Алексей Кочетков - Внутренний фронт Страница 9

«Маршал Тимошенко отстранен от командования», «Сталин рубит головы», «Козел отпущения за военную катастрофу большевизма» («Völkischer Beobachter», 24 октября 1941 г., стр. 1).

На чердаке у Жоржа, среди своих

В сорок втором, после того как я привел Заиру к Жоржу, вошло в привычку собираться у него по субботам. У него – это на большом, похожем на верхний этаж вернетовского барака, чердаке, который он именует «мансардой Мон Плезир». Чердак – на пятом этаже нежилого дома-склада, в глубине небольшого дворика на Рунгештассе. Удобно – почти в центре: у Яновицбрюке. Всем нам одинаково удобно съезжаться.

Внизу – во дворике – авторемонтная мастерская фирмы «Гебрюдер Биттрих». Днем, во дворике, в распотрошенных автомашинах не спеша копаются Жорж Клименюк, его сосед по комнате – лионский возвращенец Миша Дробязгин, двое французов и молодой немец-моторист. Копаются очень не спеша. К явному удовольствию фронтовиков, сдавших свои машины в ремонт, к величайшему неудовольствию директора фирмы и владельца мастерской Биттриха. И с явного попустительства мастера этой небольшой мастерской Пауля Омонски. Он – свой, как все здесь в мастерской, если не считать ее владельца.

Труду отведен день, а к вечеру все расходятся. Жорж и Миша лезут к себе на чердак. Кругом – никого. Все под замком. И никто не мешает нам собираться.

Если приехать немного пораньше, пройти через никем не охраняемые ворота, мимо огромной, во всю стену, рекламы – аппетитно дымящейся сигареты «Юно» фабрики Йосетти (под рекламой надпись – «Аус гутем грунд ист Юно рунд[31]») – и взобраться по черной лестнице на чердак, то можно попасть на церемонию приготовления жаркого по-домашнему.

У огромной, на всю раскаленную буржуйку, сковородки священнодействуют Жорж или Миша.

– Оближите пальчики, мальчики. Лучше, чем пом фри[32] по-парижски.

К сожалению, картошки, и тем более мяса, – в обрез, и к жаркому по-домашнему добавляют кровяную колбасу. Благо, она без карточек.

А вот и робкий стук в дверь. Хозяева чердака несутся навстречу гостям.

– Зоя, Клава, Дуся, заходите, заходите! Мы вас так ждали!

– А где же Полина? – волнуется Миша Дробязгин.

Все напоминает верхний этаж вернетовского барака и все здесь, если не считать морячек, из того же блока «Ц» вернетовского концлагеря. Знакомая барачная обстановка, знакомые лица действуют на нас успокаивающе. Можно хоть вечер побыть самим собой, перестать скрытничать и играть в аполитичного бездумного апатрида[33]. Можно, наконец, пока нет морячек, дать волю настоящим чувствам тревоги за Родину – за боль ее и страдания, за кровь, проливаемую там ее защитниками, обменяться последними новостями из хорошо осведомленных источников, спеть вполголоса «Катюшу» или «Три танкиста» и вообще наговориться всласть без опаски и дипломатии.

Здесь легко, здесь некого агитировать, здесь никто не мыслит своей жизни без победы Красной армии.

Душа нашего небольшого общества, несомненно, Георгий Клименюк. Ведь он – бывший старшина одного из диких бараков нашего блока «Ц», а почти все, кто сюда по субботам заглядывает: степенный румяный Тарасыч (И. Т. Михневич), и неразлучный с ним Миронов, и застенчивый силач Лейбенко, и полнеющий флегматичный повар Ваня Стадник (он работает в ресторане «Ис Мих», и мы иногда пируем за счет ресторана в его роскошной по нашим понятиям комнате) – все бывшие подшефные Жоржа, все из его барака.

Мы признаем его старшинство еще и потому, что он старый профсоюзный шоферский деятель и активист союза возвращенцев. А еще, и это нам особенно импонирует, он женат на настоящей советской гражданке. Жена и младшая дочка – обе Али – в Париже. Они ему регулярно пишут. Он их очень любит. Вслух всем читает их письма, восторженно комментирует. Ему, как и нам, тяжело, но он лучше нас скрывает и боль, и ненависть под маской беспечной веселости.

Но если Жорж своими увлекательными рассказами смешит и отвлекает нас от мрачных мыслей, то рассудительный Тарасыч – бывший штабной офицер царской армии, бывший интербригадовец, вернетовец и будущий политкомиссар франко-русского партизанского отряда «Максим Горький» в Дижоне, своим бесстрастным анализом военных операций укрепляет в нас веру в то, что все не так уж плохо и что мы обязательно победим.

И мы уже нигде не видим поражений, но фантазируем о тактике «живых крепостей» из окруженцев, которые, мол, и заставили немецкие бронированные кулаки разжаться, и об удачном отрыве под Ростовом, приведшем к Сталинградской победе, и даже о необходимости отступления для закрепления союза внутри антигитлеровской коалиции. Мы приветствуем введение единоначалия в армии, радуемся каждой контратаке наших.

Когда с нами нет морячек, я рассказываю о борющейся антифашистской Германии – о Фридрихе, об Отто (конечно, не называя ни имен, ни кличек). Это ни у кого сомнения не вызывает. Внутреннее неприятие войны и режима – на каждом шагу. Анекдоты, критические высказывания – этого не отнять у смешливых ироничных берлинцев.

Но надо действовать, а не болтать. Да что поделаешь в такой ситуации. Впрочем, от предлагаемых небольших акций никто не отказывается. Все считают своим долгом передать, расклеить, размножить что надо.

Но об этом последнем только с глазу на глаз, когда нет девушек-морячек. Они наши гости, и мы пока не желаем впутывать их в наши мужские дела.

Они гости – и только. Сюда, на укрытый от дурного глаза чердак, к ним тянутся ниточки доброжелательства, товарищеской помощи, солидарности. От немцев и французов мастерской, от всех нас, от рядом живущих сочувствующих. Зубной врач, живущий неподалеку, бесплатно лечит им зубы, торговки съестным выделяют им через Пауля Омонски продукты. Главное, чтобы не чувствовали себя заброшенными. А там видно будет.

Здесь позже, в сорок третьем, будут плакать, обнимая и утешая друг друга, две женщины – одна русская, другая – немка. Одна – это Зоя, другая – Гертруда, жена Пауля Омонски.

– Я немка и люблю Германию, – скажет Гертруда, – но пусть камня на камне не останется от Берлина, от этого рабовладельческого царства наци.

Зоя, Клава, Дуся, Полина – это кусочек нашей Родины. Вряд ли когда-нибудь они имели более почтительных и внимательных слушателей. С придирчивостью следователей мы расспрашиваем их о Родине, о довоенном Ленинграде.

Зоя планирует переход через линию фронта. Есть такая возможность. В оккупированной Одессе живет тетка, надо только прикинуться больной. Полина все ласковее посматривает на Мишу Дробязгина – певуна и балагура. Она без него никуда не поедет. На наших глазах завязывается роман, скрепленный потом супружескими узами.