Сергей Колбасьев - Джигит Страница 9

Плетнев зашивал рабочую рубаху и не торопился. Клал стежок к стежку, ровно и. аккуратно, изредка опуская свою работу на колени и любуясь ею издалека.

- Хорошо, говоришь, живете?

- Сил нет как хорошо, - усмехнулся хозяин левой машины унтер-офицер Лопатин. - Прямо как бывшие цари, только чуть похуже.

Мищенко покосился на него, но промолчал. С Лопатиным было опасно связываться.

- И не спорите? - снова спросил Плетнев.

- Это как сказать, - ответил Лопатин, и Мищенко опять промолчал.

С этим Лопатиным нужно было бы познакомиться поближе и поговорить по душам, а пока что ни на кого не нажимать и не обострять разговора.

- Значит, всяко бывает. Как у всех людей, - сказал Плетнев.

- Ну, бывает, - и Мищенко вдруг улыбнулся, - вот наш Ваня Лопатин все из-за каши спорит.

Но шутка пропала впустую. Никто из сидевших в кубрике не обратил на нее внимания. Плетнев продолжал шить, Лопатин молча потирал подбородок, радист Левчук читал какую-то брошюру, а рулевой Борщев, мрачный и неподвижный, сидел в углу.

- А как офицеры? - спросил наконец Плетнев.

- Офицеры есть офицеры, - ответил Борщев. Мищенко пожал плечами:

- Офицерство правильное. Командир очень уважаемый человек, и все прочие тоже ничего. Двое молодых есть. Тех не знаем, однако и в них вреда быть не может. - Гакенфельт сука, - ответил Борщев, но Мищенко не обратил на него внимания.

Он считал его ничтожеством и до споров с ним не снисходил.

- Гад, - не отрываясь от своей брошюры, поддержал Левчук.

- Ты! - властно остановил его Мищенко. - Что ты понимаешь? Старший офицер - это такая должность, что - хочешь не хочешь - нужно быть гадом.

- Самая форменная сука, - повторил Борщев.

- Да что ты! - И Лопатин закачал головой. - Разве можно его такими, словами обзывать? Он же такой хороший человек, что даже сказать нельзя. Я вот помню его еще в экипаже. Там он, конечно, старшим офицером не был, но морду бил здорово.

Такой разговор председателю судового комитета нужно было оборвать на месте.

- Тебе? - резко спросил Мищенко и всем своим телом перегнулся через стол.

- Мне, - спокойно ответил Лопатин и в упор взглянул на Мищенку. - Два раза.

Сразу наступила тишина. За бортом глухо шипела вода, и, точно огромное сердце, бились винты. Левчук, опустив брошюру, насторожился, и Плетнев на мгновение приостановил свое шитье.

Теперь оставалось только сделать вид, что все это несущественно. Откинувшись назад, Мищенко зевнул и прикрыл рот рукой.

- Уж ты расскажешь! - Еще раз зевнул и изо всей силы потянулся. - Пойти покурить, что ли?

- Пойди, - согласился Лопатин, но Мищенко ему не ответил. Молча надел фуражку и, пригнувшись, чтобы не удариться головой, вышел в дверь.

Плетнев откусил зубами нитку. Его работа была сделана мастерски. Шов получился превосходный.

8

Гладкое, широкое море и четко очерченный горизонт. Совершенный мир и спокойствие, но на крыльях мостика стоят неподвижные люди и не отрываясь следят за скользящей навстречу водой. И в любой случайной ряби, в любой чайке, севшей на волну, чудится перископ неприятельской подлодки.

Смотрят специальные наблюдатели, смотрят сигнальщики и смотрит сам вахтенный начальник. Смотрят, пока в сверкающем поле бинокля не начнут плавать мелкие черные точки и качающиеся радужные круги. Тогда на мгновение опускают бинокли, щурятся или протирают глаза и снова смотрят.

У самого мостика гулко шумит первая труба. Временами из нее выбрасываются огромные клубы черного дыма, а это никуда не годится. Дым могут заметить те, кому вовсе не следовало бы его видеть.

- Вахтенный! Узнать в первой кочегарке, зачем дымят?

И вахтенный отвечает:

- Есть!

Курс проложен почти по самой кромке своего минного поля, но это не страшно. И собственное место, и место заграждения известны совершенно точно.

Хуже другое: здесь могут оказаться и чужие мины. Неприятельские лодки несколько раз пробирались в тыл и ставили заграждения даже у самого Гогланда, а по последним сведениям службы связи, их видели где-то здесь, между Оденсхольмом и Пакерортом.

Вахтенный, вернувшись из кочегарки, докладывает, что все в порядке. Первый котел больше дымить не будет.

- Есть. - И вахтенный начальник снова поднимает бинокль.

У носового орудия на брезенте выложены патроны с ныряющими снарядами и дежурит вся прислуга. Таблицы стрельбы в кармане - значит, в случае чего огонь можно открыть секунд через тридцать.

Если будет замечен перископ или след торпеды - узкая белая полоса на воде, - нужно сразу же давать боевую тревогу, самый полный ход и класть руля в зависимости от обстоятельств, но в большинстве случаев на противника.

Какая дикая глупость получится, если повернешь и дашь тревогу, а потом выяснится, что это не перископ, а всего лишь утка, взлетающая с воды! Они, подлые, имеют привычку брать длинный разгон и на разгоне разводят порядочный бурун.

Но еще хуже выйдет, если не заметишь настоящей лодки и получишь торпеду в борт.

Напряжение и страшная ответственность. Сознание, что только ты один здесь наверху решаешь все и посоветоваться не" с кем, а ошибиться нельзя. Ошибка может стоить слишком дорого.

Словом, все ужасы и неприятности первой самостоятельной вахты в боевых условиях Бахметьев испытал сполна и, только отслужив и спустившись с мостика, увидел, что Константинов тут же на палубе, рядом с рубкой, полулежал в лонгшезе и читал французский роман.

- Наслаждаюсь природой, - пояснил он, закрывая книжку и придерживая пальцем то место, где читал.- А как служба?

- Все в порядке, Алексей Петрович. Скоро будем на траверзе Оденсхольма.

Очевидно, ой все время сидел здесь, готовый ко всяким случайностям, но на мостике показываться не хотел. Приучал своего молодого вахтенного начальника к самостоятельности. Молодчина!

- Хорошо у нас служить, - невольно вырвалось у Бахметьева.

- Неплохо, - согласился Константинов, - только вы, сударь мой, поздно заметили, что у вас задымил первый котел. И потом, вахтенного в кочегарку посылать было не обязательно. Рядом с машинным телеграфом есть соответственная переговорная труба. - Но сразу же смягчил!- А в общем - молодцом. Продолжайте в том же духе.

- Есть, - ответил Бахметьев, одновременно испытывая прилив острой неловкости и кое-какой гордости. - Признаться, я еще плохо освоился с нашим мостиком.

Но Константинов его уже не слушал и, задумавшись, смотрел на горизонт.

- Завтра будет дождь, - вдруг сказал он. И, еще подумав, спросил: - А вы раньше были знакомы с этим самым новым минером?

- С Плетневым? Конечно. Он у нас был инструктором в миниом кабинете. Помогал Лене Грессеру.