Анастас Микоян - Так было Страница 9

Мой отец Ованес, проработав несколько лет в Тифлисе, во многом внешне стал походить на тамошних цеховых мастеров. Одевался аккуратно, носил не кавказскую папаху, а городскую фуражку. У него был широкий серебряный пояс, обувь тоже городская.

Будучи неграмотным, отец тем не менее всегда хранил в кармане записную книжку и карандаш. В этой книжке он делал ему одному известными «иероглифами» записи: сколько дней он проработал, сколько ему должен заплатить хозяин и т. п.

Пока я был в семье самым маленьким (третьим), отец все время возился со мной. Лет через пять родилась младшая сестра, и, когда она стала что-то лопотать, отец все свободное время уделял ей. Еще через пять лет родился пятый ребенок — мой младший брат Артем, которого дома звали Анушаван (впоследствии он стал авиаконструктором); на этот раз отец все свое внимание обратил на него, хотя, конечно, относился он и к нам всегда по-отечески и любил нас.

Когда младший брат стал чуть старше, отец стал поручать ему пасти наших двух коз. Должность козопаса была незавидной. Вспоминаю, как в свое время мне приходилось заниматься этим делом: козы бегали по крутым каменистым горным склонам, покрытым кустарником и лесом, так быстро, что я еле успевал их догонять. Мы носили тогда самодельную обувь (типа кожаных мокасин без твердой подошвы). От беготни по каменистым склонам обувь эта быстро стиралась. Ходить было больно, пальцы сбивались о камень до крови. Я, правда, подкладывал под носок и пятку кусочки кожи, но это мало помогало, так как эти кусочки при ходьбе быстро съезжали со своих мест.

Недалеко от нашего дома находился древний Санаинский монастырь, основанный в X веке. Мы играли во дворе монастыря и иногда встречали жившего там монаха. Раз я увидел, что монах читал какую-то книгу. Я ею заинтересовался. Монаху это понравилось, и он начал учить меня грамоте. Через несколько месяцев я стал читать и писать по-армянски.

В это время к нам в деревню неожиданно приехал какой-то интеллигентный армянин. Видимо, скрывался в нашей глухой деревне от преследований властей. Вскоре он обратился к сельчанам с предложением открыть у нас школу. Отец и двое других крестьян согласились сложиться по 4 рубля, с тем, однако, чтобы он учил за эти 12 рублей не только их детей, но и других детей деревни. Записалось в школу ребят двадцать. Он учил нас писать, читать, учил арифметике, много занимался с нами физкультурой. Большое внимание уделял нашему общему воспитанию: учил, чтобы мы следили за собой, были опрятными, мыли руки перед едой, полоскали рот после еды, благо родник был рядом с нашей школой, чтобы мы ходили в чистой одежде — словом, прививал нам элементарные навыки культуры. Вскоре наш хороший, добрый учитель уехал из деревни, и школа закрылась. Целый год мы не учились, а меня уже стало безудержно тянуть к книгам.

Однажды к нам в деревню приехал епископ Тифлисской епархии. Он поселился в монастырском доме, но решил его расширить и достроить. Отец был занят на этом строительстве, я напросился помогать ему.

Епископ как-то спросил у меня, умею ли я читать. Я ответил, что немного умею, но очень хочу учиться, а школы у нас нет. На это он сказал, что не обязательно учиться только здесь, в деревне, можно устроиться в Тифлисе. Я, конечно, очень обрадовался и тут же рассказал отцу об этом разговоре. Тот подошел к епископу и стал говорить, как бы он был рад, если бы его сын мог учиться в Тифлисе. Епископ ответил: «Привезите своего сына осенью, я устрою его учиться в Тифлисскую духовную семинарию».

Счастью нашему не было границ. В конце августа 1906 г. отец повез меня в Тифлис. Там отец нашел женщину, которая жила с сыном в одной комнате. Отец сговорился с ней: за 6 рублей в месяц она взяла меня в «нахлебники». Потом отец попросил Мартироса Симоняна, нашего родственника, написать прошение о моем приеме в семинарию, поскольку сам был неграмотный. Отец говорил Мартирос записывал. Вот его перевод с армянского:

ВЫСОКОЧТИМЫМ ПОПЕЧИТЕЛЯМ АРМЯНСКОЙ НЕРСЕСЯНСКОЙ ДУХОВНОЙ СЕМИНАРИИ

От жителя села Санаин Ованеса Микояна

Покорное прошение

Я не стану отнимать драгоценное время у г-д попечителей своим длинным письмом, но скажу, что и я отец, и у меня благие намерения по отношению к своим сыновьям, я беден, забитый крестьянин, но и я желаю, чтобы мой сын стал грамотным, и очень верю, что он — мой сын — благодаря попечителям однажды станет полезным и для себя, и для своих крестьян. И поэтому с большим трудом, сладкими надеждами привел сына в город и прошу гг. попечителей устроить моего сына Анастаса в одном уголке Нерсесянской семинарии; он родился 12 октября 1895 года. Свидетельство о рождении представлю в ближайшее время. Сын мой умеет читать и писать, и добавлю, что он очень способен.

Из-за неграмотности Ованеса Микояна по его просьбе написал Мартирос Симонян.

11 сентября 1906 года

г. Тифлис

Меня допустили к приемным экзаменам.

В семинарии был тогда одиннадцатилетний срок обучения: четыре подготовительных и семь основных классов. После проверки знаний я был принят во второй подготовительный класс.

Я чувствовал себя в городе очень одиноким, оказавшись впервые вне родительского дома. Женщина, у которой отец устроил меня на жилье, относилась ко мне неплохо, но теплых отношений у нас так и не сложилось. Сын моей хозяйки и его товарищи смотрели на меня свысока, как на «деревенщину», частенько зло подсмеивались надо мной, один раз даже побили. Терпение мое лопнуло. Вспомнив о Мартиросе Симоняне, я пошел к нему и, рассказав ему все о своей нелегкой жизни, попросил купить мне билет и отправить домой, к родителям. Приехав в деревню, я заявил родителям, что в Тифлис больше не поеду. Помню, каким угрюмым стал отец, как плакала мать. «Поедем обратно, к тете Вергуш», — сказал он мне.

Отец уговорил двоюродную сестру моей матери, тетю Вергинию Туманян, жившую в Тифлисе, взять меня к себе. Дети у тети Вергуш были хотя и моложе меня, но быстро со мной подружились. Я и представить, конечно, не мог, что старшая из них, Ашхен, много позже станет моей женой.

В семинарии встретили меня хорошо: скоро мне стало там легко и приятно. Желание учиться было у меня, как я уже говорил, огромное. Учеба давалась легко. Не повезло мне только с пением. Оказалось, я безбожно фальшивил, потому что у меня был плохой слух.

В ту пору я, естественно, не задумывался над смыслом богослужения: сомнений в том, что Бог есть, у меня не появлялось. Так продолжалось до второго класса семинарии, когда я столкнулся со священником — нашим учителем Закона Божьего.

Назидания священника ни в чем меня не убеждали. Я стал часто спорить на уроках. Это раздражало священника. В споры втягивались и мои товарищи по классу. Я стал таким яростным спорщиком по вопросу о Боге, что мои товарищи стали звать меня уже не Анастас, а Анаствац, что по-армянски значит «безбожник». В ходе всех этих дискуссий, и особенно размышлений наедине, я как-то окончательно разуверился в существовании Бога. Правда, продолжал исправно учить то, что называлось у нас Законом Божьим. Формально по этому предмету я не был отстающим учеником. Мне поставили тройку и перевели в следующий класс. Эта тройка так и осталась в выпускном аттестате.