Владимир Муравьев - Пестель Страница 9

В ответ Клингер написал докладную записку, подробно аргументируя, почему Пестель должен быть отставлен от выпуска, а первенство должно принадлежать Адлербергу. Во-первых, Пестель пробыл в корпусе всего полтора года, а камер-пажом — всего десять месяцев. Между тем «не было еще примеру, чтобы кто из камер-пажей выпущен был, не пробыв, по крайней мере, два года в сем звании». Во-вторых, «дабы превзойти других, должен был он спешить в приобретении сказанных им при экзамене познаний, а потому едва ли они могут быть прочными». В-третьих, «камер-паж Адлерберг пробыл в этом звании уже два года и во всех частях имеет хорошие познания, соединенные с основательными понятиями по части военной экзерциции». Клингер возмущался поступком Пестеля-отца, заявлял, что это первый случай вторжения родителей в сферу распоряжений пажеского начальства. Но главным в записке было не это. Клингер решил показать царю «истинное» лицо Павла Пестеля: тут припоминаются и его политические высказывания, и выступление в защиту товарища, и критика порядков в корпусе, и слишком самостоятельный характер. В заключение говорилось, что представление Пестеля к производству в поручики может разрушить «доверие к офицерам, из корпуса выпускаемым».

Конечно, такая записка должна была повлиять на решение царя, притом за Адлерберга ходатайствовала сама мать Александра I. Но зато в качестве заступника Пестеля выступил Аракчеев. Друг царя подошел к вопросу с хозяйственной точки зрения. Он доложил Александру, что Адлерберг уже награжден казенным содержанием и обучением, а Пестель не получил от казны ничего, учился на свой счет и потому заслуживает преимущества.

Царь стоял перед дилеммой: нельзя обидеть мать и нельзя отказать другу. Он успокоил обоих, сказав, что поступит по справедливости.

14 декабря 1811 года на традиционном смотре в Зимнем дворце царь поздравил всех выпускников Пажеского корпуса прапорщиками нового, только что сформированного лейб-гвардии Литовского полка.

Но имя Павла Пестеля, как первого по выпуску, было все-таки выбито золотыми буквами на почетной мраморной доске в белом зале Пажеского корпуса.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В ПОИСКАХ ИСТИНЫ

— Почему сделались вы масоном?

— Для тайны, и чтобы из мрака перейти в свет.

— Что такое тайна масона?

— Знаки, приметы и многие слова.

ейб-гвардии Литовский полк был укомплектован нижними чинами и офицерами из гвардейских и старейших армейских частей. Недостававшее количество офицеров пополнили выпускники из военноучебных заведений — Пажеского и 1-го кадетского корпусов.

24 декабря 1811 года Пестель был внесен в списки полка. Он попал во вторую гренадерскую роту и был назначен командиром стрелкового взвода.

Тон в полку задавали старые служаки, проделавшие не одну кампанию. «Усердие к службе… было отличительной чертой офицеров того времени», — пишет историк Литовского полка о первых месяцах существования полка. Офицеры-литовцы мало походили на офицеров других гвардейских полков: как правило, люди небогатые, они жили на жалованье и с большим трудом избегали долгов.

Это была не та среда, с которой, по мнению Ива-на Борисовича, Павел должен был сближаться. Отец поспешил познакомить сына с людьми своего круга.

— Чем больше молодой человек, вступающий в свет, — поучал он сына, — имеет видных знакомств, тем более составляется о нем хорошее мнение, хотя бы даже и не знали его близко.

Именитые сановники и известные богачи, кавалерственные дамы и пожилые фрейлины с влиянием при дворе — все осматривали представляемого им юного прапорщика, равнодушно или благосклонно кивали ему и говорили Ивану Борисовичу несколько обычных в таких случаях комплиментов.

Но вскоре у Павла появились новые знакомые и, пожалуй, не менее блистательные, чем те, к которым склонял его отец: вольнолюбивые настроения и поиски истины привели его к масонам.

Однажды, уже после выпуска, очутившись как-то с глазу на глаз с Оде де Сионом, Павел сказал, что его заветное желание — вступить в орден масонов. Оде де Сион внимательно посмотрел на Пестеля.

— Вы знакомы с учением Вольных каменщиков? — спросил он.

— Я слышал о цели, которую преследуют масоны, — ответил Пестель, — и считаю ее благородной.

Старый масон молчал. Он и прежде обращал внимание на серьезного и пытливого юношу, так непохожего на однокашников.

— Я буду вашим поручителем, — после недолгого раздумья сказал он Павлу. — Надеюсь, что через две недели вы вступите в ложу.

Две недели был срок, во время которого масоны собирали сведения о желающем вступить в ложу и решали, достоин ли он стать масоном.

Прошли две недели. В назначенный день и час совершился обряд посвящения Пестеля в масоны. После посвящения Пестелю вручили белый рабочий фартук — запон, лопаточку, две пары перчаток и знак ложи — золотой прорезной равносторонний треугольник на алой шелковой ленте. В треугольнике две руки, соединенные в братском рукопожатии, и надпись: «Les amies réunis» — «Соединенные друзья». Таково было название ложи.

Начались торжественные речи с объяснением сокровенного смысла обряда принятия в ложу, с толкованием масонских символов и аллегорий.

Сложная масонская символика и туманные аллегории представляли широкий простор для самых различных толкований, в которых далеко не всегда разбирались даже руководители лож. «Можно быть масоном и не знать масонства», — простодушно высказался как-то один из столпов русского масонства того времени.

Масоны относили возникновение своего ордена к глубокой древности, но многочисленные документы предоставляют возможность осветить действительную и не такую уж древнюю его историю.

В средние века ремесленники одной и той же профессии объединялись в особые ремесленные корпорации — цехи. Эти объединения ставили себе за цель бороться с конкурентами, не входящими в цех, сохранять переходившие из поколения в поколение правила и секреты мастерства; руководители цеха следили также за нравственностью и поведением его членов.

С течением времени цехи утратили свое значение и распались. Дольше всех, вплоть до XVII века, существовал цех строителей-каменщиков в Англии.

А с начала XVII века повелся обычай: знатные покровители строителей стали входить в цехи почетными каменщиками, или, как их называли, «принятыми».

И вскоре получилось, что настоящих-то ремесленников-каменщиков в ложах не оказалось вовсе, а остались одни «принятые».