ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 2 (Русское советское искусство) - Луначарский Анатолий Васильевич Страница 14

Комиссариат просвещения, по инициативе Председателя Совета Народных Комиссаров т. Ленина, приступит скоро к агитации нового образца, к агитации и пропаганде монументальной.

Для этого, во–первых, в самом близком будущем будет сделан выбор многочисленных цитат — плодов ли народной мудрости, или изречений великих умов всех стран и наций, — которые отвечают миросозерцанию и настроению новой, социалистической России.

Изречения эти будут вырезаны на каменных досках пли отлиты из бронзы и поставлены на видных местах в Петрограде, Москве и всюду, где Совдепам угодно будет вступить па этот путь.

Доски будут изготовлены под руководством лучших художников. Каждая доска будет открыта праздником, с произнесением речи на увековечиваемый текст и музыкальным отделением.

Одним из ярких проявлений монументальной агитации явится уничтожение на Триумфальных воротах при въезде в красный Петербург позорной надписи, восхваляющей зверства покорных еще хищникам–царям войск русских в Персии и Польше, и замена ее надписью: «Да здравствует грядущее братство народов!»

Одновременно с этим мы начинаем ставить в садах и удобных уголках столицы памятники, преследующие, скорее, именно цели широкой пропаганды, чем цели увековечения.

Мы будем гнаться не за внешней пышностью, не за ценностью материала, а за количеством и выразительностью этих памятников.

Мы твердо надеемся, что в более спокойное время многие из этих памятников превратятся в вечные мраморы и бронзы.

Пока этим гипсам и терракотам предстоит, прежде всего, сыграть живую роль в живой действительности.

Памятники будут открываться по воскресеньям. Открытие будет сопровождаться речью о значении данного лица, иногда чтением отрывков из его произведений и, конечно, музыкой.

К участию будут приглашаться рабочие, культурно–просветительные организации и все учебные заведения.

Вечером в тот же день в каком–нибудь из больших театров будет устраиваться спектакль или концерт, посвященный чествуемому лицу.

На пьедесталах памятников будут написаны краткие биографии и отдельные изречения изображенного великого человека. Такие памятники будут служить местом паломничества для разного рода экскурсантов, учеников школ и т. д.

В первую очередь предполагается открытие памятников: Радищеву, Рылееву, Пестелю, затем Белинскому, Добролюбову и Чернышевскому и, по всей вероятности, поэту Некрасову.

Общее руководство работой по изготовлению и постановке этих памятников поручено известному скульптору Шервуду, но к работе будут привлечены все желающие, самым широким образом.

ИСКУССТВО

Речь на открытии Петроградских государственных свободных художественно–учебных мастерских 10 октября 1918 г. Издана под названием «Об искусстве» Отделом изобразительных искусств Наркомпроса в 1918 г. (с предисловием Н. Н. Лунина, полемизирующим с реалистическими принципами Луначарского). (В сборнике: Луначарский А. В. Искусство и революция. М, изд. «Новая Москва», 1924, речь датирована ошибочно 1919 годом).

В обоих изданиях стенограмма напечатана с ошибками и искажениями. Публикуемый нами текст исправлен И. А. Сацем по указаниям автора в 1932 г.

Печатается по тексту кн.: Луначарский А. В. Об изобразительном искусстве, т. 2, с. 33—49.

Когда теоретики социализма, частью в мечтах, частью в более или менее обоснованных прогнозах, говорили о социалистическом будущем человечества, то неизменно в этом будущем весьма существенную роль отводили они искусству.

Представители пролетариата всегда с большой решительностью отвергали упреки в том, будто бы социалистический строй, который предполагает, как переходную эпоху, диктатуру пролетариата — того класса, который держался господствующими классами вдали от культуры, — будто этот строй в культурном отношении обозначает собой какой бы то ни было упадок, какое бы то ни было разрушение тех сторон общественной жизни, которые отвечают наиболее тонким и высоким потребностям духа.

Конечно, теоретики социализма не отрицали, что между искусством пролетариата и искусством господствующего класса лежит значительная грань. Огромное большинство из них отметало одновременно как упрек пролетариату в некультурности и равнодушии, так и россказни о едином человеческом искусстве. Я не хочу этим сказать, что единого человеческого искусства не существует. Но если бы кто–нибудь сказал, например, о едином человеческом языке, он был бы ведь и прав и не прав! Конечно, существует однородность человеческой членораздельной речи, но это не мешает тому, что существуют языки китайский и французский, что существует диалект двенадцатого столетия и диалект нынешнего столетия. Подобие этому мы видим и в искусстве. То, что у человечества в целом существует искусство, нисколько не отрицает того, что искусство это в течение длительного времени переживало крупнейшие изменения и что в отдельных обществах и у отдельных народов оно отливалось в особые формы.

Если мы сравним между собой народы, отстоящие друг от друга на значительное историческое расстояние, то есть народы с общественным укладом разнородным, то можно быть уверенным, что искусство их будет тоже разнородным, — а ведь социалистическое общество отстоит от буржуазного чрезвычайно далеко. По времени оно может возникнуть из капитализма чуть ли не в один день путем политического переворота, но внутренняя сущность общества буржуазного и общества социалистического чрезвычайно друг от друга далека, в силу чего искусство этих двух обществ, очевидно, во многом будет различаться. А так как идеологические формы всегда обладают известной косностью, то, разумеется, политический переворот не может означать такого же молниеносного переворота в идеологии.

Если искусство шло по определенным рельсам и приобретало определенные навыки, то его деятелям очень трудно в двадцать четыре часа, двадцать четыре дня или даже месяца осознать, что требования общества, предъявляемые к профессиональным художникам, радикально изменились.

Если бы они осознали это, то очень часто художник оказался бы перед необычными для него путями растерянным, с глубокой тоской о том, что он не может функционировать по–прежнему, в тех формах, какие ему привычны. В этом смысле революционный переворот не может не сказаться на известной части художественного мира болезненно, отчасти и в экономическом отношении, ибо художник в буржуазном обществе — а покамест и в нашем — является не свободно функционирующим индивидом, а продавцом своих произведений. Помимо того, что он, художник, поэт, творит духовные ценности, он должен эти ценности реализовать, — «не продается вдохновенье, но можно рукопись продать» [31].

Когда существенно меняется рынок, на который художник поставлял свой, увы, товар, то, разумеется, это больно бьет художника, ибо он не знает, может ли он доставить, что требуется, м вообще нужен ли его товар.

Это так, поскольку мы будем обсуждать наш вопрос с точки зрения чисто экономической.

Если же мы взглянем на судьбы искусства с другой точки зрения, более глубокой и более всем нам, причастным к искусству людям, родственной, — с точки зрения культурной, то мы, естественно, увидим такое же болезненное переживание, ибо и в культурной жизни спрос и предложение тоже существуют. Художник, который глубочайшим образом сознает, что в данное произведение он вкладывает все самое для него святое, может почувствовать свой глас вопиющим в пустыне, может не услышать никакого отклика, причем неизвестно apriori, кто виноват: устарел ли художник, а потому обогнавший его народ оставляет его где–то позади, отщепенцем, отброшенным человеком, или, наоборот, художник гениален и «опередил свое время»; может быть, он оказался чудаком, который потеряется в песках, как отошедший от реки небольшой рукав, — а может быть, это такой оригинал, который страдальчески заглохнет, не понятый современниками, но о произведениях которого потом будут говорить, как о чудеснейших жемчужинах человеческого искусства.