Генрих Волков - Тебя, как первую любовь (Книга о Пушкине - личность, мировоззрение, окружение) Страница 21

Чем же так пленил Пушкин в своих стихах именитых современниковпоэтов? В чем состояло его новаторство? И затем поставим вопрос шире:

чем вообще обязана ему русская культура?

Ответим сразу же на последний вопрос: да тем обязана, что, собственно говоря, с Пушкина она, русская культура, и начинается как культура современная, как культура, к которой мы сами принадлежим, которой мы воспитаны, которая нас с детства окружает. Пушкин первый заговорил в поэзии так, как говорим мы сейчас, образовал, сформировал стихию народного языка нашего, показав все его выразительные возможности, его пластичность и гармоничность, он первым выразил тот богатейший мир чувств и мыслей, который стал нашим миром.

С Пушкина началась культура, которая, впитав, усвоив все достижения собственной и всей общеевропейской духовной жизни, на этой основе полно раскрывает особенности истинно самобытные, выражает подлинно русское мироощущение и тем самым обогащает и мировую культуру.

Пушкин - это та вершина, к которой дороги ведут со всех концов мироздания и с которой открывается взгляд к далеким горизонтам будущего.

Дальнейший путь уже возможен был только с этой вершины, им причудливо двигалась последующая русская литература, порой удаляясь от Пушкина, отталкиваясь от него, полемизируя с ним, отрицая его, но всегда, вольно или невольно, отмеряя свои шаги от этой исходной точки, от того рубежа, водораздела, который положен был Пушкиным.

Все реки русской литературы отныне берут начало с этого водораздела, все они питаются на этой вершине, и хотя разбегаются прочь, в разные стороны, но несут в себе заряд, темп, скорость, полученные там, на вершине. Вот почему с Пушкина культура русская пошла шагами исполинскими.

Пушкин для русской культуры-был тем, чем был Шекспир для английской, чем был Гете для немецкой. Он - основоположник русской литературы как явления общемировой значимости, литературы, прокладывающей новые пути общечеловеческому искусству.

Но спросим опять - какие же именно новые пути? В чем это новое?

Ведь были в России и до Пушкина большие поэты. Ведь были же у нас Кантемир, Ломоносов, Державин, Радищев, Фонвизин, были Тредиаковский, Сумароков, Княжнин, Востоков, Богданович. Старшими современниками Пушкина были и Жуковский, и Батюшков, и Крылов, и Дмитриев, и десятки других, теперь уже полузабытых, а тогда весьма модных писателей и поэтов. Пушкин у всех у них учился, он благодарно впитывал в себя каждый удачный поэтический образ, развивая собственную образную систему.

Уже в лицейских стихах обнаружилось явно то качество, которое можно назвать высоким артистизмом поэта, то есть тончайшим художественным вкусом, необыкновенно развитым чувством гармоничности, которое словно водит пером поэта, оберегая его от малейших диссонансов, от нарушения ритмики, размера, тональности. Пушкинский стих хочется сравнить со статуэткой античного мастера. Здесь все так же изящно, законченно, пластично, здесь та же воплощенная гармония, уравновешивающая противоположности, так что минор сменяется мажором, грусть жизнерадостным аккордом ("Печаль моя светла").

Античность несомненно отозвалась в пушкинских стихах. Но не в прямом подражании, не в тяжеловесных гекзаметрах, которыми тогда некоторые поэты экспериментировали, а в легчайших и звучных поэтических формах. Но это не просто "гладкие стихи", это не холодный мрамор. Это стихи обжигающие, опьяняющие, заражающие, исповедальнические, неизменно искренние и в то же время часто - трибунные, громкие, ораторские. Их можно петь, и их хочется читать во весь голос. Их можно шептать.

Нам сейчас трудно себе представить, какой переворот в умах, в воззрениях, вкусах современников, в духовной жизни общества произвела поэзия Пушкина, каким это было новым, неслыханным на Руси явлением!

"Неслыханным" - это выражение Белинского.

Всего через несколько лет после смерти Пушкина он, оглядывая с близкого тогда временного расстояния творческий путь поэта, сказал: "Явись теперь на Руси поэт, который был бы неизмеримо выше Пушкина, его появление уже не могло бы наделать столько шума, возбудить такой общий, такой страстный энтузиазм, потому что после Пушкина поэзия уже не невиданная, не неслыханная вещь"29.

Значит, чтобы понять, чем явилась для России поэзия Пушкина, нужно понять, что же было до него. Чтобы осознать, "как стал писать этот злодей", надо представить себе, как писали до него, что за литература была тогда на Руси.

XVIII век, век Просвещения, создал по французскому образцу своеобразный идеал поэзии; ее задачей считалось либо поучение, морализирование, изложение в стихах научных истин, открытий, то есть дидактика и риторика, либо - комплиментарное воспевание в торжественных одах крупных исторических событий, военных побед, восхождения на престол правителей, их "славных деяний".

Преимущественно в этих двух узких берегах и двигалась русская поэзия в течение всего XVIII века от Кантемира и Ломоносова до Фонвизина и Державина (талантливейшего из русских поэтов XVIII века, давшего первые образцы истинной лирики).

Поэт, словно склоняясь в почтительном реверансе перед царем или героем, в выспренних выражениях превозносил его заслуги. Он ораторствовал, голос его гремел, он, "восторгом грудь питая", употреблял выражения только "в высоком штиле".

Подобная поэзия была искусственной и часто уродливой пересадкой с чужой почвы, чурающейся родного языка, "корчащей" его на манер латинского, немецкого, французского.

Для современного читателя оды Ломоносова и Тредиаковского звучат куда более архаично, чуждо, мертво, чем оды античных поэтов, которых в России брали за образец.

Поэтический язык изобиловал церковнославянскими выражениями, латинизмами и галлицизмами, условностями и не имел ничего общего с тем языком, которым говорил, пел свои песни, сказывал свои сказки народ.

Тут надобно иметь в виду особенности культурного развития России.

На протяжении почти всего XVIII века поэзия, драматургия у нас были придворными. Голос поэтов звучал в дворцовых залах, пьесы ставились тоже, как правило, лишь для двора. Сколько-нибудь широкой читающей публики на Руси еще не было. Да и что было читать? Романов и повестей русских не было. Печать еще не осознала своей высокой миссии - выразителя общественного мнения. Мнение выражалось только царское. Провинциальное дворянство в большинстве своем было неграмотным и малограмотным, а столичное вельможное дворянство чуралось как проказы русского языка и изъяснялось, читало, мыслило по-французски, посылало "недорослей" своих за наукой в Германию, а за искусством - во Францию.

Основанная еще Петром I, Академия наук имела нескольких выдающихся ученых, но влияние их на интеллектуальное развитие общества не могло быть сколько-нибудь значительным. Учебные заведения высшего типа были лишь в Москве да Петербурге, и общее количество обучающихся в них составляло едва несколько сотен. К тому же обучение было по преимуществу либо военизированным, либо богословским.

Положение начало меняться в конце XVIII века. Усилия первых русских литераторов и просветителей давали свои плоды. Нация пробуждалась к духовной жизни. Появляются первые литературные журналы, альманахи, светские книги. В 1802 году Н. М. Карамзин опубликовал статью "О книжной торговле и любви ко чтению в России", где привел любопытные цифры и факты, свидетельствующие о глубоких переменах на рубеже двух веков.

"За 25 лет перед сим, - писал он, - были в Москве две книжные лавки, которые не продавали в год и на 10 тысяч рублей. Теперь их 20, и все вместе выручают они ежегодно около 200000 рублей. Сколько же в России прибавилось любителей чтения? Это приятно всякому, кто желает успехов разума и знает, что любовь ко чтению всего более им способствует"30.

Выдающийся русский просветитель времен Екатерины Н. И. Новиков был в Москве главным распространителем книжной торговли. До него, по словам Карамзина, расходилось московских газет не более 600 экземпляров.

Новиков сделал их гораздо богаче содержанием, прибавил в виде бесплатного приложения "Детское чтение". "Число пренумерантов [Пренумерант (архаичн.) - подписчик.] ежегодно умножалось и лет через десять дошло до 4000. С 1797 года газеты сделались важны для России высочайшими императорскими приказами и другими государственными известиями, в них вносимыми; и теперь расходится московских около 6000; без сомнения, еще мало, когда мы вообразим величие империи, но много в сравнении с прежним расходом; и едва ли в какой-нибудь земле число любопытных так скоро возрастало, как в России. Правда, что еще многие дворяне и даже в хорошем состоянии не берут газет; но зато купцы, мещане любят уже читать их. Самые бедные люди подписываются, и самые безграмотные желают знать, что пишут из чужих земель! Одному моему знакомцу случилось видеть несколько пирожников, которые, окружив чтеца, с великим вниманием слушали описание сражения между австрийцами и французами. Он спросил и узнал, что пятеро из них складываются и берут московские газеты, хотя четверо не знают грамоте; но пятый разбирает буквы, а другие слушают"30.