Сказки - Татьяна Ивановна Александрова Страница 13

Много народу пошло девочек искать. Стемнело. В руках у людей толстые смолистые ветки горят. При свете такой ветки один мальчишка, живший от нас совсем неподалёку, и нашёл меня. Он сначала думал, что я — пучок травы, полузасыпанный снегом. Но я изо всех сил глядела на него, чтобы он меня поднял. Вгляделся и как заорёт:

— Тут они! Тут ихняя кукла валяется!

Все сбежались, стали звать, аукать, искать вокруг. И нашли девочек под ёлкой. Они спали, прижавшись друг к дружке, сунув ноги в один валенок.

— Это наша спасительница! — говорили с тех пор про меня. — Если бы не она, девочки и замёрзнуть могли б!

Федотик

— У Насти и Моти был младший брат Федотик, — рассказывала старая престарая тряпичная кукла. — Сначала он такой маленький был, что в люльке на дне лежал, и его совсем не было видно. Потом до половины люльки дорос. А когда научился из люльки выглядывать, стали сёстры его нянчить вместо мамы. Меня в люльку к Фетодику посадят и качают.

Дело было летом. Отец и мать в поле. А мы с Настей Мотей нянчили Федотика. Он уже стал ростом с люльку научился сам из неё вылезать.

Прибежали подружки:

— Пошли с нами! Ягоды в лесу поспели!

Как не пойти!

Мотя меня, куклу, на руки взяла, Настя — братика. Прихватили корзины и — в лес. А там от земляники красным-красно, от черники черным-черно. А как Насте-то собирать, руки у неё заняты. Поставила братца на землю. Он раз шагнёт — одной ногой другую зацепит, два шагнёт — второй ногой первую заденет, три шагнет — да и шлепнется.

Видят девочки, далеко братец не убежит. Постелили платок с головы под кустом, усадили братца. В одну руку кусок хлеба дали, в другую — меня, игрушку, чтоб не скучал. И начали собирать ягоды. Они собирают, а Федотик хлеб ест и меня кормит. Принесли ему ягод. Он одну ягодку съест, другую мне протянет. Видят сёстры, хорошо нам с Федотиком, да и ушли подальше.

Остались мы одни, да ненадолго. Прилетела бабочка. Машет крыльями, а сама как цветок. Федотик одну ягодку себе, другую бабочке протягивает. Не ест бабочка ягод.

Бабочка улетела, а с ветки спрыгнула птица. Федотик одну ягодку себе, другую — птице. Птица ягоду съела, хлеб поклевала, улетела на ветку и давай песни петь. Она поёт, а мы подпеваем.

А с дерева прямо к нам — белка, пушистая, ушастая, сама рыжая, хвост серый, глаза блестят. Федотик одну ягоду себе, другую — белке. Первый раз белку видит, а не боится, хлеб ей протягивает. И белка не боится, хлеба попробовала, ягод поела и стала цокать: спасибо, мол. Прыгнула на дерево и убежала вверх по стволу.

А из-за куста идёт, хвостом траву метёт лиса, рыжая, нос длинный. Федотик одну ягоду себе, другую — лисе. Та ягод не хочет, схватила хлеб, весь кусок, и побежала. Бежит, оглядывается, хвостом помахивает: спасибо, мол. Хотели мы с Федотиком заплакать, да передумали: у нас ведь ягоды остались.

Тут ветки затрещали, и прямо к нам — как вы думаете, кто? Лиса вернулась? Нет. Сёстры прибежали? Нет. Они далеко ушли, их даже слышно не было. Прямо к нам — зверь, косматый, косолапый, куцехвостый, побольше нашего Барсика, поменьше Барбоса.

Федотик одну ягоду себе, другую — зверю. А тот взял да и съел ягоды, все до одной. И начал лизать Федотика, ведь у малыша и руки, и лицо, и рубашка в ягодах. Пасть открывает, язык высовывает, зубы острые. Я и подсунулась ему. Пусть меня, куклу, лижет, я ведь тоже в ягодах. Он полизал-полизал, жевать начал. Жуёт и приговаривает: «Ррр!» А Федотик плачет-заливается, тянет меня из звериной пасти.

И тогда на поляну с одной стороны выскочили Мотя с Настей, а с другой — ещё один зверь, ростом с нашу Бурёнку. Сёстры как закричат, схватили Федотика, Федотик — меня — и наутёк. А Большой вверь как зарычит, хвать маленького и тоже наутёк. В другую сторону, только ветки затрещали.

Выбежали на опушку леса, Настя нас с Мотей и Федотиком посадила на травку, а сама не побоялась, вернулась на ту поляну за платком и за ягодами, которые там оставили, когда от медведицы убегали. Полные две корзины ягод домой принесли.

Медвежий угол

Шёл солдат со службы домой. Это было давным-давно, ещё в те времена, когда солдаты по двадцать пять лет в войсках служили, вот как давно!

Служил солдат долго, а выслужил немного. Разве что звать стали не Петькой, а Петром. Ушёл из деревни на службу царскую парнишка, а обратно шёл старик с седыми усами, нёс за спиной ранец, в кармане — три копейки, а в седой голове — думу: остался ли дома кто в живых да помнят ли его, старого.

Тридцать рек переплыл солдат, а через сколько речек и ручьёв перебрался, не сосчитать. Через семь великих городов прошагал солдат, а сколько прошёл он малых городов, посёлков, сёл и деревень, и не перечислишь. Сто лесов прошёл солдат, а сколько лугов, полей, перелесков, и не упомнишь.

Через широкие реки люди солдата на лодках перевозили, а в городах и деревнях кормили, спать укладывали: летом на сеновале, зимой на печке, к теплу поближе.

Идёт солдат, идёт. Реки всё шире, деревня от деревни всё дальше. Утром выйдешь из одной, а до другой деревни дойдёшь только к ночи. «Куда идёшь, мил человек? — спрашивали его. — Оставайся у нас!»

Поблагодарил солдат, но до дома уже недалеко. Город да речка, луг, поле, роща, лес большой, а там ещё вёрст сорок — и деревня солдатова.

Купил солдат на свои три копейки баранок и пряников — гостинец племянникам и внукам, если есть кто. Из города вышел на заре. Весна была, заря рано поднималась. Солнце на небо вышло, а солдат уже за рекой по лугу идёт, свои солдатские песни распевает. На поле вышел, крестьян встретил, хлеб они сеяли, усадили солдата с собой обедать. Он им за это рассказал, где бывал, что видал, какие люди в дальней стороне живут, что делают, о чём разговаривают.

Отдохнул солдат, пошёл дальше. Весенний день долог. К вечеру