А. Петрункевич - Маргарита Ангулемская и ее время Страница 9

Правда, были люди, которые, отказавшись от истины в той форме, в которую облекало ее католичество, не признали и той формы, которую предлагало протестантство. Но, отвергая эти формы, они не отвернулись от самой сущности, не удовольствовались одним лишь скепсисом, этим первым шагом сознательного и внимательного отношения ко всему окружающему. Люди, разрушившие то, что им казалось ложным и вредным, не остановились на этом. Они искали истину, а потому возникло сильное увлечение древней философией.

В античные времена люди уже пережили то, что предстояло пережить теперь. Сначала они ощущали божество вблизи себя, оно являлось им, они любили его; потом оно скрылось. И тогда люди стали искать его и оставили нам великие (классические) труды своих исканий. Эти труды воспринимались людьми Возрождения как памятники, как святыни. Но прежде чем приняться за изучение философских систем Древнего мира, нужно было освоиться с его языком и обычаями. Помочь в этом могла литература. И вот лучшие умы Франции (Бюде, Доле, Ватабль и другие)[21] погружаются в изучение греческих и латинских авторов. Активно выступают ориенталисты: к двум классическим языкам присоединяются вскоре языки еврейский, халдейский и арабский. Студенты усердно посещают лекции Парадизио, Алеандра и Ласкариса,[22] и вскоре ученики затмевают учителей.

Из этих учеников особенно был славен Бюде. Овладев всей тогдашней наукой, он стал предметом гордости и удивления не только для Франции, но и для всей ученой Европы. Эразм Роттердамский называл немолодого уже Бюде «чудом Франции». Итальянский историк Гвиччардини[23] говорил, что «Бюде – первый между современниками по знанию греческой и латинской литературы». Ему принадлежит колоссальный труд, легший в основание всех последующих трудов подобного рода: «Комментарии греческого языка» (изданы им в 1529 году); в предисловии ученый напоминает королю Франциску I о его давнем обещании; данное всему «учащемуся юношеству» через два года после вступления на престол, в 1517 году, оно сулило основание нового королевского училища[24] в противовес старому университету,[25] хранителю схоластической науки, и было исполнено лишь по прошествии нескольких лет.

Не имея ни силы воли, ни энергии, ни времени для того, чтобы правильными занятиями пополнить многочисленные пробелы своего образования, Франциск нашел другой способ для этого: он очень ценил и любил общество ученых, писателей и поэтов, деятелей искусства, которыми постоянно окружал себя и из разговоров с которыми, не учась, узнавал многое.

Вот что, в частности, рассказывает очевидец, П. Галан Шатлен (Chastellain):

За обедом, во время прогулок или остановок среди путешествий продолжались поучительные беседы либо литературные споры, так что присутствовавшим за его столом казалось, что они находятся в какой-то школе философии.

То же подтверждает и Жак де Ту[26] в своей «Всемирной истории» (Histoire universelle. Paris, 1734):

Франциск I бывал постоянно окружен учеными, беседующими с ним, обыкновенно за обедом, о разных диковинных вещах, о которых он слушал с величайшим вниманием. Особенно любил он рассказы из естественной истории, и хотя совсем не был учен, однако так умел пользоваться обществом знающих людей, что прекрасно усвоил все, что писали древние и новые авторы о зверях, растениях, металлах, драгоценных камнях, и судил об этих предметах совершенно правильно…

У короля в Фонтенбло была прекрасная библиотека, для которой он не жалел решительно ничего, и посылал в Италию, Грецию и Азию, чтобы там собрать или списать редкие сочинения… Эта библиотека была поручена знаменитому Бюде, которого Франциск извлек из школьной пыли, покрыл почестями, ценя его великий ум и знания.

В 1517 году Франциск (под несомненным влиянием Гийома Бюде и Маргариты Ангулемской) решил основать высшую школу специально для обучения древним языкам. Для того чтобы сразу поставить эту школу на надлежащую научную высоту и дать ей возможность успешно бороться с завистливой и консервативной Сорбонной,[27] враждебно смотревшей на обновленную науку, восставшую от долгого сна и нетерпеливо отряхавшую пыль схоластики, – решено было обратиться к гордости и украшению тогдашней ученой Европы, к Эразму Роттердамскому. Бюде, который сам мог бы претендовать на пост директора будущего учебного заведения, бескорыстно взялся помочь королю устроить это дело. Между французским и голландским учеными завязалась переписка (первое письмо Гийома к Эразму датировано 5 февраля 1517 года), однако она ни к чему не привела. Эразм не согласился променять свою свободу на хотя и почетную, но зависимую жизнь при французском дворе. Он вообще не доверял монархам. Их любовь выбирать для своих эмблем всяких хищников (львов, орлов, леопардов и т. п.) наводила его на грустные размышления:

Из всех птиц мудрецы выбрали только орла – как подходящую эмблему для королевской власти; между тем у него нет ни красы, ни пения; зато он хищен, кровожаден, забияка, опустошитель, всеобщий бич, всеми равно ненавидимый и одинокий. У него громадная возможность всем вредить, а желания это делать еще больше.

Эразм отказался, и осуществление королевского плана отодвинулось на несколько лет. Только в 1530 году выступают на сцену блестящие преподаватели, «королевские лекторы», как их тогда называли. Сначала открылись кафедры греческого и еврейского языков с двумя профессорами по каждой: Данес и Туссен – по греческому языку, Гвидачериус и Ватабль – по еврейскому. С 1531 года к последним двум присоединился Каносса.

Эразм Роттердамский

Позже заработали другие кафедры: в 1534 году – кафедра латинского красноречия, в 1538-м – восточных языков, в 1542-м – философии. Преподавали также математику и медицину.

Молодая наука совсем отделилась от схоластики и, предоставив последней университет, нашла себе приют в новой школе и покровителя в лице короля. Он сам назначал профессоров, чаще всего следуя указаниям своей сестры и Бюде; сам определял им жалованье. Почти уже перед смертью Франциск обдумывал план расширения и увеличения своей школы, для которой предполагалось приспособить целый дворец, чтобы там помещалось 600 учеников, и на все расходы предназначался капитал в 50 тысяч золотых экю. Заветная мечта гуманистов создать храм истинной науки наконец осуществилась.

Жак де Ту пишет:

Новые профессора рассеяли мрак невежества, и истина восторжествовала вместе с науками, в которых она заблистала не только по всей Франции, но и по всей Европе. Так Франциск справедливо заслужил славное имя отца и покровителя наук.