Джонатан Котт - Рядом с Джоном и Йоко Страница 9

Затем Джон приблизился к работе, названной «Гвоздевая живопись»,[45] — выкрашенной белой краской деревянной панели с подвешенным к ней на цепочке молотком и коробочкой с гвоздями. Джон спросил, не позволит ли ему Йоко забить гвоздь, но она отказала, сославшись на то, что выставка еще не открылась. Годы спустя Джон так вспоминал эту сцену: «Данбар сказал — дай ему молоток и гвозди. Он миллионер, он может их купить. Они немного посовещались, после чего она сказала — о’кей, ты можешь забить гвоздь за пять шиллингов, на что я схитрожопил — ладно, я дам тебе воображаемые пять шиллингов, а ты мне воображаемые молоток и гвоздь. Именно тогда мы по-настоящему познакомились. Именно тогда наши глаза встретились, и она поняла, да и я понял, что это было то самое. Но там была еще одна работа, которая могла решить все в пользу или против художницы: стремянка, а прямо над ней свисающая с потолка картина. К холсту была подвешена лупа. Я залез на стремянку, взял лупу и увидел сквозь нее набранное мелкими буквами „да“». Как позже признавался Джон, «это было то самое „да“, которое заставило меня остаться». Это было то самое «да» над лестницей, которое стало самым радостным, все в его жизни изменившим озарением. Позже в Mind Games, настоящей проповеди, ставшей его жизненным кредо, он пел: «Да — это ответ, и ты это знаешь наверняка. / Да — это выкуп, ты должен его заплатить».[46]

В то время Джон еще жил со своей первой женой, Синтией, а Йоко была замужем за режиссером Энтони Коксом, правда, оба брака переживали не лучшие времена. Джон и Йоко, чьи отношения только зарождались, периодически встречались в Лондоне. «Второй раз я увидел ее на открытии галереи Клауса Ольденберга, — вспоминал Джон. — Мы очень стеснялись и, ну, просто кивнули друг другу. Я тут же отвернулся, потому что страшно застенчив с людьми, а с барышнями особенно. На той коктейльной вечеринке мы улыбались и стояли рядом как вкопанные».

Некоторое время спустя Йоко отправила Джону экземпляр своей вышедшей в 1964 году книги «Грейпфрут» с автографом. В книге были бередящие разум дзен-коаны,[47] что-то типа инструкций и стихов. Джон держал книгу у кровати и время от времени листал ее, чтобы прочесть нечто вроде «Слушай, как вращается земля», «Складывай все свои тени, пока они не превратятся в одну», «Прочерти собой линию. Рисуй, пока не исчезнешь», «Зажги спичку и следи за пламенем, пока не догорит» и «Пробей стену головой». Йоко держала Джона в курсе того, что происходит в ее жизни, сообщала о своих выставках и перформансах, так что в сентябре 1967 года, к началу ее тринадцатидневного танцевального фестиваля Do-It-Yourself, который полностью проходил «в воображении», Джон получил тринадцать танцевальных инструкций по почте. «Каждый день под дверь подсовывали очередную карточку, — рассказывал он. — В них было написано „Дыши“, „Танцуй“, „Смотри на огни до рассвета“, и в зависимости от содержания они или расстраивали меня, или радовали. Меня страшно злило, что все это было заумно и пиздец как авангардно. Мне это нравилось, а в следующий момент бесило».

Даже после того, как в феврале 1968 года Джон и другие битлы уехали в Индию, чтобы изучать трансцедентную медитацию в гималайском ашраме Махариши Махеш в Ришикеше, Джон периодически получал от Йоко открытки. В одной из них он прочитал: «Найди меня — я облако в небе». В стихотворении «Облачный посланник», написанном в iv веке индийским поэтом Калидасой, томящийся в ссылке влюбленный полубог умоляет проплывающее по небу облако передать весточку в гималайский дом его скорбящей невесты. В случае с Йоко она сама была облаком, проплывавшим по небу над головой Джона, и весточкой, которую она должна была ему передать, тоже была она сама. Послание дошло до адресата, и годы спустя Джон будет звать ее «Йоко в небесах и бриллиантах».

Вернувшись из Индии, Джон первым делом позвонил Йоко. Это случилось 19 мая 1968 года. «Тем вечером, — рассказывал Джон Яну Винеру, — Синтии дома не было, и я подумал — что же, сейчас самое время узнать Йоко поближе. Она пришла ко мне домой, и я не знал, что делать. Так что мы поднялись наверх, в мою студию, и я прокрутил чуть ли не все кассеты, что у меня были, — что-то выпендрежное, что-то смешное, какую-то электронную музыку. Существовало не так много людей, с которыми я мог бы поделиться теми записями. Ее это сильно впечатлило, и она сказала: „Давай сделаем то же самое“».

«Тем вечером я надела фиолетовое платье, — вспоминала Йоко в интервью журналисту Рэю Коннолли. — Позже Джон сказал, что это был отличный знак, так как фиолетовый — очень хороший цвет. Поначалу мы ужасно стеснялись. В смысле, он даже не мог сказать: „О’кей, давай сделаем это“. Так что он предложил подняться в его студию и заняться музыкой или остаться внизу и просто поболтать». Они поднялись наверх, и, как говорила мне Йоко, «общались, слушая и создавая музыку, и это было для меня нечто совсем новое. Это просто происходило, мы импровизировали. Мы вступили на незнакомую нам обоим территорию. Джон возился с магнитофонами. Он использовал все, что было в комнате, — фортепиано, орган, перкуссию, а я сидела на полу и пела».

Записанный той ночью и выпущенный в конце 1968 года альбом, названный Unfinished Music No. 1: Tw o Virgins, начинался с петли из птичьих трелей — своего рода ритмовой подложки в основе задокументированных тогда шекспировских звуков, шелеста и шепота.[48] За обрывками аккордов салунного фортепиано, традиционного джаза и викторианского мюзик-холла ленноновские звуковые эффекты (реверберация, дилэй, искажение и помехи) соединялись с настойчивыми причитаниями Йоко, вызывающими в памяти призрачные звуки японской трубы хитирики, а также отчаянные стенания гобоя, исполнявшего в прокофьевской пьесе «Петя и волк» партию утки, проглоченной волком. В какой-то момент Йоко то ли пропевает, то ли проговаривает фразы вроде «Давай же, заставь меня» из японской песенки. И в каждой песне слышны обрывки беседы, когда Йоко выкрикивает: «Это ты? Здорово!» — на что Джон ворчит: «Нет, блин, гребаный консервный нож», — а затем, чуть добрее: «Это я, Хильда, зашел домой выпить чаю». И кажется, будто два влюбленных друг в друга призрака из народной японской сказки превратились в добропорядочную британскую семью, навеки прикованную к своей гостиной. «Мы начали в полночь, — позже рассказывал Джон, — а закончили на рассвете. Потом мы занялись любовью. Это было очень здорово».

Йоко вовсе не нужно было петь Джону «Будешь ли ты любить меня завтра?»,[49] поскольку, говоря словами той песни, ночь встретилась с утром и завтра уже наступило, а сердце Йоко не было разбито. Позже тем же утром старый друг Леннона Пит Шоттон, составлявший ему компанию в Кенвуде, зашел на кухню и увидел Джона, завернутого в нечто напоминавшее коричневое кимоно. Тот варил яйца и делал чай к завтраку.