Александр Афанасьев - Поэтические воззрения славян на природу (Том 1, Главы 1-4) Страница 10

Как народная песня, так и сказка не раз обращалась к христианским представлениям и отсюда почерпала материал для новой обстановки своих древних повествований. Заимствование событий и лиц из библейской истории, самый взгляд, выработавшийся под влиянием священных книг и отчасти отразившийся в народных произведениях, придали этим последним интерес более высокий, духовный; песня обратилась в стих, сказка в легенду. Разумеется, и в стихах, и в легендах заимствованный материал передается далеко не в должной чистоте. Это, во-первых, потому, что источниками, из которых брал народ данные для своих легендарных сказаний, были по преимуществу сочинения апокрифические, составлявшие его любимое чтение; а во-вторых, - потому, что новые христианские черты, налагаемые на старое, давно созданное содержание, должны были подчиняться требованиям народной фантазии и согласоваться с преданьями и поверьями, уцелевшими от эпохи доисторической.

Подробный разбор и объяснение различных памятников народного творчества читатель найдет в тексте последующих глав. (29)

1 "Виса висит, хода ходит, виса впало, хода съела" - говорит народная загадка про древесный плод (яблоко, грушу, желудь) и свинью. - Черниг. Г. В. 1855, 21. Назад

2 М. Мюллер: Чтения о языке, 293. Назад

3 М. Мюллер, 64-65. Назад

4 Die Gotterwelt, 39 - 46. Назад

5 М. Мюллер, 66 - 68. Назад

6 Послов. Даля, 656 - 8, 662; Этн. Сб. VI, 54. Назад

7 Старосв. Банд., 233. Назад

8 Этн. Сб., VI, 43. Назад

9 Н. Р. Ск. II, 20 и стр. 335-7; V, 49; VI, 41-44; VIII, стр. 455-463. Назад

10 См. статью Стаховича: "Народные приметы в отношении к погоде, земледелию и домашнему хозяйству". - в Вест. Р. Г. О. 1851, VI. Назад

11 О.З.1848, V, 22; Нар. сл. раз., 145 - 7; Oп. Румян. Муз., 551. Назад

12 Иллюстр. 1846, 246. Назад

13 Херсон. Г. В. 1852, 17. Назад

14 П. С. Р. Л. I, 73; Карам. И. Г. Р. II, примеч. 113. Назад

15 Рукописи гр. Уварова, 112. Назад

16 Вероятно: клянется костями предков. Назад

17 Изв. Ак. Н. IV, 310. Назад

18 Русский раскол старообрядства, Щапова, изд. 1859, 451 - 2; Иоанн, экзарх болгар., 211; Летоп. занятий Археогр. Ком. I, 43, 53. Сличи в сборнике XVIII столетия: "и пса слушают, и кошки мявкают, или гусь кокочет, или утица крякнет, и петел стоя поет, и курица поет - худо будет, конь ржет, вол ревет, и мышь порты грызет, и хорь порты портит, и тараканов много - богату быти, и сверьщков - такожде, и мышь в жниве высоко гнездо совиет - и снег велик будет и погода будет, кости болят и подколенки свербят - путь будет, и длани свербят - пенязи имать, очи свербят - плакати будут, и встреча добрая и злая - и скотьская, и птичия, и звериная, и человеческая; изба хре(у)стит, огнь бучит, и искра прянет, и дым высоко в избе ходит - к погодию, и берег подымается, и море дичится, и ветры сухие или мокрые тянут, и облаки дождевыя им снежныя и ветренныя, и гром гремит, и буря веет, и лес шумит, и древо о древо скрыпает, и волки воют, и белки скачют - мор будет и война встанет, и вода пребудет, и плодов в лете в коем не будет или умножится, и зори смотрят, небо дряхлуст (?) - вёдро будет, и пчолы шумят - рой будет, и у яблони хвостики колотят, да яблоки будут велики... Сие творяще да будут прокляти" (Оп. Румян. Муз., 551 2). Назад

19 Совр. 1856, XI, 8. Назад

20 Рус. Бес. 1856, III, ст. Максимов., 85 - 86; Номис., 5; Цебриков, 264. Назад

21 Киев. Г. В. 1850, 22. Назад

22 Черниг. Г. В. 1856, 22. Назад

23 Ворон. Г. В. 1851, 11; D. Myth., 1189. Назад

24 Рус. Сл. 1860, V, 34 - 35. Назад

25 Нар. сл. раз., 158 - 9. Назад

26 Иллюстр. 1845, 504. Назад

27 Черты литов. нар., 95. Назад

28 Иллюстр. 1846,172; Этн. Сб., II, 127. Назад

29 Метлинск., 87 - 88. Назад

30 Маяк, XI, 21. Назад

31 Записки Авдеев., 116. Назад

32 Сахаров., 1,37; D. Myth., 1047. Назад

33 Рус. Сл. 1860, V, 27. Назад

34 Н. Р. Ск. VII, стр. 253. Назад

35 Сахаров., I, 68; D. Myth., 1072. Назад

36 Volkslieder der Wenden, II, 259. Назад

37 О.З. 1848, V, смесь, 9 - 10. Назад

38 Москв. 1855, VII, 68. Девицы во время святочных вечеров слушают под окнами соседей; если гадающей послышится слово: иди - знак, что она в том же году выйдет замуж; слово сядь означает, что сидеть ей в девках, а слово ляжь лежать во гробу (Чернигов, губ.). Назад

39 Нар. сл. раз., 143; D. Myth., 1071. Назад

40 Опис. Олонец. губ., Дашкова, 208. В некоторых деревнях сваха прежде, нежели отправится на переговоры с родителями невесты, берется за угол стола и сдвигает его с места с таким приговором: "сдвину я столечницу, сдвину и сердечную" (т. е. подвину и невесту к замужеству). - Арханг. Г. В. 1843, 29; Совр. 1857, I, смесь, 54. Назад

41 Сахаров., I,12; Потебн., 149. Назад

42 Die Gotterwelt, 99; D. Myth., 1061. Назад

43 Нар. сл. раз., 150; Карман, книжка для любит, землевед., 319. Назад

44 Ворон. Г. В. 1851, 12. Назад

45 Сахаров., 1,54. Назад

46 Послов. Даля, 1033. "Ешь кашу дочиста, не оставляй на тарелке зерен, чтобы жених не был рябой" (или: невеста - ряба); "мети избу чище, чтобы жених был хороший" = чистый лицом и душою (Архив ист.-юрид. свед., I, ст. Кавелина, 11). Назад

47 Послов. Даля, 428. Назад

48 Нар. сл. раз., 137; Черты литов. нар., 112; Записки Авдеев., 142 - 3. Назад

49 О. З. 1848, т. LVI, 205. Назад

50 О. З.1851, VIII, ст. Буслаева; Приб. к Ж. М. Н. П. 1845, ст. Прейса: "Об эпическ. поэзии сербов". Назад

51 Такой недостаток замечается в XIII томе Истории проф. Соловьева, который в поэтических изображениях народных былин видит прямые свидетельства о нравах и быте допетровского времени; богатырь и козак, по его мнению, названия однозначащие, "и наши древние богатырские песни в том виде, в каком оне дошли до нас, суть песни козацкия, о козаках" (стр. 173). Если бы автор отделил в этих песнях все, что принадлежит русскому народу наравне с другими индоевропейскими племенами, как их общее наследие, то увидел бы, как немного останется на долю действительного козачества! Назад

52 Калеки Пер. II, 342 - 355. Назад

53 Разбор книги "Калеки Перехожие" г. Тихонравова, 13 - 14. Назад

54 Этн. Сб., VI, 29. Та же загадка у болгар: "Господь книгу написал, а не може и сам да и прочесте" (из рукописи, сборн. г. Каравелова). Назад

55 В житии Авраамия Смоленского, сочиненном в XIII стол., сказано, что он был обвиняем в ереси, "а инии глаголаху нань - глубинныя книгы почитает" (Истор. рус. церкви Макария, еписк. винницкого, III, 269). Назад

56 Исслед. о скопч. ереси, Надеждина, 291; Ч. О. И. и Д. 1864, IV, 78; в так называемых скопческих "Страдах" читаем: "и дастся тебе книга голубина от Божьего Сына". Назад

II. Свет и тьма

Языческие представления имеют свою историю; они создаются не вдруг, а постепенно - вместе с поступательным движением народной жизни, с медленным усвоением уму и памяти внешних явлений природы. Всякое развитие начинается ab ото; как из неприметного зародыша вырастает целый организм, так из едва уловимых зачатков мысли образуется мало-помалу разнообразная система народных верований. Первый шаг на этом пути должен был состоять в смутно зародившихся в человеке понятиях об отношении его к миру окружающему: он почувствовал, что есть что-то могучее, постоянно влияющее на его собственное существование. Отделив себя от остального мира, человек увидел всю свою слабость и ничтожность пред тою неодолимою силою, которая заставляла его испытывать свет и мрак, жар и холод, наделяла его насущною пищею или карала голодом, посылала ему и беды и радости. Природа являлась то нежною матерью, готовою вскормить земных обитателей своею грудью, то злою мачехой, которая вместо хлеба подает твердый камень, и в обоих случаях всесильною властительницею, требующею полного и безотчетного подчинения. Поставленный в совершенную зависимость от внешних влияний, человек признал ее за высочайшую волю, за нечто божественное, и повергся перед нею с смиренным младенческим благоговением. В таинственных знамениях природы, в ее спокойно-торжественных и грозных проявлениях видел он одно великое чудо; слово "божество", вылетевшее из его уст, обняло собою все богатство многоразличных естественных сил и образов. С дальнейшими приобретениями ума, какие необходимо условливались новостью ежедневно возникающих впечатлений и наклонностью человека наблюдать и анализировать, он более и более знакомился с разнообразием естественных явлений; фантазия вызывалась к работе, понятие о божестве дробилось, и это возрастающее многобожие указывало на большую или меньшую развитость племени в незапамятную эпоху первоначального язычества. Следить за таким процессом создания религиозных образов и связанных с ними поверий чрезвычайно трудно и почти невозможно. Мифология не знает хронологии; хотя несомненно - сказания о богах слагались постепенно и требо(30)вали немалого времени, но память о старине, доносимая нам в устных преданиях и символических обрядах, сливает все частности воедино и разом, в нелегко разрываемой связи, передает то, что должно было создаваться в течение многих и многих лет.

На раннем утре своего доисторического существования пранарод, от которого произошли индоевропейские племена (в том числе и славяне), был погружен в ту простую, непосредственную жизнь, какая установляется матерью-природою. Он любил природу и боялся ее с детским простодушием и с напряженным вниманием следил за ее знамениями, от которых зависели и которыми определялись его житейские нужды. В ней находил он живое существо, всегда готовое отозваться и на скорбь и на веселье. Сам не сознавая того, он был поэтом; жадно вглядывался в картины обновляющегося весною мира, с трепетом ожидал восхода солнца и долго засматривался на блестящие краски утренней и вечерней зари, на небо, покрытое грозовыми тучами, на старые девственные леса, на поля, красующиеся цветами и зеленью. Нам, по замечанию Макса Мюллера, кажутся детскими встречающиеся в Ведах выражения: "взойдет ли солнце? возвратится ли заря, наш давнишний благодетель? восторжествует ли божество света над темными силами ночи?" И когда, наконец, восходило солнце, изумленный зритель задавал себе вопросы: "каким образом, едва родившись, оно является столь могучим, что, подобно Геркулесу, еще в колыбели одерживает победу над чудовищами ночи? как идет оно по небу? отчего нет пыли на его дороге? отчего не скатится вниз с своего небесного пути?" Но все эти вопросы понятны и трогательны по своей искренности в устах народа, еще незнакомого с мировыми законами. Длинный ряд последовательной смены дня и ночи должен был успокоить взволнованное чувство, и взоры человека привыкли встречать восход солнца поутру и провожать его закат вечером. Но зато редко повторяющиеся затмения долгие годы, даже до позднейшего времени, пробуждали в народах смутное чувство ужаса и сомнений: может быть, благотворное светило дня погибнет навеки и никогда более не озарит своим светом земли и неба. Первые наблюдения человека, первые опыты ума принадлежали миру физическому, к которому потому тяготели и его религиозные верования и его начальные познания; и те и другие составляли одно целое и были проникнуты одним пластическим духом поэзии, или прямее: религия была поэзией и заключала в себе всю мудрость, всю массу сведений и первобытного человека о природе. Оттого в наивных представлениях старины и в сказаниях, возникших из мифических основ, так много изящного, обаятельного для художника. Такое отношение к природе, как к существу живому, нисколько не зависело от произвола и прихоти ума. Всякое явление, созерцаемое в природе, делалось понятным и доступным человеку только чрез сближение с своими собственными ощущениями и действиями, и как эти последние были выражением его воли, то отсюда он естественно должен был заключить о бытии другой воли (подобной - человеческой), кроющейся в силах природы. Иной образ мышления, который мог бы указать ему в природе те бездушные стихии, какие мы видим в ней, был невозможен; ибо требует для себя уже готового отвлеченного языка, который бы не властвовал над фантазией, а был бы покорным орудием в устах человека. Но такой язык, как известно, создается медленными усилиями развития, цивилизации; в ту же отдаленную эпоху всякое слово отличалось материальным, живописующим характером. Мы и доселе выражаемся: солнце восходит или садится, буря воет, ветер свистит, гром ударяет, пустыня молчит (сравни немецкие обороты: der Wind rast или tobt, das Meer zurnt, das Feld schweigt und ruht и проч.); доселе говорим о силах природы, как о чем-то свободно действующем, и только благодаря (31) современным научным сведениям не придаем этим старинным, освященным привычкою выражениям - буквального смысла. Мы низвели эти и тысячи других метафорических речений, ежедневно повторяющихся в живой речи, до значения простых формул, обязанных указывать на то или другое явление неодушевленной природы, и, произнося их, никому и в голову не приходит, чтоб солнце обладало ногами для ходьбы, чтоб оно восседало на престоле, чтобы ветер производил свист губами, гром бросал молнии рукою, а море действительно могло чувствовать гнев, и так далее. Не таково было положение наших доисторических предков; на сущность их мысли язык оказывал чарующее влияние; для них достаточно было, следуя замеченному сходству явлений, сказать: "буря воет", "солнце восходит", как тотчас же возникали в мыслях и те орудия, при посредстве которых совершаются подобные действия человеком и другими животными. Следовательно, при самом начале творческого создания языка силам природы уже придавался личный характер. Такой способ выражения мы называем поэтическим и в метафорах его видим преувеличение; но для тех, которые создавали язык, ничего не могло быть простее и естественнее. Чтобы лишить природу ее живого, одушевленного характера, чтобы в быстронесущихся облаках видеть одни туманные испарения, а в разящей молнии - электрические искры, нужно насилие ума над самим собою, необходима привычка к рефлексии, а следоват., до известной степени искусственное образование. Потому-то и дитя и простолюдин не способны к отвлеченному созерцанию, мыслят и выражаются в наглядных пластических образах. Ушибется ли ребенок о какую-нибудь вещь, в уме его тотчас же возникает убеждение, что она нанесла ему удар, и он готов отплатить ей тем же; катящийся с пригорка камень кажется ему убегающим, журчание ручья, шелест листьев, плеск волны - их говором. Первобытный человек, по отношению к окружающему его миру, был также дитя и испытывал те же психические обольщения. Прибавим к этому, что в древнейших языках каждое из имен существительных имеет окончание, обозначающее мужской или женский род (имена среднего рода позднейшего образования и отличаются от мужских и женских форм большею частию только в именительном падеже), а это должно было породить в уме соответственную идею о поле, так что названия, придаваемые различным явлениям природы, получали не только личный, но и половой тип. Последствием было то, что пока в языке продолжался процесс творчества, до тех пор невозможно было говорить об утре или вечере, весне или зиме и других подобных явлениях, не соединяя с этими понятиями представления о чем-то личном, живом и деятельном 1. Итак, и язык, и тесно связанный с ним образ мышления, и самая свежесть первоначальных впечатлений необходимо влекли мысль человека к олицетворениям, играющим такую значительную роль в образовании мифов. Человек невольно переносил на божественные стихии формы своего собственного тела или знакомых ему животных, разумеется, формы более совершенные, идеальные, соответственно действительному могуществу стихий. Понятно, что в воззрениях древнейшего народа не могло быть и не было строгого различия между побуждениями и свойствами человеческими и приписанными остальной природе; в его мифах и сказаниях вся природа является исполненною разумной жизни, наделенною высшими духовными дарами: умом, чувством и словом; к ней обращается он и с своими радостями, и с своим горем и страданиями и всегда находит сочувственный отзыв. По нашим народным преданиям, сохранившимся доныне и тождественным с преданиями всех других племен, звери, птицы и растения некогда разговаривали, (32) как люди; поселяне верят, что накануне нового года домашний скот получает способность разговаривать между собою по-человечески, что пчелы во всякое время могут разговаривать с маткою и друг с другом, что дятел стучит в дерево с отчаяния, и т. д. В песнях и сказках цветы, деревья, насекомые, птицы, звери и разные неодушевленные предметы ведут между собою разговоры, предлагают человеку вопросы и дают ему ответы. В шепоте древесных листьев, свисте ветра, плеске волн, шуме водопада, треске распадающихся скал, жужжании насекомых, крике и пении птиц, реве и мычании животных - в каждом звуке, раздающемся в природе, поселяне думают слышать таинственный разговор, выражения страданий или угроз, смысл которых доступен только чародейному знанию вещих людей 2.