Том Рейсс - Подлинная история графа Монте-Кристо. Жизнь и приключения генерала Тома-Александра Дюма Страница 90

Глава 19

В плену у Армии Святой Веры

«Belle Maltaise» отплыла из Египта[974] в ночь на 7 марта 1799 года. Судно выглядело хорошо вооруженным и снабженным провизией, а благодаря кромешной ночной тьме и устойчивому ветру оно избегло встречи с крейсирующими британскими кораблями и к утру преодолело около 120 километров. В отчете о суровом испытании, которое позже напишет Дюма (эти покрытые пятнами листы лощеной бумаги я обнаружил в сейфе Вилле-Котре, на них строчка за строчкой при помощи птичьего пера буквально выгравированы элегантные и яростные слова), он вспоминал, как обнаружил, что на самом деле «судно разваливалось на ходу». Это, – сухо отметил он, – поразило нас еще в первую ночь плавания, когда вода стала просачиваться в трюмы со всех сторон». У них была всего одна спасательная шлюпка, куда при определенной удаче могли поместиться двадцать человек – на борту, судя по судовым документам, находилось около 120 человек.

«Когда мы оказались в 120 километрах от египетского побережья и ветер делал возвращение абсолютно невозможным, – писал Дюма, – не оставалось ничего другого, как выбросить за борт все тяжелое, включая провизию, пушечные ядра, пресную воду, корабельные якоря и якорные цепи». Дюма скормил волнам свои полторы тонны арабского кофе и даже отправил за борт большинство призовых арабских скакунов. (В одном из писем Доломье позднее обвинит Дюма[975] в том, что он ослабил прочность корабля, вырезав бимс, чтобы спасти часть лошадей.) «Чтобы судно не утонуло, я счел необходимым одну за другой выбросить за борт десять пушек и девять из одиннадцати арабских лошадей, с которыми я отплыл, – писал генерал Дюма[976] – Однако несмотря на снижение веса, – добавлял он, – ситуация лишь ухудшилась». Вода с угрожающей скоростью продолжала наполнять трюмы дырявого корвета, особенно после начала сильного шторма, который обрушил на судно дождь и высокие волны.

Старый мальтийский моряк рассказал им о способе укрепить корпус судна, чему Дюма и Доломье сначала не поверили. Однако в конце концов они разрешили моряку попробовать. Он потребовал за это деньги, хотя и собирался – предположительно – спасти собственную жизнь, как и жизни всех остальных. Речь шла о том, чтобы нырнуть в трюм, найти пробоины и ежеминутно затыкать их охапками соломы и всевозможным мусором. Моряк сообщил, что в корпусе судна имеется не одна, а множество глубоких трещин. Предложенный им способ каким-то образом сработал: уровень воды в трюме упал, а ее приток замедлился.

В столь опасном состоянии протекающее судно продержалось в бурном море более недели. Люди столкнулись не только с угрозой утонуть – рацион пищи и воды пришлось урезать. Доломье сокрушался о том, что их смерть останется незамеченной и никто о ней не узнает. В полном соответствии с уровнем метеорологической науки конца восемнадцатого века[977], ученый позднее отмечал, что «уже давно равноденствие[978] не оказывало столь ужасающего влияния на погоду».

«Французские моряки и иностранцы» собрались на совет, и капитан убедил всех, что единственный выход – двигаться к ближайшему порту. Поэтому судно «Belle Maltaise» с трудом вошло в Тарентский залив, который отделяет каблук от пальцев итальянского «сапога», и оказалось на античном торговом маршруте, где некогда курсировали древнегреческие и древнеримские галеры. Город Таранто некогда был единственным на Итальянском полуострове колониальным аванпостом воинственного государства Спарта. Даже сегодня руины античного спартанского храма Посейдона[979], лежащие ниже большой серой крепости из не столь далеких времен, входят в число самых живописных достопримечательностей города.

«Я отправил капитана судна к правителю города с письмом, в котором объяснил причины, вынудившие меня вступить на их территорию, – рассказывал Дюма. – Я попросил о помощи в нашем плачевном положении и о гостеприимстве – до тех пор, пока мы не отремонтируем судно и не продолжим наш путь».

Еще каких-то пару месяцев назад город Таранто входил в Неаполитанское королевство, которым правили король и королева: Мария-Каролина – старшая сестра Марии-Антуанетты – и ее муж Фердинанд, ненавидевший Французскую революцию столь же страстно, как и любой другой монарх. Однако в результате инспирированного Францией восстания[980] свободолюбивых патриотов король и королева были изгнаны, а на их месте установлена республика, поддерживаемая Францией. Известия об этом достигли Египта[981] к середине февраля. Поэтому Дюма и его люди были уверены в своей безопасности и ожидали теплого приема.

«После череды исключительно сильных штормов[982], которые следовали друг за другом без передышки, – как вспоминал Доломье, – мы готовы были взлететь от радости при мысли о том, что прибыли домой, в Европу. Мы не сомневались, что нам абсолютно ничего не угрожает, и полагали, что вскоре встретимся с другими французами, которые, как мы думали, распоряжались в Таранто».

Капитан возвратился к Дюма с ответом, что правитель города с радостью примет их в порту, но сначала они должны пройти карантин. Просьба выглядела вполне добропорядочной: в Александрии от опустошительной эпидемии чумы[983] скончалось множество французов, а один из пассажиров «Belle Maltaise» только что стал[984] ее последней жертвой.

Но едва баркасы доставили людей с «Belle Maltaise» на берег, французы почувствовали сильное беспокойство. Осознание того, что он не находится на дружественной территории, наверняка оказалось ударом для Дюма. «Вместо триколора[985], – вспоминал Доломье, – мы увидели на всех башнях неаполитанские знамена». Флаги в гавани демонстрировали не только символы свергнутого Неаполитанского королевства, но и новый, гибридный знак, который ни один из французов не мог видеть до сих пор: геральдическая лилия, старая эмблема династии Бурбонов, поверх креста[986]. Это было символическое слияние двух сил, сброшенных Революцией: Короны и Церкви.

Путешественников ждал грубый обыск, за которым последовали бесконечные допросы с участием чиновников, канцеляристов всех мастей, доверенных лиц и солдат, вооруженных пиками и разнородным оружием. Все эти люди действовали в соответствии с приказами, чьей сути они не открывали. «Нас допросили, обыскали, разоружили[987] и поместили в карантин, – писал Доломье. – Для этого нас, 120 человек, заперли в большом складском помещении». Враждебность с антифранцузским подтекстом была явной. Один ученик Доломье, сопровождавший преподавателя, полагал, что карантин спас им жизнь. «Если бы чума не убила одного из нас[988], – писал он библиотекарю Египетского института, – нас бы вырезали той же ночью». (Охранники поразили его настолько, что он назвал их «дикарями».) Но у путешественников пока не отобрали их деньги.