Максим Ивлев - Диктатор Одессы. Зигзаги судьбы белого генерала Страница 9

Многих и очень многих в Сибирском правительстве раздражала, вызывала зависть бурная и результативная деятельность свежеиспеченного генерала. Премьеру же Вологодскому, который сам был больше всего обеспокоен личным отдыхом и спокойствием, всюду мерещились пьянки и кутежи Алмазова. Само Сибирское правительство в тазах левых вообще и правоверных эсеров, в частности, стало казаться слишком правым по своей сути. Острие этой ненависти было направлено, однако, на двух лиц, которым приписывалось руководящее значение в делах правительства, — на И.А. Михайлова[14] и

А.Н. Гришина-Алмазова, наиболее молодых и энергичных деятелях кабинета. Гришина-Алмазова эсеры стали бояться главным образом как возможного военного диктатора:. В некоторых кругах Омска и в самом деле постоянно ходили разговоры о необходимости военной диктатуры. Причем, как это обычно бывает, для правых кругов Сибирское правительство, наоборот, было слишком левым. Сам Гришин-Алмазов не имел отношения к этим закулисным играм, но для эсеров он стал особенно одиозной личностью. Один из них, Е.Е. Колосов, выступая на заседании Сибирской областной думы в Томске, истерически кричал по поводу генерала:

— Не будет этого, чтобы случайный претендент захватил власть!

Эсеры твердо решили свалить Гришина-Алмазова и Михайлова, тем более что их представители и сочувствующие были в составе правительства. Под влиянием эсеров вскоре изменилось отношение к генералу со стороны чехословаков.

Но были и доброжелатели, понимавшие, что именно он взвалил на свои плечи неимоверную тяжесть и ответственность. Генерал Д.В. Филатьев писал впоследствии: «энергию и организаторские способности он (Гришин-Алмазов. —М.И.) выявил недюжинные и оказался вполне на своем месте».

А вот мнение управделами Временного Сибирского правительства Г.К. Гинса[15]: «Гришин-Алмазов, еще совсем молодой человек, ушедший с войны в чине подполковника, отличался ясностью ума, точностью и краткостью слога. Он отлично говорил, без цветистости и пафоса, но с темпераментом и убедительностью. Доклады его в Совете министров были всегда удачны. С его стороны не проявлялось упрямства и своеволия, он был лоялен к власти, но не скрывал, что, представляя реальную силу, он требует, чтобы с ним считались. Его тенденции были очень определенны. Он стремился к созданию всероссийского правительства, но сохранению сибирской армии. Его симпатии были на стороне единовластия, но он считал тактически несвоевременным останавливаться на этой форме власти. Я не знал в Омске военного, который бы годился больше, чем Гришин, для управления Военным министерством в демократическом кабинете».

И тот же Гинс пишет, что «недостатком Гришина была его самоуверенность. Он был убежден в неспособности всех прочих конкурировать с его влиянием и значением в военных кругах. Он игнорировал министров Сибирского правительства, забывая, что это может вооружить их против него, и действительно нажил себе врагов, например Патушинского, исключительно на личной почве, из-за неотданного визита. Даже Вологодский «имел зуб» против Гришина, который, как ему казалось, оказывал председателю Совета министров недостаточное уважение. Все это проистекало исключительно из-за молодой самовлюбленности генерала, не интересовавшегося тем, как к нему относятся окружающие».

Военный министр тем временем, не обращая внимания на всю эту возню, продолжал со свойственной ему кипучей энергией деятельность по организации Сибирской армии, частенько взваливая на себя и функции других министров. Он постоянно находится в разъездах — в середине июля прибывает в Челябинск для встречи с представителями Чехословацкого командования, Комитета членов Учредительного собрания и антибольшевистской Народной армии, образовавшейся к тому времени в Поволжье, по вопросу создания единого командования и скоординированности действий против красных. Там же он встречается с представителями Антанты — французским майором Гинэ и членами Чехословацкого национального совета, а также «учредиловцами» из Москвы — Аргуновым, Павловым и Кролем. После переговоров их снимают на кинокамеру (интересно, сохранилась ли где эта пленка?). Затем опять бесконечные переговоры по поводу создания Всероссийской центральной власти, где «сибиряки» и «поволжцы» ведут себя строго официально, как посланцы двух иностранных держав.

На этих переговорах КОМУЧ заявил, что в состоянии исполнять функции центральной власти впредь, до созыва Учредительного собрания. Алмазов категорически отверг претензии КОМУЧа на власть и заявил, что его армия «приняла лозунг стоять вне политики» (как современно это звучит!), а «учредиловцы», по его мнению, страдают в подходе ко многим вопросам принципом партийности, игнорируя общегосударственные интересы, не учитывают в своей политике «национальные права башкир и киргизов»[16].

В конце концов договаривающиеся стороны не принята никакого конкретного решения, за исключением некоторых вопросов военного характера, и решили отложить на будущее вопросы государственного строительства. Гришин-Алмазов, министр финансов ВСП И.А. Михайлов и товарищ министра иностранных дел М.П. Головачев уезжают обратно в Омск. Начиналась борьба за власть между Омском и Самарой.

Вскоре управляющему Военным министерством пришлось ехать в Екатеринбург, недавно освобожденный от большевиков, где местное областное правительство Урала, разрываясь между более сильными Самарой и Омском, тоже добивалось автономии в своих действиях.

В специально сформированном поезде в Екатеринбург выехал Гришин-Алмазов с охраной и большой свитой и министр снабжения И.И. Серебренников. В Екатеринбург приехали рано утром, и на вокзале Гришин принял почетный караул казаков с оркестром и выслушал приветствия и рапорты военных властей города. Тут же, в вагоне, состоялось первое совещание с делегацией местных общественных деятелей, где сибиряки были вкратце проинформированы о желаниях уральцев.

После «вагонного» совещания Гришин-Алмазов с Серебренниковым выехали на автомобиле в город. Проехав на Вознесенскую площадь, они осмотрели снаружи дом Ипатьева, где 17 июля была расстреляна царская семья. Дом стоял мрачный, угрюмый, все еще обнесенный высоким деревянным забором, скрывавшим его со стороны улицы. Затем они отправились по военным учреждениям, а вечером присутствовали на совещании по вопросу об областном устройстве. Там они заявили, что Сибирское правительство не будет возражать против предоставления Уралу областной автономии при условии, что верховная власть останется за Омском, войска которого участвуют в освобождении Урала от большевиков. В итоге Урал все-таки признал верховную и военную власть Сибирского правительства, чем вызвал резкое недовольство присутствовавших тут же двух представителей Самарского КОМУЧа.