Владимир Радзишевский - Между жизнью и смертью: Хроника последних дней Владимира Маяковского Страница 9

Утром 12-го после проигрыша, не вставая с постели, Маяковский пишет предсмертное письмо. За этим занятием застает его П. И. Лавут. Ни о чем не подозревая, он уговаривает Маяковского выступить перед студентами взамен сорванного накануне вечера. Маяковский решительно отказывается, ссылаясь на болезнь, но затем предлагает Лавуту созвониться на следующий день.

Лавут уходит. Маяковский встает и звонит Асееву. Просит его сегодня же собрать вчерашнюю карточную компанию для отыгрыша. Асеев набирает номер МХАТа, просит подозвать Яншина. Тот на репетиции. Через полчаса перезванивает. Яншин уже ушел. Где его искать, неизвестно. К удивлению Асеева, Маяковский спокойно выслушивает его. В одиннадцать часов он звонит Полонской, обещает заехать и отвезти ее в театр на утренний спектакль. Она одевается и выходит во двор. Маяковский, с предсмертным письмом в кармане, уже ждет ее у ворот дома. У самого театра Маяковский вдруг говорит, что ему нужно заехать домой. Что за надобность, непонятно. Едут вместе. Вполне возможно, он рвется поскорее свести счеты с жизнью. Но что-то ему мешает. Может быть, нетерпеливость Вероники Витольдовны. Ведь ей вот-вот выходить на сцену. В комнате на Лубянке они пробыли всего несколько минут. Маяковский взял носовой платок. Вернулись к театру. Высадив Полонскую, Маяковский едет на улицу Воровского, в Клуб писателей, обсуждать проект закона об авторском праве. Там его последний раз видел Виктор Шкловский[82]:

«Сидел, разговаривал с Львом Никулиным[83] о Париже.

Прошел один рапповец, другой прошел. Были они с портфелями. Шли разговаривать о своих рапповских делах. Маяковского шли перевоспитывать. Пошел Владимир, задержался на минутку. Заговорил. Начал хвалить бытовые коммуны, которым раньше не верил. Убедили, значит.

Говорил устало о коробке, в которую все кладут деньги, берут столько, сколько им надо. Никулин ответил шуткой. Маяковский не стал спорить, улыбнулся и вошел за раппами в дверь».

Лев Вениаминович Никулин запомнил, что Маяковский разговаривал с молодым драматургом, чья инсценировка шла на Малой сцене Художественного театра, спрашивал, доволен ли он спектаклем, имела ли пьеса успех. Это было ему важно, потому что его собственная пьеса «Баня» провалилась у Мейерхольда.

«Потом наступило молчание, — вспоминал Никулин, — и, чтобы прервать его, я спросил у Владимира Владимировича, доволен ли он „Рено“, своим маленьким автомобилем, который привез из Парижа. Помню, он мне хвалил эту примитивную, по нашим нынешним понятиям, машинку за прочность и удобство; в ту пору у нас не было даже „газиков“. Мне казалось, что Маяковский откликнется, что разговор его заинтересует и он рассеется, он всегда любил поговорить о технике. Он посмотрел на меня чуть удивленным взглядом, промолчал, затем простился и ушел».

Обсудив закон об авторских правах с писателями, Маяковский следом на заседании в Совнаркоме отстаивает его.

Затем едет не в Гендриков, а опять на Лубянку. Возможно, чтобы быть на людях и поближе к Полонской, у которой в полдень начался спектакль. Дозванивается до нее в антракте, жалуется, что без нее всё для него теряет смысл. Добавляет:

— Да, Нора, я упомянул вас в письме к правительству, так как считаю вас своей семьей. Вы не будете протестовать против этого?

Она не протестует и даже не догадывается, о чем речь. Обещает приехать к нему после спектакля. Он хватает первый попавшийся под руку лист бумаги — попалось письмо на бланке Центрального управления госцирками — и на обороте лихорадочно набрасывает по пунктам план разговора с ней.

Охлаждение к нему Маяковский объясняет тем, что Полонская увлеклась другим. И точно так же, как она обманывала Яншина с Маяковским, теперь обманывает Маяковского с этим счастливчиком. Он легко вычисляется — это еще один артист МХАТа Борис Ливанов[84], режиссер-ассистент и художник того самого спектакля, в котором у Полонской главная роль. На вечеринке у Маяковского они, раздражая его, сидят и воркуют вдвоем. И вдруг Маяковский узнаёт, что они, втайне от него, вместе ходили в кино. Что ему теперь остается, кроме как предъявить в оправдание своего преследования Полонской — связь с ней: «Я не смешон при условии знания наших отношений».

Ему кажется, что он способен без ущерба перенести разрыв: «Я не кончу жизнь, не доставлю такого удовольствия Художественному театру». За Художественным театром здесь, конечно, стоят не только Полонская и Яншин, но и Ливанов, который уже на правах соперника в дружеских компаниях задирает Маяковского. Заметим, что Маяковский очередной раз, обманывая себя, открещивается от самоубийства.

На бумаге Маяковский гораздо решительнее, чем на деле. Последним, 16-м пунктом он записал: «Расстаться сию же секунду или знать, что делается».

В четыре часа после спектакля Вероника Витольдовна зашла к Маяковскому. Он попросил соседку снизу Надежду Алексеевну Гаврилову, которая иногда готовила ему еду и помогала по хозяйству, принести две бутылки вина. Чуть приоткрыв дверь, чтобы нельзя было заглянуть в комнату, он взял вино и сказал неожиданно:

— В последний раз купите мне папирос.

— Каких?

— Каких хотите и сколько хотите.

Надежда Алексеевна купила две пачки «Герцеговины флор», Маяковский принял их тоже через узкую щель. Соседка не раз видела у Маяковского Полонскую. И сейчас была уверена, что там именно она.

В обсуждении по пунктам заготовленного плана решимость Маяковского ослабевала. К тому, чтобы «расстаться сию же секунду», он не был готов. Отвечая на упреки проявлением подчеркнутой заботы, Полонская попросила, чтобы он сходил к врачу с жалобой на болезненную раздражимость, а на следующие два дня — воскресенье и понедельник — уехал куда-нибудь отдохнуть. И он почти соглашался. Вероника Витольдовна вспоминает, что отметила в записной книжке Маяковского эти дни — 13-е и 14-е апреля. Если она не ошибается, то ее пометы не сохранились.

К половине пятого Маяковский вызвал машину, чтобы ехать в Гендриков, но сначала отвез домой Полонскую. И она добилась своего: он пообещал, что два дня они не будут видеться.

— Но звонить вам всё же можно? — спросил он.

— Как хотите, — ответила она, — а лучше не надо.

Но вечером, около семи часов, он позвонил из Гендрикова, и они долго разговаривали.

13 апреля: с утра до вечера

Утром в воскресенье, 13 апреля, в квартиру к Маяковскому постучалась незнакомая женщина — свояченица художника Натана Альтмана[85], Мария Валентиновна Малаховская[86]. Ей нужны были Брики, но они уже почти два месяца отсутствовали. Маяковский настолько поразил ее своим угнетенным состоянием, что она тут же предложила ему поехать вместе с ней в Ленинград. И Маяковский, оживившись, уже взял трубку, чтобы заказать билеты на поезд, но, конечно, вспомнил о неотложных московских делах и дал отбой.