Сергей Соловьев - Александр Абдулов. Необыкновенное чудо Страница 16

Знаете, в чем прелесть этого спектакля? Он живой, он дышит. Его можно сыграть чуть лучше, чуть хуже. Выходишь на сцену – и начинается импровизация. Пожалуй, это единственный спектакль, где столь велика доля импровизации. Причем каждый раз, начиная играть спектакль, мы не знаем, каким он получится на этот раз…

Я сыграл Плужникова, еще будучи студентом. Огромная радость, счастливый случай – не знаю, как назвать то, что Марк Анатольевич, увидев меня в студенческом спектакле, рискнул пригласить никому не известного начинающего актера на такую ответственную роль. Она и по сей день остается любимой моей работой…

…Есть такие актеры, которым от природы даны голос, пластика. Такие, как Николай Караченцов, например. Я к таким актерам не отношусь. К тому же в театре все-таки существует элемент условности, который позволяет актеру и петь, и танцевать. Если же представится когда-нибудь такая возможность в кино, нужны будут годы репетиций, чтобы прийти к той форме, которая позволит мне выйти на экран в этом качестве…

Я люблю театр. Люблю глаза зрителей, излучающие невидимые токи. Огромное счастье для артиста – играть в живой аудитории. Но и большая ответственность. Не всегда можно сыграть на уровне. Актер имеет право на неудачу. Нельзя от него требовать того, чтобы он играл все время одинаково хорошо. Стабильно еще не значит качественно. Пусть, в конце концов, зритель удивляется…

С детских лет я выходил на сцену. Мне довелось переиграть множество ролей – сначала мальчишек, потом молодых людей. Но когда приехал поступать в Щепкинское училище – провалился. Вернулся в Фергану, однако на следующий год снова сдавал экзамены. Наконец стал студентом ГИТИСа. Вдруг на четвертом курсе Марк Захаров пригласил меня на главную роль – лейтенанта Плужникова, последнего защитника Брестской крепости, – в спектакль «В списках не значился». Так я стал актером Театра имени Ленинского комсомола.

Марк Захаров занимает меня во всех своих фильмах, начиная с многосерийного варианта «Двенадцати стульев» с Андреем Мироновым, где я сыграл инженера Щукина – того самого, который оказался намыленным на лестнице… Захаров – мой духовный наставник. Он обладает фантастическим зарядом творческой энергии, человек-динамит – столько находок, остроумных трюков, неожиданных решений… Он разжигает жажду работать, искать…

Все свои киноработы я люблю. Все. Даже не очень удачные. Это моя кровь, мои нервы. В каждую вложено время, кусочек сердца, и я готов нести ответ за каждую из них…

Пожалуй, довольно неожиданным было приглашение на роль адвоката Рамкомпфа в фильме «Тот самый Мюнхгаузен» – острохарактерная, комедийная, если хотите, отрицательная роль с интересным подтекстом. Сложную задачу режиссер поставил передо мной и в своей последней работе, с которой зритель пока не знаком, – «Дом, который построил Свифт». Здесь мне пришлось показать эволюцию человека – от обывателя, ограниченного, закостенелого, не способного на поступок, до яркой, цельной личности. Этот периферийный клерк, соприкоснувшись с гением, начинает переоценивать жизненные ценности и, образно говоря, превращается из лилипута в Гулливера…

Я считаю, что у актера не должно быть амплуа. Потому что любое амплуа – это, как правило, одноплановые роли, как истертое клише. Зрителя же надо шевелить, преподносить ему сюрпризы. А не быть однообразной маской. Хотя маска, отточенная и наполненная смыслом, – тоже большое искусство, взять хотя бы комиков немого кино. Правда, маска «бестолкового жандарма» у такого признанного мастера, как Луи де Фюнес, уже начинала раздражать…

Я не хотел бы рассказывать о том, как я работаю над ролью. Из актерского дела почти ушла тайна – все всё знают: как делается кино, как разрабатываются трюки, как у актера происходит процесс вживания в образ… И это обидно. Как хочется, чтобы оставалось что-то необъяснимое, подсознательное. Да и что я могу рассказать о том, как я становлюсь, например, Гамлетом? Где у меня какая мышца сжалась, какой образ у меня возник в тот или иной момент? Актер делает – и все, а уж зритель пусть ахает и удивляется: как это ему удалось? Наша задача – заставить зрителя смеяться, плакать, сопереживать героям, а не давать повода размышлять о секретах актерской техники.

Плохих партнеров не бывает… Все зависит от тебя самого: насколько точно ты отыграешь то, что он тебе дает, насколько свободно пойдешь по живому руслу. Тут может родиться очень верная импровизация. Помните финал картины «Двое в новом доме»? Изменив мужу, жалкая и беспомощная, Неля приходит домой. После длинной паузы она вдруг говорит: «Я люблю тебя». На съемках этой сцены я, то есть мой герой Сергей, совершенно неожиданно для себя и для режиссера ответил: «Я знаю». Нас с партнершей волновало одно и то же, мы понимали друг друга, и возникла очень точная концовка. Мне кажется, в этом и есть то, что называется жизненной правдой…

Сейчас я играю Грегора в музыкальном фильме «Рецепт вечности», который по мотивам фантастической пьесы Чапека «Средство Макропулоса» ставит режиссер Евгений Гинзбург, известный своими телевизионными бенефисами. Снимаются в фильме Олег Борисов, Людмила Гурченко, Сергей Шакуров. У меня роль любопытная, с резкими переходами психологических состояний, что позволяет моему персонажу быть все время разным. К тому же здесь придется самому петь…

Верить во что-то обязательно! Я верю в свою профессию, в свое дело, в своего режиссера. Верю в чудо…

У Мейерхольда есть такое высказывание: если критика ругает спектакль, это еще не значит, что спектакль не удался. А если все хвалят, то это не обязательно, что спектакль получился хорошим. Но если вокруг него разгораются жаркие споры – это бесспорное свидетельство того, что работа относится к разряду талантливых. Его слова применимы и к постановкам всех рок-опер в нашем театре, спор о которых не утихает до сих пор. В рок-опере «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» изумительная поэзия Пабло Неруды, прекрасное либретто Павла Грушко, великолепная музыка Алексея Рыбникова и режиссерский талант Марка Захарова, соединившись вместе, позволили создать спектакль искренний, страстный, волнующий, заражающий зрителей своей энергией и идеями. Появление рок-опер в репертуаре театра – не случайность. Нас волновала и волнует проблема зрителя. Для того чтобы он не ушел вперед, необходимо идти в ногу со временем, только в таком случае можно постоянно увеличивать свою аудиторию…

Захаров – это настоящий вожак, режиссер-новатор, органически ненавидящий всякий штамп, застой в творчестве.

Для того чтобы браться за «день сегодняшний», говорить смело и честно о том, что волнует, необходима немалая отвага. Он острее других чувствует современность, серьезно ее исследует, анализирует, сопоставляет, берет под сомнение самые тривиальные истины. В своем творчестве он не идет логичным путем, предпочитая неожиданные решения, крутые повороты.

Вообще, мне повезло и с режиссером, и с актерами, работающими рядом. Пельтцер, Леонов, Янковский, Збруев, Чурикова, Караченцов… Выходя с ними на сцену, я учусь профессии, сценическому мастерству, работоспособности, актерской этике, принципам высокой нравственности, человечности.

В кино мне, к сожалению, не посчастливилось сыграть у моего любимого режиссера Никиты Михалкова. Он очень близок мне как человек. Прежде всего сочетанием романтики и реализма, неистребимой верой в добро, стремлением увеличить человечное в человеке…

Недавно наш театр вернулся из Парижа. Гастроли были продлены на две недели. Это была наша первая встреча с французским зрителем. Поэтому мы особенно отчетливо понимали, что должны с максимальной полнотой, как можно точнее, яснее, полнее, глубже выразить идею, чтобы взволновать каждого, кто увидит спектакль, – каждого! Мы ни на минуту не могли допустить, что кто-то, хоть один человек, пришедший на спектакль, останется равнодушным, что ему будет скучно. Мы бы никогда не простили себе этого: это бы значило, что мы проиграли свою битву, изменили себе, обманули доверие зрителя.

Мы двадцать восемь раз показывали спектакль «“Юнона” и “Авось”», авторы которого – поэт Андрей Вознесенский, композитор Алексей Рыбников – создали потрясающее по силе эмоционального воздействия и гражданского звучания произведение. И в стихах, и в музыке была сделана опора на русский национальный характер, на романтизм души русского человека. Работа над спектаклем потребовала от нас полной самоотдачи, огромных волевых и эмоциональных усилий. Но какое это было счастье…

– У вас в жизни много было интервью?

– Довольно много.

– А охотно на них соглашаетесь?

– Меня не только на интервью, на многое, в том числе и на роли, очень легко уговорить. Я поддаюсь на уговоры, порой попадаю в плохие игры, и это отнюдь не становится гарантией от следующей, совершенно аналогичной ситуации. Такой вот характер.