Артемий Троицкий - Back in the USSR Страница 24

1981. «Пропеллер» минус Волконский переименовался в «Касеке» и по-лучил «Гран-при» фестиваля за программу инструментальной музыки. Пеетер появился на заключительном концерте в маске Рейгана, чем усугубил свою ужасную репутацию. «Ин спе» исполнили настоящую мессу «Lumen et Cantus», написанную в традиции григорианского хорала. «Руя», кумир 70-х, отметила возвращение в свои ряды пианиста и композитора Рейна Раннапа серией мощных и лаконичных (чего раньше не было) песен, Построенных на типичных панк-роковых риффах. Песня «Вчера я видел Эстонию» была особенно хороша.

Самый популярный ансамбль Эстонии «Рок-отель». Фактически это супергруппа ветеранов: седой бас-гитарист Хейго Мирка, игравший еще в «Оптимистах»; Маргус Каппель, стильный клавишник из «Руи»; певец Иво Линна, разочаровавшийся в бесконечных халтурных гастролях знаменитого «Апельсина»... В репертуаре «Рок-отеля» были почти исключительно классические рок-н-роллы 50-х годов. Они вежливо отказались от участия в официальной программе фестиваля («мы не исполняем оригинальный материал») и играли по ночам на танцах.

1982. «Гран-при» получил «Радар» — эстонская сборная команда по джаз- року, возглавляемая Паапом Кыларом, бывшим ударником «Психо». Они звучали «живьем» точно так же, как Билли Кобэм и Джордж Дюк на пластинках. «Надеждой на будущее» объявили молодую фанк-группу «Махавок».

Среди изобилия кантри-рока, поп и фьюжн единственным настоящим открытием (для меня по крайней мере) стал ансамбль «Контор». Одетые в глухие «конторские» костюмы — некото-рые даже в нарукавниках! — они по-казали программу в духе декадентского кабаре, стилистически варьирующуюся от слезливого ретро-свинга до невротической «волны». Тон задавал тощий гибкий парень в черном котелке и с тростью — профессиональный актер, мим и фокусник Хейно Сельямаа. Шоу было выдержано в духе мрачноватого китча и, по мнению эстонцев, содержало элемент довольно острой сатиры.

Вообще говоря, об эстонском роке мне писать в каком-то смысле даже труднее, чем об английском или американском, поскольку смысл песен всегда ускользает. Одной-двух ключевых фраз, которые переводили друзья, конечно, недостаточно. И тот факт, что тамошние группы ориентированы на текст в меньшей степени, чем русские, служит слабым утешением, особенно в те моменты, когда весь зал смеется или аплодирует какой-то фразе, а ты сидишь и чувствуешь себя отчужденно и глупо. Это остро проявилось на следующем фестивале.

1983. Впервые в Тарту была допущена группа Харди Волмера — самое веселое и проблематичное порождение эстонской рок-сцены первой половины 80-х годов. Основу ансамбля составляли изобретательные молодые интеллектуалы из Таллинской художественной академии. Вследствие постоянных трений с властями они неоднократно меняли названия: сначала — «Фиктивный трест», затем — «Турист». В Тарту группа предстала под названием «Тоту кул» («Незнайка на Луне»).

Харди Волмер, певец и вдохновитель группы, выбежал на сцену с сачком для ловли бабочек и жестяным барабаном на груди. Подобно знаменитому герою Гюнтера Грасса, он страстно бил в этот барабанчик и как бы с чисто детской наивностью пел об абсурдном и лживом «взрослом» мире: о карьеризме, погоне за вещами, светских сплетнях, культе денег.

Группа играла энергичный неприглаженный рок — немного похоже на «Клэш» позднего периода. Сами они назвали свой стиль «невро-рок», и это соответствовало действительности. Замечательная группа! У них было все, чего не хватало большинству эстонских ансамблей с их сонным блеском и академичностью.

Группа Хейно Сельямаа не смогла собраться на фестиваль в полном составе, поэтому публике было представлено вокальное трио «Контор-3». Они вышли на сцену в официальных костюмах, с портфелями в руках, и запели, прекрасно имитируя всем знакомую казенно-помпезную манеру, массовые песни конца 40-х вроде «Марша женских бригад» или «Славы шахтерам- ударникам»... Это был беспощадный гротеск. Постоянный председатель жюри тартуских фестивалей, эстрадный композитор-ветеран Вальтер Оякяэр, сокрушенно убеждал меня: «Конечно, сейчас это выглядит нелепо, но зачем ворошить прошлое? Певцы, которые пели тогда эти песни, уже старые люди, как можно над ними издеваться?» Нет, «бюрократический поп» отнюдь не принадлежит прошлому, он существовал и процветает по сей день, пусть и в «модернизированной» форме*.

Достаточно было посмотреть любую эстрадную передачу по Центральному телевидению, чтобы убедиться в этом.

«Контор-3» только своевременно напомнил о его уродливых, но реальных корнях.

Пеетер Волконский вернулся. Из реквизита своего театра, который когда-то ставил «Физиков» Дюрренматта, он взял костюмы, маски и парики, нарядил в них музыкантов «Ин спе», назвал их Архимедом, Паскалем, Оппенгеймером, Курчатовым и т.д., себя — Эйнштейном, а всю группу — «Е = мс2». Он сочинил антиядерную сюиту под названием «Пять танцев последней весны» (будто предчувствовал, что произойдет спустя три года) — и это было нечто потрясающее**.

** Сразу после концерта я прибежал в передвижную студию Эстонского радио: «Есть пленка „мс2? — «О, нам сказали, что передавать все равно не будут, поэтому мы как следует не записывали...» Потом сюита исполнялась еще один или два раза, и тоже без записи. Это трагично: одно из самых впечатляющих произведений советского рока, похоже, исчезло бесследно.

Музыка «мс2» была гиперэмоциональным коллажем рока, шума, классики, авангарда; Волконский своим вулканическим присутствием заставлял музыкантов играть с невозможной интенсивностью. Сам он не только пел, но и популярно рассказывал в полной тишине о принципах ядерной реакции и истории создания атомной и водородной бомб.

В финале, при полной темноте на сцене и в зале, долго продолжался мантрический  хорал-заклинание: «Слушайте, как свет падает вниз».

На ночном джем-сейшене после фестиваля Хейно Сельямаа и Пеетер Волконский устроили дикий танец танго; Пеетер пришел в такой раж, что в одном из пируэтов сломал ногу, прямо на глазах у умирающей со смеха публики. Да, а «Приз надежды» опять получил «Махавок», что свидетельствовало не только о нежелании поп-истеблишмента принимать новую музы-ку, но и об общем застое. В этом я смог убедиться на фестивале следующего года, где, кроме «Туриста», слушать было вообще нечего.

Более драматично, чем в Эстонии, складывалась ситуация в соседней Латвии. В роли неожиданных меценатов рока там оказались богатые колхозы, предложившие наиболее известным группам своеобразную форму взаимовыгодной кооперации. Колхозы покупали музыкантам дорогую аппаратуру, предоставляли место для ре-петиций, а группы, в свою очередь, гастролировали от имени своих колхозов, прославляя эти передовые хозяйства и принося им прибыль. По сути дела, эти ансамбли работали полупрофессионально и составляли ощутимую конкуренцию исполнителям из государственных концертных организаций. Такая форма сотрудничества оказалась настолько выгодной, что в «колхозную филармонию» перешли некоторые знаменитые профессиональные артисты: больше денег и меньше давления... В эту систему попали и известные нам «Сиполи». Репертуар группы Мартина Браунса теперь складывался из двух половин: простых поп-песенок для подростков из маленьких городков и деревень и больших театрализованных сюит (в том числе «Маугли» по Р. Киплингу) для поддержания собственной творческой формы и «серьезной репутации».

С другой стороны, после долгой депрессии оживилось местное музыкальное подполье, но положение этих групп было очень жалким. Для колхозов они не представляли коммерческого интереса, и всем остальным до них тоже не было никакого дела. Поскольку группы не могли играть буквально нигде, они решились на отчаянный шаг: летом 1983 года устроили абсолютно спонтанный, без намека на какое-либо легальное «прикрытие», фестиваль в деревне Иецава, километ-рах в ста от Риги.

Это событие неожиданно имело огромный резонанс в республике, тем более что кто-то не то утонул, не то — по зловещим слухам — был убит... Только таким образом непризнанные музыканты смогли обратить на себя внимание. Официальные инстанции увидели перед собой проблему и постановили ее решить. Так при рижском горкоме комсомола возник второй в стране рок-клуб. Интересно, что у рижского рок-клуба не было вообще никакого помещения, даже маленькой комнаты. Общие собрания музыкантов проходили во дворе у входа в кафе «Аллегро». Летом это было еще терпимо, но зимой или в дождь... Даже имея свои клубы, рок оставался «музыкой отверженных».

Компания там подобралась исключительно странная и разношерстная: Пит Андерсон с группой ностальгического рокабилли «Допинг» (по просьбе кураторов она была переименована в «Архив»), трио индуистов с ситар а«ми и таблой, сатирический хард-рок «Поезд ушел» (песни про низкую зарплату инженеров, плохие местные инструменты и т.п.), фри-джаз «Атоналпьный синдром», психоделический фомлк «Тилтс», шумовой авангард «Зга» и т.д. Объединяло их лишь одно — нонкотнформизм и неприкаянность. Общие проблемы сдружили в рок-клубе латышей и русских, что, к сожалению, довольно редко случается в артистических кругах Прибалтики*.