот момент для вооружения. Беспокоясь о состоянии Германии, Наполеон имел еще большие сомнения в отношении намерений Александра и поэтому хотел заключить с ним наступательный и оборонительный союз и даже вовлечь его в войну. Таковы были причины его отказа от раздела Османской империи.

Очень скоро у Порты появилась причина обвинить нас в возобновлении ее войны с Россией. Несмотря на это, в июле 1808 года, когда Мустафа был свергнут с трона и заменен Махмудом, последний объявил о своей верности французскому императору; однако Наполеон не реагировал на это сообщение, поскольку должен был договариваться с Александром, слишком сожалел о смерти Селима, ненавидел варварство мусульман и с презрением относился к частым сменам турецкого правительства. В течение трех лет он ничего не отвечал султану, и это молчание могло быть истолковано как отказ признать последнего.

Отношения с турками оставались неясными, и вдруг 21 марта 1812 года, за шесть недель до начала войны с Россией, Наполеон обратился к Махмуду с предложением союза; он требовал, чтобы в течение пяти дней с момента этого сообщения все переговоры между турками и русскими были прерваны и чтобы армия численностью 100 тысяч человек под командованием самого султана отправилась на Дунай в течение девяти дней. В обмен на это он обещал Порте те самые провинции (Молдавию и Валахию), которые при сложившихся обстоятельствах русские были очень рады вернуть в качестве платы за быстрое заключение мира; он также дал обещание обеспечить быстрое возвращение Крыма — то самое обещание, которое шестью годами ранее он давал Селиму.

Мы не знаем, то ли время прибытия этого послания в Константинополь было плохо выбрано, то ли Наполеон считал турецкую армию более сильной, чем она была на самом деле, то ли он льстил самому себе, считая свое неожиданное предложение очень выгодным и надеясь на быстрое положительное решение дивана. Сомнительно, чтобы он не знал о неизменных обычаях мусульман, не допускавших, чтобы такая важная персона, как султан, сама вставала во главе армии.