Евгений Тарле - Наполеон Страница 93

Оставался один выход — дать понять Александру, что Наполеон согласен на самый снисходительный, самый легкий, самый почетный и безобидный мир. Заключить мир, находясь в Москве, сохраняя еще позу победителя, выбраться из России с армией благополучно — вот все, на что он мог теперь рассчитывать; он готов был удовольствоваться словами и обещаниями Александра, готов был к уступкам. Уже и речи никакой не могло быть о подчинении, о вассалитете Александра. Но как дать знать Александру, с которым после оскорбительного отказа в Вильне, переданного Наполеоном царю через генерала Балашова, никаких сношений не было и быть не могло? Наполеон сделал три попытки довести до сведения царя о своих миролюбивых намерениях.

В Москве проживал генерал-майор Тутолмин, начальник Воспитательного дома. Он просил французское военное начальство об охране дома и питомцев, оставшихся в Москве. Наполеон велел его вызвать и много и горячо говорил ему о чудовищности сожжения Москвы, о преступном варварстве Ростопчина, о том, что никакой обиды Москве и мирному населению он, император, не причинил бы. На просьбу Тутолмина о дозволении написать рапорт о Воспитательном доме императрице Марии Наполеон не только позволил, но вдруг неожиданно прибавил: «Я прошу вас при этом написать императору Александру, которого я уважаю по-прежнему, что я хочу мира». В тот же день, 18 сентября, Наполеон приказал пропустить через французские сторожевые посты чиновника Воспитательного дома, с которым Тутолмин послал свой рапорт.

Наполеон не получил ответа. Но он даже не выждал времени, когда мог бы получить ответ, и решил сделать вторую попытку. Еще более случайно, чем генерал Тутолмин, в Москве задержался против своей воли один богатый барин, некий Яковлев, отец Александра Ивановича Герцена. Он обратился за защитой и покровительством к французам, о нем было доложено маршалу Мортье, который раньше встречался с Яковлевым в Париже, а маршал доложил о нем Наполеону. Император велел представить ему Яковлева. В «Былом и думах» Герцен передает о разговоре императора с его отцом: «...Наполеон разбранил Ростопчина за пожар, говорил, что это вандализм, уверял, как всегда, в своей непреодолимой любви к миру, толковал, что его война — в Англии, а не в России, хвастался тем, что поставил караул к Воспитательному дому и к Успенскому собору, жаловался на Александра, говорил, что он дурно окружен, что мирные расположения его неизвестны императору». После нескольких фраз еще: «...Наполеон подумал и вдруг спросил: „Возьметесь ли вы доставить императору письмо от меня? На этом условии я велю вам дать пропуск со всеми вашими“. — „Я принял бы предложение в. в.,... но мне трудно ручаться“». Наполеон написал письмо Александру с предложением мира и вручил его Яковлеву, давшему честное слово, что сделает все, чтобы вручить письмо Александру. В этом письме, очень примирительно написанном, есть одна любопытная и характерная для Наполеона строчка: «Я веду войну с вашим величеством без всякого озлобления». Наполеону, по-видимому, казалось, что после всего происшедшего не он вызывает чувство озлобления, а он сам вправе чувствовать озлобление!

Ответа и на это письмо не последовало. Тогда Наполеон сделал третью и последнюю попытку предложить мир.

4 октября он послал в лагерь Кузутова, в село Тарутино, маркиза Лористона, бывшего послом в России перед самой войной. Наполеон хотел, собственно, послать генерала Коленкура, герцога Биченцского, тоже бывшего послом в России еще до Лористона, но Коленкур настойчиво советовал Наполеону этого не делать, указывая, что такая попытка только укажет русским на неуверенность французской армии. Наполеон раздражился, как всегда, когда чувствовал справедливость аргументации спорящего с ним; да и очень он уж отвык от спорщиков. Лористон повторял аргументы Коленкура, но император оборвал разговор прямым приказом: «Мне нужен мир; лишь бы честь была спасена. Немедленно отправляйтесь в русский лагерь».

Приезд Лористона на русские форпосты вызвал целую бурю в главной квартире Кутузова. Кутузов хотел выехать на форпосты для беседы с Лористоном. Но уже тут обнаружилось, что среди кутузовского штаба есть русские патриоты, гораздо более пылкие, чем он сам, и несравненно более оскорбленные потерей Москвы. Это были английский официальный агент при русской армии Вильсон, бежавший из Рейнского союза граф Винценгероде, герцог Вюртембергский, герцог Ольденбургский и ряд других иностранцев, ревниво следивших за каждым шагом Кутузова. К ним присоединился и ненавидевший Кутузова Беннигсен, в свое время донесший царю, что вовсе не было надобности сдавать Москву без нового боя. От имени русского народа и русской армии (представляемой в данном случае вышеназванными лицами) Вильсон явился к Кутузову и в очень резких выражениях заявил главнокомандующему, что армия откажется повиноваться ему, Кутузову, если он посмеет выехать на форпосты говорить с глазу на глаз с Лористоном. Кутузов выслушал это заявление и не изменил своего решения. Кутузов принял Лористона в штабе, отказался вести с ним переговоры о мире или перемирии и только обещал довести о предложении Наполеона до сведения Александра. Царь не ответил. У Наполеона оставалось другое средство: поднять в России крестьянскую революцию. Но на это он не решился. Да и совершенно невозможно было ждать, что, беспощадно подавляя французской военной силой не то что попытки восстания, а малейшие признаки неповиновения крестьян помещичьей власти в Литве, Наполеон вдруг явится освободителем русских крестьян.

Лютое беспокойство овладело верхами дворянства после занятия Москвы Наполеоном, и Александру доносили, что не только среди крестьян идут слухи о свободе, что уже и среди солдат поговаривают, будто Александр сам тайно просил Наполеона войти в Россию и освободить крестьян, потому, очевидно, что сам царь боится помещиков. А в Петербурге уже поговаривали (и за это был даже отдан под суд некий Шебалкин), что Наполеон — сын Екатерины II и идет отнять у Александра свою законную всероссийскую корону, после чего и освободит крестьян. Что в 1812 г. происходил ряд крестьянских волнений против помещиков, и волнений местами серьезных, — это мы знаем документально.

Наполеон некоторое время явственно колебался. То вдруг приказывал искать в московском архиве сведения о Пугачеве (их не успели найти), то окружающие императора делали наброски манифеста к крестьянству, то он сам писал Евгению Богарне, что хорошо бы вызвать восстание крестьян, то спрашивал владелицу магазина в Москве француженку Обэр-Шальмэ, что она думает об освобождении крестьян, то вовсе переставал об этом говорить, начиная расспрашивать о татарах и казаках.