Шарль Голль - Военные мемуары - Единство 1942-1944 Страница 9

Но это произошло. Наккаш подвергся наскокам со стороны Спирса, который открыто возбуждал его противников и дошел до того, что прямо угрожал президенту лишь на том основании, что тот или иной его министр не нравится англичанам, или потому, что президент лично не содействовал проведению немедленных выборов в Ливане. С другой стороны, под давлением англичан, которые добивались ни больше ни меньше, как прекращения всяких обменных операций с внешним миром, Катру согласился ввести их во франко-сирийско-ливанское агентство по торговле зерном. Они воспользовались этим обстоятельством, чтобы препятствовать деятельности агентства и вызвать оппозицию со стороны правящих кругов Дамаска. Пренебрегая нашими преимущественными правами, они взяли на себя постройку железной дороги из Хайфы в Триполи и стали ее владельцами. Так как в Триполи, у самого выхода нефтепровода, принадлежавшего "Ирак петролиум компани", у французских властей имелся нефтеочистительный завод, что позволяло снабжать Левант бензином за счет той части нефти, которая принадлежала французам, англичане под всяческими предлогами стали добиваться закрытия нашего предприятия, чтобы и мы сами и Левант находились в этом отношении в полнейшей от них зависимости. И, наконец, ссылаясь на финансовое соглашение, которое я заключил с ними 19 марта 1941, в силу которого их казначейство выдавало нам в форме аванса часть наших фондов, они пожелали контролировать их использование в Сирии и Ливане и даже бюджеты Дамаска и Бейрута. Во всех областях ежедневно, повсеместно происходили и все учащались случаи вмешательства наших союзников, и для этой цели использовалась целая армия агентов в форме.

Я решил протестовать против этого удушения, а если уж нам было суждено потерпеть неудачу, пусть все узнают об этих правонарушениях. Проверив факты на месте, я начал кампанию, направив 14 августа Черчиллю официальный протест.

"С самого начала пребывания во французских подмандатных государствах Леванта, - писал я ему, - я с сожалением убедился, что соглашения, заключенные между английским правительством и Французским национальным комитетом относительно Сирии и Ливана, здесь нарушаются... Постоянное вмешательство представителей английского правительства несовместимо ни с отказом Англии от политических интересов в Сирии и Ливане, ни с должным уважением к позиции Франции, ни с мандатным режимом. Кроме того, это вмешательство и вызываемая им реакция побуждают население всего Арабского Востока думать, что серьезные расхождения нарушают здесь доброе согласие между Англией и Сражающейся Францией, являющимися между тем союзниками... Я вынужден просить вас возобновить действие заключенных нами соглашений..."

Премьер-министр получил мое послание во время своего пребывания в Москве, он ответил мне 23 августа из Каира, через который он направлялся в Лондон. "Мы ни в коей мере не стремимся подорвать на Ближнем Востоке позиции Франции... Мы полностью признаем, что инициатива в области политической должна принадлежать французским властям... Мы вполне допускаем, что в настоящее время мандат не может быть отменен по техническим соображениям...". Но, отдав должное заключенным соглашениям, Черчилль по своему обыкновению сослался на них только для того, чтобы противопоставить им односторонние притязания, которыми кичилась Великобритания: "Сирия и Ливан представляют собою часть основного театра военных действий, и, следовательно, чуть ли не каждое событие в этой зоне прямо или косвенно затрагивает наши военные интересы... Мы озабочены также и тем, чтобы эффективно осуществлялось получившее нашу гарантию заявление генерала Катру, в котором провозглашалась независимость этих государств... В своей речи 9 сентября 1941 в Палате общин я уточнил, что "Свободная Франция" не может пользоваться в Сирии теми же правами, какими там пользовался режим Виши..." Черчилль заключал свое послание намеренно банальными примирительными фразами: "Я признаю необходимым самое тесное сотрудничество между нашими представителями в Леванте... Наша высшая цель поражение врага..."

Я заранее знал, что со стороны англичан непременно последует этот замаскированный отказ изменить свою политику. Я решил поэтому снять с нее покров двусмысленности, которым они пытались прикрыться. Кроме того, думая о будущем, я счел разумным занять позицию, исключающую всяческие компромиссы. Я телеграфировал Черчиллю: "Не могу согласиться с вашей концепцией, из которой следует, что политическое вмешательство английских представителей в Леванте якобы совместимо с обязательством, принятым английским правительством относительно уважения прав Франции и ее мандата... Больше того, известное франко-английское соперничество, порожденное присутствием двух сил и непрестанным вмешательством английских представителей, губительно для военных усилий Объединенных Наций... Настоятельно прошу вас пересмотреть этот неотложный и крайне важный вопрос".

Говоря таким языком, я ставил ставку не столько на сегодняшний день, дававший мне слишком мало шансов и возможностей для успешного ведения спора, сколько на будущее, когда Франция, быть может, сумеет продолжить спор, если только те, что говорят от ее имени, проявят твердость и отвергнут капитуляцию.

Тем более, что такие же нарушения наших прав совершались в то же самое время на Мадагаскаре, а завтра они могли произойти в Северной Африке и даже в самом Париже. Мы могли противостоять нарушениям наших прав в будущем, лишь дав отпор тем, что совершаются теперь. Пусть нас обирают, но зачем же позволять это делать втихомолку? Поэтому я счел необходимым поставить в известность Америку и Россию. Если даже их правительства, будучи формально оповещены, ничего не предпримут для того, чтобы привести англичан к раскаянию, тяжба по крайней мере получит международный резонанс.

16 августа мне нанес визит генеральный консул Соединенных Штатов, милейший Гвинн, явившийся узнать новости. Он был явно обеспокоен. Я и не подумал его успокаивать. 24 августа я пригласил его и вручил ему ноту для передачи его правительству. В документе излагалась суть дела, и говорилось о последствиях, к которым все это может привести. На следующий день Гвинн явился снова. Он сообщил мне текст телеграммы, адресованной Корделлом Хэллом Джону Вайнанту, американскому послу в Лондоне, где ему поручалось со всей определенностью поставить этот вопрос перед англичанами. Этого-то я как раз и хотел. Государственный секретарь писал своему послу: "Мы целиком отдаем отчет в серьезности положения... Английский представитель в Бейруте (Спирс), по-видимому, толкует свою миссию более расширительно, чем это обычно положено иностранному дипломатическому представителю. Потрудитесь снова рассмотреть этот вопрос с Иденом... Наше правительство не может оставаться равнодушным к спору, который затрагивает общие военные усилия".