Юрий Сушко - Подруги Высоцкого Страница 9

25 июля 1972 года стало последним днем жизни Енгибарова. В Москве тогда стояла небывалая жара и засуха. В пригороде горели торфяные болота, и воздух был таким, что в нескольких метрах человека невозможно было увидеть. Но смерть выцелила одного, самого беззащитного…

Владимир Высоцкий, потрясенный трагической гибелью друга, прощаясь, написал:

…Умер шут. Он воровал минуты —Грустные минуты у людей.

Разве кто-нибудь мог тогда предположить, что именно 25 июля, пусть через восемь лет, в 1980-м, обернется проклятой датой и для самого Высоцкого?..

Владимиру Семеновичу так хотелось, чтобы те люди, чьей дружбой и талантами он особенно дорожил, стали близкими и для Беллы. Он с небывалой гордостью представлял ей легендарного золотоискателя Вадима Туманова. «У Володи был острый взгляд на жизнь. И ему были близки люди простые, честные, благородные, далекие от светских московских развлечений… Туманов показался мне немного медлительным, но в нем угадывалась какая-то огромная внутренняя сила… Все это было ново и волновало: артель, Сибирь, золотоискатели – смелые люди, официально получающие большие деньги…»

Для Туманова же главным было то, что «Белла была одной из немногих, кто действительно хотел, чтобы Володя был напечатан, очень старалась помочь…». В день знакомства у Беллы под руками как назло не оказалось ее сборника, и она подарила Вадиму Ивановичу свежий типографский оттиск стихов, надписав: «Дорогой мой, родной Вадим! Спасибо тебе – за Володю, за меня – всегда буду верить, что твоя сердечная расточительность охранит твое сердце, твою жизнь. Всегда твоя Белла».

Когда она спустя годы читала (вернее, слушала чтение вслух) книгу жизни Туманова, ее поразил «этот шедевр человеческой доблести. Лагерные воспоминания вообще в принципе представляют ценность. А она еще и о том, как человек, не будучи подготовлен к страшным обстоятельствам, сохраняет честь, достоинство…».

Ей совершенно было чуждо определение «своего круга». Объясняла это просто: «У меня никогда не было своего круга, потому что у меня никогда не было тщеславия…» И добавляла: «В устройство моего характера очень прочно входит отстраненность обожания. Потом, по величию творчества человека всегда можно сказать о величии его души». Но не позволяла душевную близость с тем или иным человеком ставить в прямую зависимость от степени его таланта. Хотя однажды допустила легкую бестактность. Как-то из озорства, куража, может быть, настойчиво потребовала, чтобы на одной дружеской вечеринке по очереди выступали Михаил Жванецкий и Владимир Высоцкий. Слушала, до слез хохотала и аплодировала миниатюрам Жванецкого, потом застыла перед песнями-монологам Высоцкого. Помолчала, все взвесила и честно сказала: «Все-таки – Высоцкий!..» Вспоминая об этом случае, Михаил Михайлович с обезоруживающей улыбкой обреченно говорил: «Вот так я с этим и живу всю жизнь…»

Ахмадулина откровенно радовалась любовному союзу Марины Влади и Высоцкого, благословляла эту пару и даже немножко завидовала им. Не сдерживая чувств, писала на титуле своей новой книжки «Стихи»: «Володя, как я люблю тебя! Как я счастлива, что – ты! Марина, моя нежность к тебе, мое безмерное восхищение – как объяснить? Люблю. Целую. Белла».

А Марина говорила мужу о Белле: «Она живет в другом пространстве. У нее своя планета».

Мой подвиг одиночества нелеп,И суд мой над собою безрассуден, —

с горечью сознавала Белла в канун своего тридцатилетия, потерпев уже две сердечные неудачи. Потом случилась еще одна – нелепый и угарный брак с сыном классика балкарской поэзии Кайсына Кулиева Эльдаром…

Только через десять лет она наконец-то обрела душевное равновесие и покой с художником Борисом Мессерером. Он станет для нежной и хрупкой женщины надежной жизненной опорой, станет тем, к кому она решит обращаться только так: «О, поводырь моей походки робкой».

Летом 1976-го Борис Асафович и Белла решили узаконить свои отношения. Тем днем, вернее, вечером, когда в мастерской Мессерера собрались самые близкие друзья, безусловно блистал Владимир Высоцкий, который весь вечер пел для невесты и жениха.

«С тех пор, – вспоминал Мессерер, – мы тесно дружили вчетвером»: Влади и Владимир, Белла и Борис. По его мнению, «произошло некое единение людей, проживающих похожую жизненную ситуацию. Мы с Беллой и Володя с Мариной совпали друг с другом в определенном возрасте и в определенном, довольно трудном соотношении, когда наши судьбы в значительной мере уже сложились. Все мы были достаточно известны и, быть может, даже знамениты. Каждому из нас надо было что-то в себе менять так или иначе, чтобы соответствовать друг другу. Но владевшая нами страсть… превозмогала те препоны, которые жизнь громоздила на нашем пути. И это нас сближало».

Их встречи происходили чуть ли не через день. Иногда на Поварской (Воровской), но чаще – в доме у Высоцкого на Малой Грузинской: «Там общаться было удобнее, потому что квартира отличается от мастерской большей приспособленностью к уюту, хотя все мы были «неуютные» люди и ощущали себя мятежными душами».

Обычно, созвонившись днем с Мариной, часам к девяти вечера они приезжали. У хозяйки уже был готов стол с прекрасными напитками и разнообразными угощениями. Владимир приезжал попозже, уже после спектакля. «В нашем с Мариной застолье, – рассказывал Борис Асафович, – Володя никогда не выпивал. Он рассказывал всякие театральные новости. Всегда был душой компании и всегда был на нервном подъеме. К концу ужина Володя говорил: «А хотите, я вам покажу… одну свою новую вещь?» Он брал гитару и начинал петь. Иногда врубал мощную технику и воспроизводил только что сделанную запись. И всегда это было для нас неожиданным, и всегда буквально пронзало сердце. Сидели допоздна – далеко за полночь. С ощущением праздника, который дарил нам Володя».

Конечно же, они встречались и случайно, на лету, без всякой чинной предварительной договоренности.

«Мы делаем крюк через заваленную всяким хламом, но уютную дачу Беллы Ахмадулиной, – вспоминала свои московские путешествия Марина Влади. – Чувствуется, что внешний вид дома не имеет никакого значения для хозяев. Мебель здесь совершенно случайная, чистота сомнительная. Кошки и собаки играют прямо на кроватях с детьми поэтессы… Если Белла дома, все затихают и лишь только слушают. Звучит ее неподражаемый голос, бледное трагическое лицо поднято к небу, шея напряжена, вены как будто готовы лопнуть – это и боль, и гнев, и любовь. Выпив немного вина, она разражается веселым и свежим смехом, и время, остановленное на какой-то момент ее талантом, потекло вновь…»