Алексей Козлов - Козел на саксе Страница 14

Одним из наиболее мощных средств воздействия на сознание масс в формировании всенародно любимого образа приблатненного "героя" было "важнейшее из искусств" - кино. Начиная с "Путевки в жизнь", образы, созданные такими выдающимися актерами как П. Алейников, Б. Андреев, Н. Крючков, М. Бернес или М. Жаров, оказывали колоссальное воздействие на внутренний мир подрастающих советских поколений. Это были положительные герои, передовики труда, храбрые солдаты и матросы, отважные разведчики, но с повадками блатных, а иногда и явные воры и бандиты, но уж больно симпатичные (например герой Н. Крючкова в фильме "Котовский"). Ваня Курский Петра Алейникова был кумиром послевоенных мальчишек, его манере двигаться и говорить было так легко и приятно подражать. Те, у кого это лучше получалось, становились любимцами двора. Помню, как, играя "в войну", мы повторяли эпизоды из фильма "Малахов курган", стараясь в точности воспроизвести движения матроса, который перед тем, как выйти из укрытия и броситься под танк со связкой гранат, отдавал товарищу недокуренную папиросу, с любовью оттягивал широченную брючину своих "клешей" и говорил: "Прощайте, меня звали Колей". Все это делалось нами на полном серьезе и с неистовым пафосом. Одним из мощнейших носителей приблатненности в советской культуре был, несомненно, Леонид Утесов, популярнейший на всех уровнях, от урок до правительства певец, актер и шоумен. Начало его карьеры во времена НЭПа было тесно связано с исполнением блатных песен. В моей детской коллекции патефонных пластинок были записи Утесова 20-х годов с таким репертуаром, как "С Одесского кичмана", "Гоп со смыком" и "Лимончики". Пластинки эти были запилены до предела, там почти не осталось бороздок и слушать их было бесполезно. Но я хранил их как реликвию, поскольку было известно, что они были запрещены. Действительно, Утесов, становясь все более популярным, постепенно менял тематику. Сперва это были песни с морским уклоном - "Ведь ты моряк, Мишка", "Раскинулось море широко", затем с лирическим и патриотическим, но задушевная, блатная одесская интонация не исчезала в его манере никогда. Чрезвычайной популярностью у советских людей пользовался всегда образ остроумного и положительного жулика - Остапа Бендер. В послевоенные времена книги Ильфа и Петрова "Двенадцать стульев" и Золотой теленок" официально были изъяты из школьной программы по истории советской литературы и не переиздавались до хрущевских времен. Но все читатели, от мала до велика, зачитывались их довоенными изданиями. Было очень популярным "холмить" летучими фразами Остапа Бендер в самых разных жизненных ситуациях. Многие ходячие выражения, такие как "Может Вам дать ключи от квартиры, где деньги лежат?" - стали жить своей жизнью, без сопоставления с источником.

Нас всех тогда заставляли носить в школе пионерский галстук и предполагалось, что каждый пионер будет находиться в галстуке и после школы, до самой ночи. Никто особенно за этим , правда, не следил. Хотя, если кто-то из учителей (не дай Бог - классный руководитель) случайно встречал ученика-пионера вне школы без галстука, он обязательно делал замечание или предупреждение. Мы все это прекрасно понимали и поэтому большинство школьников относились к галстукам безо всякого благоговения, скорее как к обязательной формальности. Обычно, выйдя из школы, за пределы видимости, многие скорее снимали галстук и прятали его в карман, а то еще кто-нибудь из двора увидит тебя в нем, а это значит - засмеют. Между собой галстук назывался "селедкой". Уже позднее, в хрущевские времена, когда икра исчезла из системы торговли и, перейдя в сферу парт-распределителей, стала дефицитом, народ откликнулся такой шуткой, пародировавшей пионерскую клятву: "Как наденешь галстук - береги его, ведь с красною икрою он цвета одного!". Но все же, в сталинские годы, официальное отношение к этому символу было достаточно серьезным, особенно после войны, когда к образу Павлика Морозова добавились имена пионеров-героев, посмертно прославившихся в борьбе с фашистами. Ближе к концу советской власти в народе, воспитанном на образах героев появилась неизвестно кем придуманная "хохма" о некоем Павлике Матросове, который закрыл амбразуру телом своего отца. Это был уже полный крах идеологии.

И все-таки, оказываясь во дворе, послевоенные дети попадали в свой особый мир, совершенно отличающийся от школы и скрытый от мира родителей. В принципе, это был типичный "андеграунд", его детская разновидность. Здесь все мальчишки говорили на естественном "матерном" языке, который автоматически забывался дома и в школе. При девочках никто не "ругался", даже самая шпана, - это считалось дурным тоном. Чисто блатные песни пелись только в мужской компании, а песни романтического невинного содержания вместе с девочками. Мне кажется, что повышенный интерес детей того периода к надуманной романтической тематике возник во многом благодаря специфической детской литературе, имевшей воздействие на воображение пионеров. Прежде всего, я имею в виду произведения Александра Грина с его вневременной и вне географической действительностью, с вымышленными городами, странами и ситуациями. С большим энтузиазмом пелись тогда такие шедевры, как: "В Кейптаунском порту", "Юнга Билл", "В нашу гавань заходили корабли", "В стране далекой Юга" ("Джон Грэй"). Кейптаун, в котором "Жаннета" поправляла такелаж, был для нас таким же нереальным, как гриновский Зурбаган. Так как эта романтика охватывала учеников начальных классов, где еще не проходили "Евгения Онегина", и поэтому еще не знали слова "повеса", то в песне о Джоне Грэе вместо "был он большой повеса.." пели "был он большой по весу.." . И таких аберраций было немало. Кстати, в упомянутой песне было одно непонятное и тревожащее душу место, где "Рита и крошка Нелли его пленить сумели, часто обеим в любви он клялся..". Любовь втроем не совсем укладывалась в детском воображении. Ну, а когда после окончания войны в клубах начали показывать уже упомянутые "трофейные" фильмы, то они получили вполне определенную связь с песенной тематикой. Такие слова, как - "...вот в воздухе сверкнуло два ножа, пираты затаили все дыханье, все знали атамана как вождя, и мастера по делу фехтованья.." приобретали вполне конкретный смысл. Выходило так, что в играх мы нередко визуализировали свои любимые песни.

Не менее будоражащими психику были далеко не детские песни типа "Девушка в серенькой юбке" о благородном, мужественном капитане и коротком адюльтере в каюте, с богатой и недоступной на первый взгляд пассажиркой. С другой стороны, было немало юмористических, и даже пародийных песен, которые обнаруживали как бы двойное дно, где проявлялось ироничное отношение поющих ко всему этому жанру. Так, в одной из песен на распространенную тему мести вора своей неверной подруге, был следующий финал: "Сразу хмель покинула головушку, из кармана выхватил наган, и зарезал я свою зазнобушку, а в ответ услышал: "Хулиган!" ... Существовали и совсем невинные песни с экзотическим уклоном, типа "На острове Таити жил негр Тити-Мити и попугай Ке-Ке", "Надену я черную шляпу, уеду я в город Анапу", а также откровенно шуточные - "Ко мне подходит санитарка - звать Тамарка", "Мама, я повара люблю..", "Чемоданчик", "Помнишь Мезозойскую культуру" на мотив популярного танго Леонида Утесова "Если любишь - найди", и много других. Были и совсем похабные юморные песни, которые все малолетки пели, лихо подражая взрослым, но в глубине души стесняясь, и не все понимая. Ну, например: " Пошла я раз купаться, за мной следил бандит, я стала раздеваться, а он мне говорит..." - дальше вспоминайте сами.

Нельзя не упомянуть любимые всеми пионерами песни, где слова, сочиненные неизвестно кем, были положены на давно известные мелодии. Это относится, в первую очередь, к песне "На далеком Севере, эскимосы бегали", которая пелась на мотив очень популярного довоенного американского фокстрота "Девушка играет на мандолине". На основе старой еврейской мелодии "Бай мир бист ду шен" было сочинено много разных новых слов. Например, в годы войны Леонид Утесов записал на пластинку замечательную, остроумную песню "Барон фор дер Пшик", а во дворах пользовалась огромной популярностью песня на ту же мелодию - "Старушка не спеша, дорожку перешла, ее остановил милиционер..." Причем в этой песне присутствовал явный национальный колорит, поскольку старушка оправдывалась перед милиционером, говоря "Ах Боже, Боже мой, ведь я иду домой, сегодня мой Абраша выходной..." Дальше шло длинное описание того, что она несла ему в сумочке, и все это пелось с еврейским акцентом. Но я твердо помню, что при этом никакого антисемитского смысла в песню не вкладывалось. Это был просто юмор. Вообще во дворе национализм не процветал. Конечно, иногда могли обозвать кого-нибудь "жиденком" или "армяшкой", но это было довольно редко и в каких-то крайне нервных ситуациях, сгоряча. Но после этого рассчитывать на дружбу с тем, кого обозвали, не приходилось. А это вносило определенные сложности в дальнейшую дворовую жизнь, например, при формировании команд для игры в футбол, в лапту, в казаки-разбойники. Кстати, прощенья просить было не принято, поэтому обида забывалась не скоро.