Анатолий Луначарский - ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 1 (Искусство на Западе) Страница 15

Эстетическое наследие самого Луначарского заключается не только и даже, может быть, не столько в таких теоретических по форме произведениях, как «Основы позитивной эстетики» и других. Его конкретно–критические статьи одновременно представляют в своей совокупности конкретно–исторический очерк изобразительного искусства за несколько десятилетий и разностороннее изложение проблемы художественности, неотделимой от проблемы реализма.

Надо надеяться, со временем читатели получат научные труды, исследующие взгляды Луначарского на судьбы искусства вообще и специально изобразительного искусства. В таких трудах эти взгляды и будут поставлены в связь с развитием его общетеоретических взглядов; будет исследована и роль Луначарского, одного из виднейших проводников партийной художественной политики, в становлении советского изобразительного искусства. Таких работ еще нет.

Анатолий Васильевич Луначарский родился более 100 лет тому назад, и уже скоро пройдет полвека после его смерти. Можно сказать: «как давно!» И правда, не только счет годов, но заполнившие их события отодвигают в прошлое жизнь и дела многих в свое время известных людей. Этого не случилось с Луначарским.

Он прожил не очень долгую жизнь, по каждый из прожитых годов был полон жизни — живых впечатлений и переживаний, поисков, ошибок и новых поисков, непрестанного творческого труда. Он жил в своем времени, для своего времени — и не только для него. Одним стремлением объединены все драматические и счастливые события его жизни — стремлением к свободной, достойной, полной жизни для всех людей. К такой свободе ведет социализм, борьбе за который была посвящена его жизнь.

Луначарский остается современником и для настоящего времени, полноправным и деятельным его участником.

И. А. Сац

ПАМЯТИ ДРУГА

Жизнь Игоря Александровича Саца, героическая и скромная, жизнь даровитого человека, отданная другим, — яркая страница нашего времени. Шестнадцатилетним юношей он добровольно ушел в Красную Армию, служил в знаменитом Богунском полку, был ранен и контужен под Проскуровом в 1920 году. Полтора года ему пришлось лежать в госпиталях, пока молодой организм все же победил, хотя тяжелое повреждение позвоночника давало о себе знать всю жизнь. Случайная встреча с выдающимся музыкальным деятелем, у которого он учился в Киевской консерватории, Б. Л. Яворским, вернула Игоря Александровича к искусству. Происходя из очень культурной семьи (его старший брат Илья Сац был известным композитором), он жил музыкой, но глубоко понимал и литературу и живопись. Во всех этих областях И. А. Сац был не случайным гостем, а человеком самостоятельного, высокого вкуса. Но особенно характерна для него рыцарская готовность жертвовать собственным успехом для других.

Жизнь рано свела его с А. В. Луначарским. В качестве литературного секретаря наркома он не только принимал близкое участие в его государственной работе, но и многое сделал для издания трудов Луначарского. В период с 1923 по 1933 год Анатолий Васильевич обычно диктовал их ему, доверяя его последующей литературной редакции, которую только просматривал. Луначарский прислушивался к мнению Игоря Александровича и в своих отношениях с людьми других поколений: я это знаю из собственного опыта.

Как человек общительный, мастер остроумного и содержательного разговора, И. А. Сац легко сходился с людьми, умел «подружить» их, если считал достойными честного товарищества.

Свой талант сплочения и коллективного труда он особенно проявил, работая в редакциях журналов «Литературный критик» и «Литературное обозрение», сыгравших немалую роль з подъеме новой, советской интеллигенции, патриотической и убежденной в истине ленинизма. Неутомимый труженик, Игорь Александрович часто переделывал слабые статьи других авторов в отличные публицистические произведения. Он активно участвовал в критике вульгарной социологии, в идейной борьбе тридцатых годов. Близкими друзьями его были такие люди, как Елена Усиевич, В. Александров, Андреи Платонов, Георг Лукач, В. Гриб.

Началась великая война против германского фашизма, и, несмотря на плохое здоровье, И. А. Сац снова пошел на фронт. Он работал в разведке 17–й гвардейской дивизии и сохранил навсегда дружбу своих боевых товарищей. В послевоенные годы Игорь Александрович много труда вложил в работу редакции журнала «Новый мир». А. Т. Твардовский любил его. Немало рукописей участников войны и трудовой эпопеи наших лет было открыто Игорем Александровичем и напечатано в его литературной обработке. Дарить свои мысли другим, отыскивать ценное зерно в неловкой путанице слов–начинающих или неумелых авторов — это была его стихия.

И. А. Сац превосходно владел пером, но заставить его напечатать что–нибудь под собственным именем было не так легко. И все же, если собрать его талантливые критические статьи, написанные в разные годы, получится интересная и поучительная книга. И. А. Сац обладал редкой памятью. Его рассказы о встречах с разными людьми в дни мира и войны, его воспоминания о работе с Луначарским в Наркомпросе были всегда очень увлекательны. К сожалению, никакими силами нельзя было заставить его писать мемуары. Человек острого и живого ума, твердых коммунистических убеждений, верный друг, он оставался верен и самому себе — своему характеру, лишенному соображений житейского рассудка, заботы о себе, литературного тщеславия.

7 марта 1981 г.

Мих. Лифшиц

ИСКУССТВО НА ЗАПАДЕ

ОСЕННИЙ САЛОН В ПАРИЖЕ

Впервые — «Правда», ежемесячный журнал искусства, литературы и общественной жизни, 1905, № 2, февр.

Печатается по тексту кн.: Луначарский А. В. Об изобразительном искусстве в 2–х т., т. 1. М„ 1967, с. 23—50.

Со времени воссоединения Салона Марсова поля с Салоном Елисейских полей настали снова дурные времена для художественной молодежи. «Старики» составили большинство жюри и продолжают теперь отстаивать с упорством застой в большом Салоне. Нельзя ввиду этого не порадоваться тому, что такие уже заслужившие славу новаторы, как Каррьер, Ренуар, Аман–Жан и другие, горячо откликнулись на попытку молодежи создать свой особый молодой Салон, оградив его, однако, от соседства явных кривляк или просто насмешников, портивших так называемый «Salon des Refuses»[1]. В прошлом году Осенний Салон, который должен был быть Салоном художественной весны, не обратил на себя особого внимания публики; все уверяют, однако, что к этому году положение его вполне упрочилось.

Художественная молодежь гордится своими уже постаревшими, частью уже успевшими умереть вождями: модернизм имеет традицию, и, чтобы засвидетельствовать это, шести учителям — Каррьеру, Сезанну, Пюви де Шаванну, Ренуару, Лотреку и Редону — отведены в Салоне особые залы, где выставлены и прежние их произведения.

И что же? Оказывается, что девять десятых интереса Салона заключается именно в этих стариках молодого направления! Они–то и «упрочили» успех Салона.

За вычетом произведений мастеров, в Салоне выставлено 1317 произведений живописи. Большинство картин и рисунков в техническом отношении превосходно, но нового и интересного изумительно мало; отсутствие идеи — поражающее; это — идейная пустыня с редкими оазисами.

Вы входите в залу какого–нибудь «старика» и все время восхищаетесь; выходите из нее и, скучая, проходите вдоль стен, увешанных живописью.

Что же это значит? Почему за «великими» новаторами не последовало новых носителей оригинальных художественных принципов? И, не говоря уже об этом, не создалось даже плодотворной, прогрессирующей школы? Почему это?

Прежде всего: что такое было то быстрое и многообещающее движение вперед, которое началось в 70–х годах прошлого столетия под градом насмешек и взяло приступом общественное мнение?

По своему социальному положению художник почти всегда является интеллигентным пролетарием. Если успех его растет, он постепенно переходит от полюса неимущих к полюсу зажиточных; но начало карьеры художника почти всегда проходит среди «богемской» обстановки. Такое положение художника ничуть не располагает его к миролюбивому поощрению всего окружающего. Несколько десятков учеников в Академии копируют своих зажиревших или окостеневших учителей, сотни же молодых живописцев вынуждены зарабатывать кусок хлеба свободной кистью.

Молодость, жажда жизни, глубокая нужда и постоянная неудовлетворенность, положение отверженника, до которого сытому обществу нет дела, отчаянная надежда покорить его оригинальностью таланта, бешеная конкуренция этих талантов и бешеная погоня за этой оригинальностью — вот элементы той лаборатории, в которой выработалось новейшее искусство с его горьким пессимизмом, его мрачными фантазиями или светлыми грезами, с его несомненным как техническим, так и идейным исканием. Первые провозвестники этого искусства, которых так несправедливо окрещивали огульным именем декадентов, выразили свою неудовлетворенность в формах необыкновенно разнообразных. Сдавленная в тисках нужды мысль постепенно перенакопившегося французского интеллигентского пролетариата брызнула веером как бы но всем возможным направлениям, от самой лучезарной мечты до ипохондрии, граничащей с сумасшествием, или до страстной преданности чисто формальному искусству.