Ирина Рудычева - Иван Айвазовский Страница 9

Свой метод

Еще в Феодосии Иван Константинович создал несколько картин по оставшимся в памяти впечатлениям непосредственно в стенах мастерской. За полотна с изображением морских баталий с него бы строго не спросили: понятно, что в пылу боя, да еще и на качающейся палубе корабля на мольберте много не изобразишь – вот и вынужден художник пользоваться беглыми карандашными зарисовками. А вот за такой метод работы над пейзажем, как говорится, по головке не погладили. «Когда я уезжал в Италию, – рассказывал Айвазовский, – мне твердили все – с натуры, с натуры пишите!» Вот он и таскал свой мольберт с одного вида на другой, стараясь запечатлеть натуральное природное естество. Приехав в Сорренто, он даже начал посещать именно те места, где некогда творил уважаемый им С. Щедрин. «Живя в Сорренто, я принялся писать вид с натуры с того самого места, с которого в былые годы писал С. Щедрин… Писал я ровно три недели. Затем точно так же написал вид в Амальфи. В Вико написал две картины по памяти. Закат и восход солнца. Выставил все – и что же оказалось – все внимание публики было обращено на фантазии, а эти проходили мимо – как давно знакомые». Можно только представить, каково было удивление художника, когда публика, скользнув равнодушным глазом по его пленэрным работам, на которые было потрачено столько терпения, кропотливого труда и наблюдательности, замирала перед двумя «фантазийными» полотнами, написанными им по памяти.

С тех пор Иван Константинович пришел к выводу, что особенности его восприятия природы, зрительной памяти, воображения и, наконец, темперамента не совмещаются с характером работы на натуре. Он не мог часами сидеть с мольбертом и кистями у берега моря и наблюдать, кропотливо перенося на полотно движения волн, состояния атмосферы, изменчивость освещения. Его исключительная память сберегала множество эффектных и единственных в своем роде мгновений из жизни природы, а отточенная техника и тонкое профессиональное мастерство позволяли безошибочно воспроизводить созданную воображением естественную картину природы.

В дальнейшем Айвазовский работал только «по памяти». Естественно, что, создавая картины по воображению, художник не прекратил внимательно изучать природу с карандашом в руках. Его наброски – веское тому доказательство. Помимо самостоятельных графических листов, выполненных карандашом и пером, в технике акварели или сепии есть тысячи мгновенных зарисовок. Они служили «якорем», подспорьем для памяти. Художник фиксировал общие контуры пейзажа, берега, облаков или какие-то отдельные детали – мачту, форму облака, фигурку человека, и эти крупицы он использовал в дальнейшей работе над картинами, но уже в мастерской. Такими рисунками-записями заполнены его дорожные альбомы и записные книжки. А еще рядом с беглым рисунком Айвазовский делал сокращенные пометки, обозначающие цвет воды, облаков в какой-то определенный момент. И хотя большинство рисунков у художника имеют «служебный» характер и являются «толчковыми» для создания больших полотен, нужно отметить, что как рисовальщик он был великолепен. Особенно выделяются рисунки пером, сделанные несколькими беглыми штрихами, но полные жизни и движения. А ведь техника работы пером очень сложна тем, что не терпит исправлений, то есть изначально подразумевает точность композиции и нажима пера для передачи посредством толщины линий всей перспективы. Рисунки пером Айвазовского поражают своей гармоничностью и тончайшей законченностью всех деталей.

Выработав свою теорию исполнения картин, художник стал работать с еще большим подъемом. Позднее, в 1870-е годы он напишет: «Человек, не одаренный памятью, может быть отличным копировальщиком, живым фотографическим аппаратом, но истинным художником – никогда! Движения живых стихий неуловимы для кисти: писать молнию, порыв ветра, всплеск волны – немыслимо с натуры. Для этого художник и должен запоминать их, и этими случайностями, равно как и эффектами света и теней, обставлять свою картину. Так я писал сорок лет тому назад, так пишу и теперь».

Вдохновенно работая над разнообразными морскими пейзажами, Айвазовский стремился не повторяться в сюжетах, постоянно искал и находил новые оттенки морской воды, облаков, состояний атмосферы. Иван Константинович больше не писал десятки подготовительных этюдов, не делал эскизов, как большинство художников, – картина возникала, словно сама по себе прямо на холсте. Он начинал работу «с воздуха» – изображения неба, и обычно заканчивал эту часть за один сеанс. Иной раз это занимало два-три часа, а иногда и целый день. «Обдумывая картину, я не отвлекаю от нее моего внимания не только праздными разговорами, но даже и видом предметов посторонних: не выхожу на улицу, не смотрю ни на горизонт, ни на окрестную местность», – объяснял художник стиль своей работы. В его мастерской не было ни единого предмета, кроме натянутых на подрамники холстов, кистей и красок. Как правило, одновременно Айвазовский работал над несколькими картинами.

Законченные работы не задерживались в мастерской – на них всегда находились покупатели, которых покоряли морские пейзажи, написанные с непринужденной и покоряющей легкостью. Они были схожи с музыкальными фантазиями, но за такими импровизациями всегда стоял огромный труд и высокий профессионализм. Айвазовский всегда работал легко и артистично, не скрывая секретов, и впоследствии часто писал в присутствии не только учеников, но и посетителей мастерской. Есть много свидетельств современников, рассказывающих о том, как на их глазах великим маэстро творилась картина.

«Писать тихо, корпеть над картиною целые месяцы – я не могу», – признавался художник. Айвазовский работал быстро и с упоением, испытывая наслаждение от процесса, во время которого из, казалось бы, бесформенных мазков кисти оживает небо с облаками, очертания берега, начинают дышать воздух и волны. Неукротимое желание творить приковывало его к мольберту. Только за несколько первых месяцев, проведенных в Италии, он создал 13 больших полотен, в 1841 году – еще семь, а еще через год – двадцать.

Известность молодого живописца быстро росла, и вскоре о таланте Айвазовского уже говорили по всей Европе. Отзвуки его славы долетели и до России. В 1841 году «Художественная газета» писала: «В Риме и Неаполе все говорят о картинах Айвазовского. В Неаполе так полюбили нашего художника, что дом его целый день наполнен посетителями. Вельможи, поэты, ученые, художники и туристы поочередно ласкают его, угощают и, воспевая в стихах, признают в нем гения».

В такой стремительной славе скрывалась и серьезная опасность – превратиться в модного художника, работающего только на потребу публики и создающего произведения, которые ласкают глаз. Конечно, не всегда скорость работы шла на пользу картине, но Айвазовского спасала его неподдельная, безмерная любовь к искусству, поразительная трудоспособность, искренность чувств, которые выражались в его картинах. Именно поэтому его творения вызывали восхищение не только обычных зрителей, но и профессионалов – художников и настоящих знатоков и ценителей искусства.