Вольф Долгий - Разбег. Повесть об Осипе Пятницком Страница 9

Жандарм тяжело положил Осипу руку на плечо, как бы притиснул его к скамье, сказал:

— Дозвольте билет ваш! И паспорт!

Осип достал бумажник, извлек из него билет, паспорт, протянул жандарму с улыбкой:

— Пожалуйста.

Жандарм, однако, не стал рассматривать ни билет, ни паспорт; все не снимая пудовой своей ручищи с плеча, спросил у Осипа, сурово сдвинув брови:

— Которые тут ваши вещи?

— Я без вещей.

— Совсем без вещей?

— Совсем.

— Извольте в таком случае следовать за мной! — приказал жандарм.

Главное сейчас — поскорей выбраться из вагона, в котором находится «Маркс», да, как можно скорей. Осип поднялся не прекословя и пошел за жандармом к выходу; сзади, даже на шаг не отступив, следовал филер, жарко дыша Осипу в затылок. На перроне, едва Осип спрыгнул с последней ступеньки вагона, жандарм крепко стиснул ему руку чуть повыше локтя, так и повел на вокзал, в левое крыло, где помещалась железнодорожная жандармерия. «Синяя косоворотка» тоже шел рядом, вывернув в сторону Осипа свою предовольную, прямо-таки сиявшую от счастья поганую рожу.

Все они подходили уже к высоким дверям вокзала, когда кляцнули железом буфера вагонов, и Осип, оглянувшись, увидел, как сдвинулся с места и медленно поплыл вдоль платформы поезд, увозивший «Маркса» в Ковну. Жаль, подумал Осип, очень, очень жаль, что мне не удалось передать ему, с рук на руки, все связи; но это не так страшно: у «Маркса» на руках все явки и все пароли, так что, как ни трудно будет ему на первых порах, но он сможет продолжить начатое; и ниточка не порвется, и дело наше не остановится…

Осип полагал, что его сразу же за решетку посадят, поэтому слегка удивился, когда жандарм привел его в какой-то огромный кабинет, где — словно б специально поджидали Осипа! — уже находились два жандармских чина — полковник и ротмистр (филер же в приемной остался).

Забрав у жандарма паспорт, полковник велел Осипу сесть на стоявший подле двери стул. Изучив паспорт, спросил:

— Ваша фамилия?

— Хигрин, — ответил Осип в соответствии со своим подложным паспортом.

Полковник хитренько сощурил глаза:

— Вы в этом уверены?

— Да, конечно.

— Простите, Вильгельм Вильгельмович, — вмешался ротмистр, — но с этим господином не такой разговор надобен.

Вильгельмов Вильгельмовичей среди начальства в Вильне, так уж ей повезло, было два — фон Валь, виленский губернатор, генерал-лейтенант, и полковник Вильдеман-Клопмен, начальник жандармского управления при железной дороге. Осип, таким образом, удостоился чести быть допрашиваемым Вильдеманом-Клопманом…

Полковнику возмутиться бы бесцеремонностью своего подчиненного, но нет, напротив, с интересом даже спросил:

— Какой же, Николай Александрович, разговор с ним, вы полагаете, нужен?

О Николае Александровиче из вокзальной жандармерии Осип тоже наслышан был: Афонасов фамилия этого ротмистра (не от Афанасия, а от Афони, что ли?).

— К участковому приставу — вот куда отправить его! У околоточных крепкие кулаки, вмиг его образумят…

— Ошибаетесь, Николай Александрович, из таких, как он, побоями ничего не выжмешь. Он ведь, как вы знаете, принадлежит к искровской организации…

Это-то зачем? — недоумевал Осип. Зачем это — при мне обсуждать, что со мною делать: околоточным отдать на расправу или еще чего? Запугать хотят? Но тотчас сообразил: все же главное тут — не страху на него нагнать (хотя и не без того, вероятно); главное, пожалуй, — довести до его сведения, что им известно о его причастности к делам «Искры», и тем склонить его к признанию.

— Итак, любезнейший, — теперь уже к Осипу обратился полковник, — каково ваше подлинное имя? Оно нам, разумеется, известно, но хотелось бы услышать из ваших уст. Поверьте, так будет лучше…

Ну уж нет. Осип не из тех простаков, которые r надежде на снисхождение спешат открыться. Не зря он в свое время штудировал изданную за границей брошюрку «Как держать себя на допросах»: отрицать, по возможности все и вся отрицать!

— Вы меня путаете с кем-то, — сказал Осип. Полковник собирался что-то возразить, но не успел: раздался резкий телефонный звонок. Полковник снял трубку с аппарата.

— Да, Владимир Францевич, — заворковал он бархатно. — Вы, как всегда, отменно осведомлены…

Владимир Францевич — это, вне всякого сомнения, ротмистр Модль из губернского жандармского управления, еще один заглазный знакомец Осипа.

— Помилуйте, — продолжал меж тем говорить в трубку полковник, — какие могут быть счеты, на одном суку сидим… Вот именно — вам и карты в руки… Напрасно обеспокоились: я уже распорядился отправить к вам…

Положил трубку и, многозначительно посмотрев на ротмистра, вызвал стоявшего за дверью жандарма:

— Федотов, доставь-ка сего господина в губернское управление, к ротмистру Модлю. — Пошутил: — Смотри не упусти!

В ответ на это и жандарм позволил себе осклабиться:

— Никак нет, ваше высокоблагородие! Все в аккурате будет!

Ротмистр Модль подошел к окну, принялся, сам того не замечая, барабанить пальцами по стеклу. Внизу, под окнами, бурлила Большая Погулянка, улица праздная, с ювелирными и иными дорогими магазинами; но и разглядыванье этого неубывающего людского муравейника, обыкновенно рассеивавшее Модля в дурную минуту, не унимало сегодняшней его досады. Положительно, все вокруг точно сговорились действовать наперекор ему! И не в том беда, что ему наперекор, во вред делу — вот что худо!

Этот скоропалительный арест Щуплого — что проку в нем? Пустое дело, совсем пустое… Как и прежде, Модль держался той точки зрения, что «изъятие» Щуплого не принесет пользы, пока не выявлены хоть некоторые из его подпольных связей. И что обиднее всего: еще вчера, да, не далее как вчера утром, он, Модль, — в который уж раз! — сумел убедить генерала Черкасова в правильности своей линии в этом деле (как на грех, старый ворчун, будто других забот у него нет, что ни день, все настойчивее напоминал о затянувшейся, по его мнению, «ликвидации» Щуплого). Это было утром, а после обеда пришла шифровка из департамента полиции, за подписью начальника особого отдела Ратаева, шифровка, предписывающая незамедлительно арестовать Осипа Таршиса (тождество этого субъекта со Щуплым, как нарекли его виленские филеры, не вызывало сомнений), и вот получалось, что прав Черкасов, а не он, Модль. Видит бог, такой затрещины Модль не заслужил, никак не заслужил.

С департаментом полиции, однако ж, не поспоришь; приказ есть приказ: надо исполнять… Следует, правда, отдать должное Черкасову — мог попенять ротмистру, позлорадствовать, но нет, повел себя по-мужски, без мерочных попреков; напротив того, даже и великодушие выказал: «А и хорошо, Владимир Францевич, право слово, хорошо. Какой-никакой, а все ж конец. Малость и жаль, конечно: помешал, крепко помешал нам Ратаев развязать этот узелок…»