Сергей Львов - Питер Брейгель Старший Страница 12

В открытом поле за стенами города горят костры. Над кострами повешены на железных цепях плоские медные чаны. В них налито льняное масло. Испарения, которые поднимаются над медленно выкипающим маслом, поджигают. Они горят прозрачным голубым огнем. Когда летучие субстанции выгорают, масло еще долго томится на медленном огне, покуда не станет таким густым, что его по праву можно будет назвать «стандойль» — «стойкое масло».

И для всего — для формы чанов, для их расстояния от огня, для того времени, какое полагается длить варку, даже для дерева, которое кладется в костер, — есть свои правила, хотя уж топливо, казалось бы, никак не может повлиять на качество масла. Но мастер не устает снова и снова повторять эти правила и заставляет учеников переделывать все сначала, если они самовольно в чем-нибудь от них отступили.

Впрочем, таким способом готовят масло не все мастерские. Есть художники, которые считают, что если выставить масло на солнечный свет в прозрачной посуде и продержать так долгие месяцы, через равные промежутки сливая осветленный слой с отстоя, то получится самое лучшее масло. Другие добиваются стойкости и прозрачности иными способами. И у каждой мастерской есть если не свой секрет, то уж непременно свои поправки к известным способам. Встречаясь, мастера подолгу рассуждают о них, впрочем, иногда утаивая некоторые подробности, а ученики жадно прислушиваются к тому, что сказано, и стараются догадаться об умолчаниях.

Рассуждая о различных способах приготовления масла, о свойствах льняного сравнительно с ореховым и маковым и то, каким должно быть масло идеальное, сообщающее живописи невиданную стойкость, а поверхности картин свежесть и глянец, мастера не преминут с гордостью вспомнить, что само искусство масляной живописи, открыл нидерландский художник Ян ван Эйк. За секретами этого искусства к ним приезжали из других стран, даже из Италии, прославленной своими художниками.

Питер Кук рассказывал историю, которую несколько десятилетий спустя Карель ван Мандер запишет в своей биографии ван Эйка так:

«Он решил сделать изыскания с целью составить такой лак, который мог бы сохнуть и в комнатах, без помощи солнца. Произведя ряд исследований над различными маслами и другими природными веществами, он увидел, что льняное и ореховое масло сохнут быстрее всех других. Примешав тогда к маслу еще некоторые другие вещества, он всю эту смесь вскипятил и получил самый лучший лак, какой только может быть на свете. Но вследствие того, что такие трудолюбивые и способные люди никогда в своих исследованиях не останавливаются, а идут дальше, стремясь достигнуть более совершенного, он после многих опытов открыл, что краски легко смешиваются с маслом и, высохнув, становятся совсем твердыми и, затвердев, хорошо переносят воду, что сверх того масло делает краски живее и придает им блеск и без покрывания лаком…

Ян в высшей степени был обрадован этим открытием, и не без основания, так как оно породило новый способ и новый род живописи, сильно всех удививший, даже в тех странах, куда молва об этой новости дошла очень скоро. Из страны циклопов и вечно пылающей Этны приходили люди, чтобы воочию увидеть это необыкновенное открытие».

Итальянские художники, рассказывает он дальше, следуя, видно, устной традиции, которую горделиво поддерживали в нидерландских мастерских, внимательно разглядывали картины ван Эйка, даже нюхали их, чтобы разгадать секрет. «Но тайна все-таки оставалась от них сокрытой. Так продолжалось до тех пор, пока некто Антонелло, уроженец города Мессины в Сицилии, страстно желавший изучить живопись масляными красками, не приехал в Брюгге и во Фландрию, и, изучив там искусство, не перенес его в Италию».

Ученики с удовольствием слушали эту историю, принадлежавшую к самым почетным преданиям гильдии.

Постепенно ученик овладевал трудным и хлопотливым искусством выбора досок, нанесения грунта, отбеливания и варки масла. Но все это лишь начало, сложное, но начало. Ученику предстоит освоить сложную науку о красках. О свинцовых белилах, о которых упоминали уже Плиний, Витрувий и Теофраст и которыми работали славные ван Эйки и недавний гость Нидерландов — Дюрер. О важности свинцовых белил и об осторожности, требуемой при обращении с ними. О красивейших охрах — торговцы красками привозят их из Италии и Франции. О красильной марене. Ее привозят в Антверпен с севера, из Голландии, где специально сажают дающее ее растение. Об удивительно стойкой желтой краске — ее варят из недозрелых ягод крушины или жостера. О красной киновари, не случайно известной с незапамятных времен. Без нее не обойдешься, но она, на беду, не очень стойка и бледнеет на сильном свету. И о многих других красках, привозимых из дальних и близких краев.

Трудную науку о красках, об их выборе, их приготовлении нужно усвоить не только головой, но глазами и руками. Растирать краску художнику надлежит самому. Это работа долгих часов, и она требует от живописца столь же стойкости и упорства, сколь твердости от камня, на котором ты растираешь краски.

Запомни, что всего пригоднее для этой цели плита из порфира или мрамора, а движения твои должны быть несуетливы, размеренны и кругообразны. И показывая мастеру результат, ты не скоро добьешься от него похвалы. Он будет тщательно, придирчиво проверять краску на ощупь, медленно пропуская ее между пальцами, и, если найдет в ней комки и крупицы, заставит тебя еще долго тереть ее.

Впрочем, если дело дойдет до ультрамарина, а дойдет оно до него, только если ты работаешь в мастерской, хозяин которой может позволить себе купить эту самую дорогую из красок, мастер никому не доверит растирать ультрамарин. На эту работу можно будет глядеть через его плечо, задерживая дыхание, чтобы не сдуть ни единой пылинки драгоценной небесно-голубой краски.

Наконец наступит торжественный день, когда мастер после долгих наставлений доверит тебе исполнить некоторые второстепенные детали в картине. Питер Кук, который готовил картоны для ковров, поручал ученикам еще и орнамент бордюра, а его жена — Майкен после замужества не оставила своей работы миниатюристки — приучала их обращаться с тоненькими кистями, брать краску понемножку, осторожными движениями делать едва заметные сливающиеся, как на эмали, мазки.

В мастерской Питера Кука можно было узнать все, что можно было узнать в других хорошо поставленных антверпенских мастерских. Но и многое другое. Здесь можно было не только рассматривать трактаты по архитектуре и живописи, которые мастер привез из своих путешествий, не только гравюры с его собственных рисунков и работ многих замечательных художников. Здесь можно было встретить многих антверпенских художников, навещавших гостеприимный дом главы гильдии.

Атмосфера постоянных занятий искусством, разговоров о его новостях, отечественных и чужеземных, споров о его законах и секретах была воздухом мастерской, и, когда ученик становился взрослым, ему разрешалось не только слушать, но и порою почтительно вставить слово в эту беседу, особенно если гость снисходительно задаст вопрос, чтобы проверить, как преуспел ученик, и похвалить учителя.

Труден путь ученика. Долог путь ученика.

Но если он покажется тебе слишком долгим и слишком трудным и ты возропщешь, мастер снова напомнит тебе рассуждение из старинного трактата, вывезенного им из Италии:

«Шесть лет практиковаться в живописи… все время рисуя, не пропуская ни праздничных, ни рабочих дней. Только таким образом природная склонность, благодаря долгому упражнению, превращается в большую опытность. Иначе же, избрав другой путь, не надейся достигнуть совершенства. Хотя многие и говорят, что научились искусству без помощи учителя, но ты им не верь; в качестве примера даю тебе эту книжечку: если ты станешь изучать ее денно и нощно, но не пойдешь для практики к какому-нибудь мастеру, ты никогда не достигнешь того, чтобы с честью стать лицом к лицу с мастерами».

В мастерской Питера Кука молодой Брейгель из подростка или юноши, которым он попал сюда, стал взрослым человеком и постепенно научился всему, чему мог научиться у своего учителя, у его жены, у сотоварищей по мастерской и у других художников, появлявшихся в ней. Кроме того, он много раз — с начала и до конца, подряд и вразбивку — выслушал рассказ мастера о главных воспоминаниях его жизни — путешествиях в Италию и в Турцию. О Турции Брейгель не думал, но побывать в Италии ему хотелось. Слушая учителя, он мысленно прикидывал, когда сможет в свою очередь отправиться в это путешествие, каким путем и на какой срок. Он не был ни богат, ни известен и, в отличие от Питера Кука, мог рассчитывать только на свои собственные силы, на тощий кошелек и крепкие ноги.

Помимо всего необходимого и важного для будущей работы, чему он научился в мастерской, что увидел и услышал здесь, был еще город с его шумной, кипучей, напряженной жизнью. Чем старше становился Брейгель, чем больше осваивался со своим новым положением, чем самостоятельнее ощущал себя, тем больше тянуло его из дома Питера Кука на набережные, улицы, площади, рынки. В эти годы в Антверпене очень много строили. По сведениям одного из современников, здесь одновременно сооружалось несколько сотен больших и малых новых зданий. Питера Брейгеля — художника, как мало кто в его время умевшего и любившего изображать механизмы и машины, влекли к себе строительные площадки Антверпена.