Анна Тимофеева-Егорова - Я Береза, как слышите меня Страница 9

- Да куда ей, дохлой такой, лезть в летчики! От удара током еще не оправилась, - высказалась Тося Островская.

Эх, Тося, Тося, а еще задушевная подружка... Спали, можно сказать, вместе - в общежитии рядом койки стояли, работали в одной бригаде, на рабфаке учились вместе. Даже платья и кофточки у нас были "взаимозаменяемые", вернее, одна вещь на двоих: сегодня она в юбке с кофтой, а я в платье, завтра - наоборот. Тося мечтала стать врачом, а я еще не решила, кем быть, и на этой почве у нас случались споры. Забегая вперед, скажу - Антонина Сергеевна Островская выучилась - таки на врача и всю войну была на фронте хирургом. А тогда она очень хотела, чтобы и я шла с ней вместе в медицинский институт.

Все сомнения, несогласия со мной остановил наш бригадир.

- Она жилистая, выдюжит. Пусть поступает! - заключил он и дал мне рекомендацию.

Теперь предстояло пройти медицинскую комиссию, да не одну, а две. Сомнений было много. Пугали какими-то лабиринтами, ямами, якобы придуманными врачами для тех, кто хотел летать. Но, к моему удовольствию, никаких лабиринтов и ям на комиссии не было. В обыкновенных кабинетах сидели обыкновенные врачи, которые прослушали, простукали нас, повертели на специальном кресле, испытывая вестибулярный аппарат, и, если не находили никаких отклонений, писали: "Годен".

Правда, на вторую комиссию из двадцати человек пришли только двенадцать. Для меня все обошлось благополучно. Все врачи написали одно, самое чудесное из всего русского языка слово - "здорова".

Оставалась еще мандатная комиссия.

Люди, кто в военной (летной) форме, кто в сугубо штатских пиджаках, убеленные сединами и совсем молодые вот уже который час сидели за большим дубовым столом и решали, кто достоин чести подняться в небо. Справки, характеристики, рекомендации...

Груда их на столе. Читай, разбирайся, мандатная комиссия. Но что документы - сухота одна. Нужно посмотреть на кандидата, подумать, определить, на что он годен, задать вопросы, не предусмотренные справками.

И вот, отработав в шахте ночную смену, я помылась в душе, переоделась, позавтракала в шахтной столовой и направилась на мандатную комиссию. Располагалась она в бывшей церкви в Яковлевском переулке, что у Курского вокзала. Теперь здесь были классы и кабинеты аэроклуба.

Меня долго не вызывали, и я - после ночной-то смены - заснула, сидя в углу на деревянном диване. Но стоило услышать свою фамилию - вскочила и, не оправившись ото сна, влетела в кабинет. Надо было предстать перед высокой комиссией по-военному, доложить по всем правилам, а я только и сказала:

- Это я, Аня Егорова, с двадцать первой шахты...

Все сидящие за большим столом дружно засмеялись.

Вопросов же ко мне было бесконечно много: спрашивали о родителях, о братьях, о сестрах, и о работе, и о географии.

- Определите долготу и широту города Москвы, - помню, предложил кто-то из дотошной комиссии.

Я подошла к карте, висевшей на стене, долго водила пальцем вверх по меридиану и вправо по параллели, наконец объявила. Все снова засмеялись. Но почему? Оказывается, перепутала долготу с широтой.

- Она же смущается, - вмешался представитель комсомола. Ударница она.

- Ну, если ударница... - шутливо протянул летчик, тогда скажи, девушка, в какую группу ты, собственно, желаешь поступить?

Я поняла, что "мычать" больше просто невозможно, нужно взять себя в руки и заговорить нормально, толково, иначе все рухнет, выгонят и только. Второй раз не позовут. Я вздохнула поглубже и сказала:

- Пилотом хочу быть!

- Э-э, какая шустрая, оказывается, а комсомол уверял, что она смущается. Сразу не куда-нибудь, в летную требует...

Кто-то из-за стола буркнул:

- Рановато, по возрасту не подходит, годок подождать надо.

Что за притча: из-за возраста меня в золотошвейки не принимали, из-за возраста из шахты на-гора выпроваживали и вот опять, когда я, сделав подлог, прибавила себе два года, опять по возрасту не подхожу?

- Пойдешь пока на планер...

- А что это такое?

- Не знаешь? Странно... Летательный аппарат. Ну как тебе попроще объяснить: самолет без мотора...

- Так, значит, я напрасно о моторе мечтала? - вырвалось у меня, я подошла к столу вплотную и заговорила быстро-быстро, обращаясь по существу лишь к летчику:

- Планер планером, а мне на самолет надо... Ведь я же очень, поймите, очень летать хочу...

- В этом году полетаете на планерах, понравится в летную группу переведем.

- Следующий!

Закрыв за собой дверь, я бессильно опустилась на кем-то любезно подставленный стул. Со всех сторон сыпались вопросы: "Ну, как там?", "Куда тебя?", "Строго спрашивают?".

Всю зиму мы занимались теорией. Трудно было совмещать работу и учебу на рабфаке, в аэроклубе. Но мы ухитрялись с Тосей и в кино сходить, и на танцы изредка. Театр оперетты шефствовал над нашей шахтой, и нам часто давали билеты на спектакли. Нашим кумиром был артист Михаил Качалов, я даже была влюблена в него. Старалась попасть на спектакли с его участием и тогда садилась поближе к сцене, слушая его бархатный голос, как завороженная.

Ранней весной стали мы ездить в село Коломенское на практику, туда, где когда-то холоп Никитка, соорудив себе крылья, прыгнул с высокой колокольни. Там с крутого берега Москвы-реки и парили на планерах. Конечно, по нынешним временам все делалось тогда весьма примитивно. Планер УС-4 устанавливали на крутом берегу, закреплялся штырем, в кабину садился курсант, а остальные спускались на склон, брались за концы амортизаторов, прицепленных к планеру, и по команде инструктора: "Натя-ги-вай!"- растягивали их, чтобы "выстрелить" сидящего в кабине безмоторного аппарата как из рогатки.

Чтобы побыть в воздухе две-три минуты, а остальное время так вот натягивать амортизаторы планера, я ездила в Коломенское, отработав смену в шахте, все лето, каждый день.

К осени на шахте уже в наклонном стволе в ноздри ударил уютный запах теплой сырости, малярки и лака. Добрый запах отделочных работ, верный признак того, что дело близится к завершению, рождал в груди приятные чувства. Ощущение чего-то праздничного, волнительного сопровождало нас и тогда, когда мы шли по почти готовому перрону станции. Кто-то заботливый тщательно выгреб и вымел еще накануне лежащий здесь строительный мусор, убрал с глаз все ненужное, уложил на пол фанеру и рубероид. Вот когда рождалась традиционная чистота московского метро! Первыми ее ревнителями были сами строители. И мы шагали по бетонному перрону осторожно, будто по зеркальному паркету. А ведь стены станции еще стояли "раздетыми". Еще несли и несли тяжелые ящики с электрооборудованием. Еще архитекторы и инженеры прикидывали, что где доделать. В общем, еще требовалась уйма труда, чтобы сказать москвичам: "Добро пожаловать!" Вчерашние арматурщики сегодня займутся облицовкой. Привычное явление для тогдашнего метро. Люди хотели возводить станции от начала до конца, осваивали несколько смежных специальностей. Начальник смены подвел нашу бригаду к одной из стен, возле которой стояли ящики с облицовочной плиткой, носилки с цементным, сказал: