Валериан Альбанов - На Юг, к Земле Франца-Иосифа Страница 9

На другой день после полудня явились с судна Денисов, Мельбарт и Регальд. Регальд пришел со своими вещами, так как вместо старика Анисимова решил идти с нами он. В полдень я взял высоту солнца и был очень смущен, когда у меня получилась широта 83°17′. Я даже сомневался в правильности своей высоты. Но Регальд принес мне письмо от Георгия Львовича, и в этом письме сообщалось, что наблюдения Георгия Львовича дали сегодня широту 83°18′. Не подлежало сомнению, значит, что за эти четыре дня нас отнесло на север на 20 миль. Георгий Львович в своем письме утешал меня, что если нас подало южным ветром на север, то так же северными ветрами подаст и на юг. Конечно, это справедливо, но все же такая подвижка к северу на 35 верст в то время, как мы своим собственным ходом подвинулись на юг только на 5 верст, мне не нравилась. Я беспокоился, сможем ли мы достаточно быстро двигаться на юг, чтобы пересилить невольный дрейф на север. Но нет, теперь лето подходит, а в это время надо ожидать больше северных ветров, чем южных. Не надо падать духом, а лучше приняться за дело. Убрали свои пожитки, сложили палатку и тронулись в путь. Но сейчас же у нас случилась небольшая неприятность, опять несколько обескуражившая нас. Только что мы налегли на лямки, как с троими из нас приключилась дурнота: сильное головокружение и слабость такая, что пришлось здесь же, около нарт, лечь на снег и полежать минут пятнадцать. Может быть, в этом была виновата наша трехдневная спячка, после которой мы слишком ретиво взялись за работу, а может быть, мы и вообще слишком слабы и больны после долгой, тяжелой зимовки. Эта болезненность была заметна по нашим желтым физиономиям с тех пор, как только появилось первый раз после зимы солнце. В долгую зимнюю ночь она не бросается в глаза, в особенности при свете наших коптилок. Но скоро мы оправились от нашей слабости, несколько сконфуженные, тронулись в путь. Сначала мы взяли только четыре каяка и легко пошли с ними. Снег был прибит метелью, и многие неровности пути сглажены. Оттащив первые каяки версты за три, мы вернулись за второй партией и потащили их. «Св. Анна» была хорошо видна. Погода была хорошая, теплая, солнечная. Мы воспряли духом и бодро перетаскивали свои каяки. Теперь мы знали, что хотя и таким способом, но мы можем двигаться на юг, с каждым днем хоть немного, но подвигаясь ближе «к дому».

За день мы сделали верст 6 и остановились на ночлег под прикрытием высоких торосов. Скоро была раскинута палатка, в которой развели огонь, сварили чай и, закусив, легли спать.

На следующий день мы двигались таким же способом, т. е. перетаскивали свои каяки за два приема, а иногда и за три. Иначе идти было невозможно. Дорога ухудшалась: стали попадаться крупные торосы, целые хребты, между которыми приходилось сначала найти еще дорогу. Около таких торосов снег обыкновенно глубже и рыхлее. Наши нарты мало были приспособлены к такому снегу. Их узкие полозья уходили в снег по самые нащепы. Постепенно они погружались глубже и глубже в снег и в конце концов окончательно заседали в сугробе. Тогда приходилось серединой лямки поддевать под передний конец нащепа и выволакивать нарты из сугроба. Сегодня мы прошли уже не более четырех верст и то после усиленной работы. И сегодня неугомонные Денисов с Мельбартом догнали нас и принесли горячей пищи. Они прямо издеваются над нашим черепашьим движением и грозят еще неделю догонять нас. Денисов, этот неугомонный полухохол-полунорвежец, прямо неутомим. Он, кажется, способен ежедневно делать на лыжах верст по 50–60, если бы не боялся потерять следы свои, что может случиться при передвижке льда. Это самый деятельный, самый предприимчивый из всех оставшихся на судне. Слишком тяжело должно быть положение, чтобы он не выбрался из него и погиб. Интересна его история. Мальчишкой лет тринадцати удрал он из дома, откуда-то из Малороссии, не поладив с родными. Пробрался как-то за границу в трюме парохода, много плавал на парусных и паровых заграничных судах и в конце концов попал на китобойные промыслы около Южной Георгии. Здесь он окончательно сделался норвежцем китобоем-гарпунером, по временам наезжая в Норвегию. Там он женился на норвеженке и находил, что в Норвегии жить можно нисколько не хуже, чем в России. Прослышав случайно, что Брусилов купил шхуну и собирается заняться китобойным промыслом на Востоке, он явился к нему, предлагая свои услуги, и поступил на службу на условия гораздо худшие, чем работал в Норвегии. Утешался он только тем, что наконец-то попал на русского китобоя. Несмотря на то, что Денисов устроился в Норвегии совершенно, как дома, Россию он любил страстно, и попасть на русского китобоя было всегда его заветною мечтою. К сожалению, только их нет в России.

С 16(29) апреля мы уже порвали всякую связь со «Св. Анной», Денисов нас уже не догонял, а к вечеру потеряли из виду «Св. Анну».

Мало-помалу мы начали привыкать к своему кочевому образу жизни. Вставали часов в 7 утра и принимались готовить завтрак. Первое время у нас еще было тюленье сало, взятое с судна для согревания пищи и для растапливания льда для питья. Наш прибор для варки пищи, к сожалению, был очень примитивный и расходовал много сала. Это был жестяной кожух, в который сверху вставлялось до половины своей высоты обыкновенное оцинкованное ведро с крышкой. Внутри кожуха ставился железный поддонник, в котором и горело сало. Эту печь мы обыкновенно ставили в палатке, и температура в ней, во время варки пищи, значительно поднималась. Но зато дыму при этом было тоже довольно, и наша палатка, в особенности ее верхняя часть, где были сделаны отдушины, сильно закоптилась. Про нас самих и говорить нечего: мы очень скоро стали походить сначала на цыган, и день ото дня наша кожа становилась все смуглее и смуглее.

После завтрака, часов около 9 утра, мы снимали наш бивуак, укладывали свои пожитки и трогались в путь. Взяв трое нарт, мы тащили их часа 2 по глубокому снегу, часто перебираясь через торосы. Снег был очень глубокий, и мы вязли в нем выше колен. Тащить тяжелые нарты, пользуясь лыжами, было невозможно, так как лыжи скользили. Мы очень сожалели, что не сделали еще на судне специальных лыж, пригодных для этой цели. Оттащив первую партию версты за две, мы оставляли их около какого-нибудь старого тороса, на вершине которого ставили флаг, и возвращались за второй партией каяков. В час или в 2 часа дня мы делали привал, палатку при этом не ставили, так как это занимало много времени. Присаживались в малицах с подветренной стороны каяков, доставали сухари и жевали их. Первое время к этим сухарям мы получали по маленькому кусочку шоколада, но, к сожалению, его у нас было очень мало. Отдохнув часа полтора, мы отправлялись далее, опять же взяв в первую очередь только три каяка, на одном из которых была палатка. Шли версты две или около того, смотря по дороге, и теперь уже выбирали место для ночлега. Два человека оставались ставить палатку, а остальные на лыжах шли за второй партией каяков. Место для ночевки старались выбирать у какого-нибудь высокого холма, с которого можно было бы наблюдать горизонт. Внутри палатки мы расстилали куски парусины, служившие для защиты каяков, одеяла и дождевики, у кого были. Нарты ставили по кругу, и палатка своими оттяжками крепилась за копылы нарт. Часов в 7 или в 8 мы уже сидели в палатке, забравшись с ногами в малицы и дожидались, когда растает в ведре лед и достаточно согреется вода, чтобы можно было заварить чай. Из экономии в топливе мы редко дожидались, чтобы вода закипела. Обыкновенно же наш чай был только теплый. Но мы были рады и этому. Дверь в палатку плотно зашнуровывалась, пар из ведра и кружек мигом наполнял палатку, становилось тепло, и все оживлялись. Получив свои порции чая, сухарей и австралийского мяса, мы забывали и холод и усталость. Когда же вышло у нас австралийское мясо, то мы варили суп из сухого бульона Скорикова[27], который, к слову сказать, получался всегда очень жидкий, и запускали его молотым горохом или «жюльеном», сушеной зеленью.