Деян Суджич - Язык вещей Страница 16

Все перечисленное можно отнести к предметам роскоши. Строго говоря, эти вещи нам не нужны, но если бы мы их не производили и не покупали, пострадала бы экономика, от которой зависит наше благосостояние, — так что в каком-то смысле мы все-таки в них нуждаемся.

В современном контексте понятие «роскошь» становится все более неуловимым. Создать предмет достаточно неординарный, чтобы он мог попасть в эту категорию, сегодня труднее, чем прежде. Удивительно, что концепция роскоши вообще сохранилась: ведь у людей стало намного больше вещей и производить их стало намного легче, чем в прошлом, когда мастера ревностно охраняли свои профессиональные секреты и передавали их лишь собственным потомкам. Но еще более примечателен тот факт, что люди по-прежнему стремятся к роскоши — несмотря на то, что очень многие предметы, считающиеся воплощением роскоши, вышли из употребления. Похоже, внести в категорию предметов роскоши вещи, оказавшиеся на грани ненужности, проще, чем создавать новые, которые отвечали бы этим критериям.

При этом тезису о том, что Британия благодаря своему экономическому потенциалу может позволить себе придерживаться традиций, был нанесен почти смертельный удар, когда обанкротился банк Barings — один из столпов «британскости». Практическое воплощение традиций, вроде разодетых людей, звонящих в колокол в здании страховой компании Lloyd’s, или розовых сюртуков на швейцарах Банка Англии, теперь воспринимается как сигнал тревоги. Пока Barings не лопнул, патина любовно подобранных деревянных панелей, до блеска начищенной бронзы и потертой кожи, с которыми ассоциировалось его название, беззвучно свидетельствовала о качестве и надежности. Теперь те же визуальные ключи дают прямо противоположный сигнал.

Чтобы роскошь существовала и дальше, традиции, от которых она зависит, не должны оставаться неизменными — напротив, они должны постоянно переосмысляться. Некоторые вещи утратили актуальность в большей степени, чем другие. Наручные часы по-прежнему считаются престижными, но перьевая ручка, к примеру, теряет привлекательность. Долгое время ее преподносили как нечто большее, чем простой инструмент для письма. Это была вещь, которую можно передавать от отца к сыну, — промышленное изделие становилось атрибутом атавистического ритуала посвящения во взрослые. Защитный колпачок медленно и почтительно отвинчивался, открывая изящное золотое перо. Размеры ручки были приятно внушительными, и ее можно было сделать еще длиннее, надев колпачок на противоположный конец корпуса. У колпачка был и зажим, ненавязчиво говоривший о присутствии ручки, даже если ее носили в верхнем кармане пиджака.

Теперь ее, похоже, ждет та же судьба, что уже постигла портативную пишущую машинку. Сама концепция утратила актуальность. Повсеместное распространение компьютеров резко сократило возможность продемонстрировать изящный почерк. Зажимы на колпачках сохранились, потому что они были там всегда, но все меньше людей готовы рисковать, нося ручку в кармане пиджака — и традиционные авторучки, и те, что заправляются чернильными картриджами, имеют печально известную склонность протекать, пачкая руки и одежду. Шариковые ручки более надежны, но шариковые версии знаменитых брендов, даже если их помещают в столь же массивный корпус с таким же зажимом на колпачке, полностью лишены харизмы перьевой ручки и не продаются по той же цене, сколько бы карат золота на них ни пошло.

Наручные часы, напротив, остаются желанным артефактом, сохранив при этом почти такую же форму, как и в начале XX столетия, когда Cartier, а вскоре и Rolex начали производить их для мужчин. Традиционные часы благополучно пережили нашествие кварцевых технологий, несмотря на ажиотаж вокруг электронных циферблатов, технические достижения, придавшие массовым изделиям такую же точность, как у дорогих хронометров, и влияние моды, выразившееся в появлении бренда Swatch.

Иную, чем у ручки, судьбу часов предопределил тот факт, что их форма родилась в процессе сотрудничества ювелиров, делавших корпуса, и механиков, поставлявших для них «начинку». Ювелирные изделия давно уже обеспечивают эмоциональное и тактильное взаимодействие между людьми и вещами. Чтобы обрести эмоциональный резонанс, любое личное имущество должно обладать способностью к такому взаимодействию, но на практике это достигается редко.

Архаичные технологии, безусловно, обладают определенной привлекательностью. Так, виниловые пластинки остаются в обращении благодаря энтузиастам звукозаписывающих технологий середины прошлого века. А некоторые фирмы, производящие усилители, вернулись к старомодным лампам вместо печатных плат. Но стремление сделать «очаровательную» вещь нередко доходит до абсурда. Когда на приборных досках автомобилей циферблаты и шкалы все чаще заменяются цифровыми экранами, как добиться того, чтобы панель орехового дерева, призванная служить фоном для серии круглых индикаторов, по-прежнему выглядела убедительно? Все попытки приводят к тому, что ореховая панель выглядит нелепым анахронизмом. Она говорит не о роскоши, а о претенциозности.

Поскольку мобильный телефон все время находится у нас в руке, мы подносим его к уху и ко рту, отношения между мобильником и человеком столь же интимны, как между человеком и его наручными часами. Визуальный интерфейс, издаваемые аппаратом звуки, механизмы защиты клавиатуры — все это дает дизайнерам массу возможностей придать мобильнику собственное лицо. Но когда производители этих приборов пытаются создать, как они выражаются, «модели класса люкс», у них это получается гораздо хуже, чем у часовщиков. Традиционный путь здесь заключается в использовании драгоценных металлов и камней по принципу «чем больше, тем лучше». Но золотой корпус для предмета, устаревающего уже через полгода, даже в нашу эпоху неумеренности выглядит неприличным расточительством. В данном случае золото не придает телефону дополнительный шик; напротив, телефон «обесценивает» золото.

Попытки создать так называемые ноутбуки класса люкс оказываются столь же бесплодными. Клавиатуры из дерева, кожаные чехлы и даже корпуса из графита выглядят просто нелепо. В компьютерах нас привлекают скорость работы и эффективность операционной системы, а не использование устаревших материалов в попытке придать ему «особость».

Было время, когда роскошь воспринималась по-иному. Когда в 1754 году Уильям, пятый граф Дамфриса, заказал Томасу Чиппендейлу пятьдесят предметов мебели, ему хотелось, чтобы обстановка в доме отражала ту же беспощадную, но идеально точную симметрию пропорций особняка, который строили для него братья Адамы. Графу также хотелось иметь коллекцию роскошных вещей, обладавших многоуровневым смыслом. Функциональность была лишь одним из требований заказчика. Графу нужны были стулья, чтобы обедать, письменные столы, чтобы работать, кровати, чтобы спать. Все эти функции прекрасно выполняла несколько иная — и более дешевая — мебель, стоявшая в комнатах для прислуги графского дома. Но Дамфрису хотелось большего.

Роберт и Джон Адамы построили Дамфрис Хаус и привлекли Чиппендейла для дизайна мебели. Позднее его книжный шкаф и остальная обстановка, включая кровать с балдахином, были выставлены на аукцион: их стартовая цена превышала сумму, которую просили за весь особняк и земельный участок, — наглядный пример того, насколько резко упали «акции» архитектуры в культурных приоритетах современного человека

Дизайн Чиппендейла, в отличие от мебели в комнатах для прислуги, должен был быть не только функциональным, но и демонстрировать богатство и влияние заказчиков, их изысканный вкус и родовитость. Это было фактическое воплощение роскоши, созданное, если воспользоваться фразой, принесшей такую известность книге Торстейна Веблена «Теория праздного класса», вышедшей в 1899 году, ради «демонстративного потребления».

Для «праздного класса» предметы, служащие такому потреблению, представляют собой не просто вещи, необходимые для комфортной жизни. Его представители приобретали эти предметы, чтобы продемонстрировать тот факт, что они в состоянии иметь подобные вещи и оценивать их по достоинству.

Самой по себе красоты, полагал Веблен, для таких объектов недостаточно: чтобы добиться нужной цели, их красота должна быть очевидна всем — подобно павлиньему хвосту. «Дорогого» внешнего вида здесь недостаточно. Сигнал о ценности и амбициозности должен быть правильно сформулирован. Чтобы понять подлинную ценность некоторых категорий объектов, необходимо в них разбираться, а это доступно не всем. В этом-то и состояла суть дела: люди, которым Дамфрис хотел посредством своего нового особняка и его интерьера передать некий «сигнал», понимали, что находится у них перед глазами. Современные курьеры, передвигающиеся на велосипедах, прикрепляют к седлам короткую цепь не потому, что седло стоит дорого, а чтобы продемонстрировать принадлежность к определенной группе. Речь идет о группе, представители которой считают, что тормоза портят внешний вид машины, и презирают переключатели передач. Они понимают оккультный язык «посвященных» и знают, что делает практически одинаковые велосипеды столь разными.