Евгения Мельник - Дорога к подполью Страница 9

Спрашивали мы с Наташей и о веселом танцоре лейтенанте Рязаеве, близком товарище Хонякина. Никто ничего о нем не знал, но все отвечали: «О Рязаеве не беспокойтесь, где-нибудь есть, он в огне не сгорит и в воде не потонет». И действительно, в один прекрасный день с шумом ввалился в комнату Рязаев. Наташа, увидев его, обрадовалась и заплакала.

Он вынул из кармана письмо и протянул мне.

— На, от Бориса.

Я лихорадочно схватила письмо, хотела его вскрыть, но… рука моя застыла: на конверте было написано почерком Бориса: «Петру Трамбовецкому».

— Послушай, Коля, ты ошибся, это письмо Трамбовецкому, а где мое?

— Как Трамбовецкому? Это тебе, другого у меня нет. Его мне дал Борис и сказал, что тебе. Я вспыхнула:

— Но тут ясно написано: «Петру Трамбовецкому».

Колино смущение продолжалось не больше одной секунды.

— Да ты вскрой и прочти, он сказал, что тебе.

— Да разве ты ослеп и не видишь, что не мне? Какое я имею право вскрывать чужие письма? Значит, товарищ для него на первом месте и дороже жены! Я передам это письмо Ане, пусть она отвезет Трамбовецкому.

Но тут Коля пошел на меня в атаку:

— Да ты знаешь, как он писал это письмо? В землянке, вокруг стрельба идет… Кроме того, он думал, что я заеду в Инкерманский госпиталь и не попаду сюда.

— Да, но все же письмо Трамбовецкому, а не мне.

Я крутила в руках письмо, оно жгло сердце, оскорбляло. А Рязаев продолжал меня утешать:

— Борис тебе обязательно напишет и, наверно, уже написал, да не с кем передать. Пиши письмо, я ему отвезу.

Но что писать? Высказать свою обиду? Ни за что! Борис кипит в этом страшном котле смерти, он защищает Севастополь, а я своими мелкими обидами буду ранить его сердце, расстраивать нервы! Надо написать так, чтобы ни одним словом, ни одной мыслью не вывести его из равновесия. Долго я подбирала слова и в заключение получилось короткое и нежное письмо.

Письмо Бориса я передала Ане.

На другой день утром Аня поехала в Инкерман. Вечером она возвратилась и протянула мне тот же конверт.

— Это вам, а не Пете. Борис думал, что Рязаев поедет не на батарею, а в Инкерманский госпиталь, ему сказали, что вы туда ездите, и он просил Трамбовецкого передать вам письмо.

Ну да, все просто и понятно, разве могло быть иначе? Как стало легко на душе!

Люди долга

Капитан Матушенко и товарищ моего мужа орудийный мастер старшина Евгений Красников рассказывали мне о событиях на 10-й и 30-й батареях.

До второго штурма капитан Матушенко, командир 10-й батареи, противника больше не видел. Перед началом второго штурма немцы решили покончить с его батареей, запиравшей дорогу на Северную сторону. Подтянув тяжелые орудия к Каче, немцы 15 декабря обрушили ураганный огонь на батарею Матушенко.

В 12 часов дня начался пожар: горели маскировка, заряды, боезапас. Огонь немецких орудий утих: противник решил, что с батареей покончено.

Первыми выскочили из укрытия тушить пожар старшина Васильченко и два краснофлотца. Они кинулисьj прямо в огонь; одежда на них загорелась, ресницы и волосы были опалены. С огнем боролось тридцать человек во главе с капитаном Матушенко и комиссаром Черноусовым. И в это время немцы снова начали обстрел; снаряд попал в гущу людей, было убито пять человек, в том числе и комиссар Черноусое, двадцать четыре ранено и лишь один капитан Матушенко отделался легкими царапинами. Когда подошли к смертельно раненному сержанту Данькову, чтобы оказать ему помощь, он с трудом приподнялся на локтях и спросил: — Пушку спасли?

И, едва услышав ответ: «Спасли, спасли!» — упал замертво.

10-я батарея была открытой, склад боеприпасов находился в стороне от пушек, снаряды подавались вагонетками по рельсам, проложенным в ходах сообщения. От бомбежек и артобстрела дорога эта все время выходила из строя, что создавало задержку в подаче боеприпасов. Капитан Матушенко приказал создать у пушек некоторый запас снарядов. С одной стороны, это давало возможность стрелять бесперебойно, но с другой — было опасно. Вот почему пожар на батарее принял такие угрожающие размеры.

Батарея оказалась выведенной из строя.

Для ремонта поврежденных орудий из Севастополя через Мекензиевы горы срочно выехал на грузовой машине орудийный мастер главстаршина Евгений Красников.

Красников был опытным специалистом. Еще перед началом осады он устанавливал пушки в дотах и дзотах, а теперь беспрерывно разъезжал по линии нашей обороны, ремонтировал и восстанавливал орудия. Зачастую ему приходилось пробираться к объектам и работать там под пулями и снарядами, во время бомбежек. В Севастополе Красников постоянно ходил по территории Морзавода, разных складов и мастерских, перебирал груды железного лома в поисках деталей, пригодных для ремонта пушек. Ведь снабжать Севастополь было трудно, все в основном доставлялось по морю кораблями. Запчастей же требовалось много: пушки приходилось ремонтировать ежедневно.

Приехав на 10-ю батарею с автогенным аппаратом и запасными частями, Красников принялся за ремонт. Вскоре из четырех пушек получилось две, но вполне пригодных для стрельбы. Красников входил в рубку к Матушенко, чтобы доложить о выполненном задании, и вдруг увидел такую картину: к батарее приближались три вражеских танка. Уже без труда можно было насчитать пятьдесят три пехотинца, которые двигались между ними.

— Пушки отремонтированы, находятся в боевой готовности, товарищ комбат, — сказал Красников, — можно стрелять.

— Нет, — ответил Матушенко, — нельзя, есть приказ.

— Ну, дайте же хоть один выстрел, — просил Красников, — мы сейчас накроем танк.

— Не могу, Красников, — сказал Матушенко, — я получил приказание до времени не демаскировать батарею, пусть немцы считают, что она выведена из строя.

Матушенко напряженно думал: что же делать?

— Их побьют и без нас, — сказал он Красникову и взялся за телефонную трубку. Матушенко позвонил командиру 30-й батареи капитану Александеру, дал ему корректировочные данные и попросил огня.

Первый же снаряд попал в цель. Все три танка остановились, головной задымил и взорвался. После второго снаряда ни танки, ни пехота никаких признаков жизни больше не подавали.

Немцы наступали по всему фронту, и морякам пришлось отстаивать подходы к своим батареям на суше.

В ночь на девятнадцатое капитан Матушенко получил приказ сформировать роту морской пехоты и поступить в распоряжение командира 8-й бригады морпехоты. На батарее остался сокращенный расчет под командованием лейтенанта Белого.