Венок усадьбам - Алексей Николаевич Греч Страница 17

И все же в Архангельском как-то можно не видеть назойливых новшеств — ни зеленой безвкусной статуи молодого Юсупова, погибшего на дуэли, ни мавзолея в виде какой-то игрушечной архитектурной пародии на Казанский собор, особенно режущей глаз около старинной, типичной церкви XVII века.

Террасы. Итальянский сад. За ними, через дорогу на Ильинское — лес с разделанными в нем просеками. Верно, здесь ездили в экипажах. Цепь прудов с ранее бывшими на них лебедями. Где-то тут дорога, соединявшая в старину Архангельское с Никольским-Урюпиным, дорога, приводившая к очаровательному, теперь доживающему свои последние дни "Трианону".

Нарочито руинированная арка при въезде в Архангельское со стороны хозяйственного двора представляется, увы, и здесь символом недалекого будущего. Она идейно перекликается с панно Гюбера Робера, с мотивами этого художника времен Французской революции, нашедшего элегическую красоту в непонятых и искалеченных памятниках старинного искусства...

III 

Покровское-Стрешнево

Текст на отдельных непронумерованных листах (очерк помещен в главу III редакцией).

Проект главного дома в усадьбе Глебовых-Стрешневых Покровское-Стрешнево Московского уезда. Чертеж 1748 г.

"Surtout soyet discret"* (* Будь особенно скромным (франц.).) — так говорит, прижав палец к пухлым губам, молодая девушка, провожая своего возлюбленного на очаровательной французской гравюре XVIII века. Шаловливый Амур на очаровательной скульптуре Фальконета повторяет этот жест, взывая к скромности влюбленных. О старом и вечно новом чувстве вещает, молчаливо улыбаясь, вечно юный бог перед старинным домом в Покровском-Стрешневе, осененный ветвями старинных лип[38].

Полон образов прошлого дом. Вверху лестницы, увешанной царскими портретами, — бюст Елисаветы Петровны Глебовой, изображающий ее уже в преклонных летах, в чепце, с заостренными, похудевшими чертами лица и плотно сжатыми губами, ту, которой в век женщин возносили дань любовного поклонения. Трудно узнать в этом образе и своенравную девочку с букетиком цветов, которую запечатлел неизвестный живописец круга Гроота или Преннера, девочку, по капризу которой возили по улицам Киева в наместнической карете ее любимую куклу. Нет больше на лестнице швейцаров-арапов; их пережили две булавы с набалдашниками, украшенные фамильными гербами. В комнатах старого дома — множество портретов. Стрешневы, Ржевские, Глебовы, Матюшкины, Виельгорские запечатлены на этих холстах, сосредоточенных и в проходной портретной, и в других комнатах дома. В иных вещах мастерски написанные пудреные волосы, кружево и ленты корсажа почти несомненно выдают кисть Рокотова. Полная старуха с высоким лбом, кнг. М.М. Прозоровская, написана Антроповым, серьезным и вдумчивым мастером, предельно реалистически писавшим своих не слишком многочисленных, обычно уже немолодых заказчиков. Все еще загадочный Лигоцкий представлен портретом склонного к полноте генерал-аншефа Глебова, написанным сочными, красиво подобранными красками, сочетав в костюме его нюансы лиловых и светло-зеленых тонов; Лигоцкому принадлежит в Покровском еще копия с портрета гр. А.П. Шереметевой по оригиналу Ивана Аргунова, где молодая преждевременно скончавшаяся невеста графа Панина[39] представлена в театрально-маскарадном уборе, в шлеме с пышными страусовыми перьями, в том костюме, в котором участвовала она в знаменитой, нашумевшей карусели 1766 года, будучи участницей римской кадрили графа Орлова. Волнующим, загадочным, овеянным какими-то обрывками легенд являлся портрет юноши, дважды повторенный неизвестным мастером — один раз в серо-мышином, другой раз — в синем кафтане. Чудесная мастерская кисть запечатлела черты лица — тонкие и женственные; характер живописи, черты стиля сближают этот портрет с известным изображением молодой императрицы Елисаветы Петровны в мужском костюме из Романовской галереи, составлявшим одно из украшений выставки “Ломоносов и Елисаветинское время”[40]. Неизвестные мастера, позабытые, прошедшие свой жизненный путь люди в пудреных париках, в переливчатых лентах и мерцающем бархате с кружевами, оттеняющими обнаженные руки и грудь со звездами и лентами, вещающими о позабытых заслугах. Портреты иллюстрируют родословное древо родственных царям Стрешневых, его корни, связанные с московским боярством, его побеги, тянущиеся к русской и польской аристократии, и, наконец, его засохшие ветви. С начала XIX века пресеклась мужская линия, и Покровское переходило по наследию через женские руки. Нарастала фамилия владелиц — последней в роде была княгиня Шаховская-Глебова-Стрешнева. Рядом с портретами молчаливыми кажутся вещи: в большой столовой раздвижной буфет, карточные ломберные столы, произвольно, точно до беспредельности увеличивающийся обеденный стол, старинный рояль с длинным [хвостом]. На потолке полинявшая роспись — триумфальная колесница и боги Олимпа, на стенах слабые по живописи картины — копии с голландских мастеров. О гостеприимных трапезах в праздники, карточных и музыкальных вечерах в будни говорит эта угловая комната дома. Через проходную портретную, где мебель XVIII века украшена гербами, ведет анфилада в зал со световым граненым фонарем, выдающимся в сад. Колонны, паркет пола и английская мебель красного дерева хранят простор для полонезов и менуэтов. Против залы — гостиная. Здесь колонны по кругу образуют внутри какой-то храм-павильон с чудесным полом наборной работы, со стенами, где фреской написаны вазы и орнаменты, мотивы, заимствованные с этрусских ваз. Античный Рим, Геркуланум и Помпея, открытые во второй половине XVIII века пытливому взору человечества, определили эти росписи краснофигурного стиля по синему фону точно так же, как и мебель, украшенную по спинкам фризами — распространенными гравюрами с древнегреческих барельефов. Анфиладу продолжают библиотека, парадная спальня и уборная. В библиотеке черные, позднейшие шкафы хранят томики в коже — все тех же французских классиков, гравированные увражи по искусству, книжки “Экономического магазина” А.Т. Болотова, эту энциклопедию полезных и разнообразных знаний[41]. В папках и картонах фамильный архив — письма, счета, документы, чертежи дома в Покровском — старого, одноэтажного, во вкусе Растрелли, и другого, классического, его сменившего, вошедшего теперь ядром фантастического средневеково-восточного замка, кажущегося с внешней стороны, так же как и ограда парка со стенами и псевдофеодальными башнями, какой-то бутафорской постройкой для кино. Недаром снимали здесь “Медвежью свадьбу”[42]. Парадная спальня — с гирляндами роз в тягах стенных панно, с колоннами, делящими комнату, с двумя традиционными дверями по сторонам алькова, с фамильными портретами на стенах — напоминает отделки комнат в Райке. Думается, менялись мастерами, художниками и крепостными исполнителями обе усадьбы Глебовых. В кабинете дальше — типичная мебель, чубуки, портреты, гравюры и рисунки. Последняя комната дома — спальня владелицы 50-х годов XIX века, бесконечно характерная по своей отделке тюлем, кружевами, лентами, декорирующими решительно все — и туалетный стол, и кровать, и даже стены. Стремление к “уютности” нашло здесь свое законченное выражение; только кое-где в царских дворцах — в Гатчине, в Петергофе — можно найти