Юрий Лотман - Комментарий к роману А С Пушкина Евгений Онегин Страница 26

I, 1 — Мой дядя самых честных правил… — Первая строфа романа, представляющая прямую речь героя, вводит читателя непосредственно в середину действия, которое получает, однако, продолжение лишь в конце главы с LII по LIV строфу. В. М. Жирмунский считал одним из отличительных признаков «байронической» поэмы то, что "внезапный зачин вводит нас ех abrupto <т. е. «вдруг». — Ю. Л.> в середину действия <…>, а все предварительные условия драматического конфликта (т. н. "Vorgeschichte") сообщаются задним числом, как объяснение уже совершившихся перед нами событий" (Жирмунский В. Байрон и Пушкин. Л., 1978, с. 55). Однако подчеркнуто-бытовой и сатирический характер эпизода EO придавал «байроническому» зачину пародийный характер. С этим же связано и нагнетание в первой строфе фразеологизмов разговорной речи, резко ощущаемых, благодаря начальной позиции и контрасту с элегическим эпиграфом: "самых честных правил", "не в шутку занемог", "лучше выдумать не мог", "пример другим наука". Строфа завершается шокирующим включением в текст ругательства. Упоминание «черта» вносит в речь героя «щегольской» оттенок, являясь калькой с французского "Que diable t'emporte". В народной речи той поры слово «черт» обязательно заменялось эвфемизмами "прах тя побери", "провал тя побери". Чертыхание — постоянный признак речевой маски щеголя в сатирической литературе XVIII в. (ср. из письма Щеголихи: "…ты это славно прокричал — чорт меня возьми!" — Сатирические журналы Н. И. Новикова. М.-Л., 1951, с. 312). Восклицание, смысловая значимость которого подчеркнута помещением его в заключительный стих строфы, имеет еще одно значение: в момент работы над началом романа Пушкин был увлечен романом Ч. Р. Метьюрина «Мельмот-скиталец». Роман начинается тем, что молодой Джон Мельмот отправляется "к умирающему дяде, средоточию всех его надежд на независимое положение в свете" (Метьюрин Ч. Р. Мельмот-скиталец. Л., 1976, с. 7), а кончается тем, что Скитальца уносит дьявол. Восклицание Онегина вносит, с одной стороны, в сюжетное начало романа элемент пародии, а с другой раскрывает параллель Онегин — Мельмот как элемент самооценки героя, на которую автор смотрит иронически.

Встречающееся в комментариях к EO утверждение, что выражение "самых честных правил" — цитата из басни Крылова "Осел и мужик" ("Осел был самых честных правил"), не представляется убедительным. Крылов использует не какое-либо редкое речение, а живой фразеологизм устной речи той поры (ср.: "он набожных был правил…" в басне "Кот и повар"). Крылов мог быть для П в данном случае лишь образцом обращения к устной, живой речи. Современники вряд ли воспринимали это как литературную цитату.

II, 1 — Так думал молодой повеса… — Повеса — шалун, проказник, шалопай. Слово «повеса» имело в 1810-е гг. почти терминологическое значение. Оно применялось к кругу разгульной молодежи, в поведении которой сочетались бесшабашная веселость, презрение к светским приличиям и некоторый привкус политической оппозиционности (подробнее см.: Лотман. Декабрист в повседневной жизни, с. 52–65).

3 — Всевышней волею Зевеса… — Зевес (Зевс) (греч. мифолог.) — сын Крона, верховное божество, глава богов, царствующий на Олимпе.

5 — Друзья Людмилы и Руслана! — Такое обращение к читателям EO не случайно. В сознании современников в начале 1820-х гг. образ пушкинского творчества двоился: для большинства читателей и критиков П был в первую очередь поэт-романтик, автор элегий и "южных поэм". В этих кругах отношение к "Руслану и Людмиле" было сдержанным. Так, Погодин, противопоставляя "Кавказского пленника" началу творчества П, все же находил в последнем несколько стихов, которые "напоминают соблазнительности, коими наполнена первая поэма Пушкина" ("Вестник Европы", 1823, № 1). Как «непристойную» оценили поэму H. M. Карамзин и И. И. Дмитриев. Напротив того, в кругах архаистов[23] первую поэму П ценили выше, чем последующие. Кюхельбекер отметил, что у П "три поэмы, особенно первая, подают великие надежды" (Кюхельбекер, с. 458). П в предисловии к первой главе (см. с. 118) демонстративно упомянул рядом оба произведения, связав "характер главного лица" с Пленником, а тон повествования с "Русланом и Людмилой". Аналогичная тенденция к синтезу продемонстрирована в начале EO — система эпиграфов связывает его с «байроническим» героем, а упоминание в II, 5 — с "Русланом и Людмилой".

7 — Без предисловий, сей же час… — Упоминание отказа от «предисловий» имеет демонстративный характер Ср. ироническое: "Хоть поздно, а вступленье есть" (VII, LV, 14) — в конце седьмой (!) главы.

13 — Там некогда гулял и я… — Глагол «гулять» был двусмысленным. Ср. эпизод из воспоминаний В. Ф. Раевского (разговор с цесаревичем Константином в Тираспольской крепости):

— Позвольте, Ваше высочество, просить Вас еще милости.

Цес<аревич>: Какой?

Я: Гулять в крепости!

Цес<аревич>: Нет, майор, этого невозможно! Когда оправдаетесь, довольно будет времени погулять; a теперь пишите, оправдывайтесь, а гулять — после, когда освободитесь.

Я увидел, что князь не так понял и прибавил.

Ваше высочество, хотя здесь лучше, нежели в крепости Петропавловской, но душно, без всякого движения, я опять могу заболеть <…> в Петропавловской нас водили гулять в сад по крепостному валу поочереди…

Да! Да! — подхватил цесаревич. — Вы хотите прогуливаться на воздухе для здоровья, а я думал погулять, т. е. попировать" ("Лит. наследство", т. 60, кн. I. М., 1956, с. 100–101).

14 — Но вреден север для меня. — Намек на ссылку на юг. П снабдил стих примечанием: "Писано в Бессарабии" (VI, 191).

III, I — Служив отлично-благородно… — Официальная формула бюрократического языка, употреблявшаяся при аттестации чиновников, означает: "весьма благородно", "заслуживающим отличия образом".

2 — Долгами жил его отец… — См. с. 37–42.

6-13 — Сперва Madame за ним ходила… — См. с. 42–45.

В первоначальном варианте учитель Онегина должен был получить такую характеристику:

Мосье Швейцарец очень [умный]Учил его всему шутяЧто<б> не измучился дитяНе докучая бранью [шумной](VI, 215).

В таком контексте обучение «шутя» воспринималось как изложение основ педагогики Руссо ("Швейцарец очень умный"). В Кишиневе Пушкин пережил увлечение Руссо и заново перечел его основные произведения. Не исключено, однако, что такая трактовка образа учителя была навеяна "Моей исповедью" Карамзина. Там учитель "женевец (прошу заметить, а не француз, потому что в это время французские гувернеры в знатных домах наших выходили уже из моды)" произносит следующую речь перед своим воспитанником: "Я родился в республике и ненавижу тиранство! Надеюсь только, что моя снисходительность заслужит со временем твою признательность" (Карамзин, 1, 730–731). В дальнейшем учитель делается покровителем разврата героя. На возможность такого развития пушкинского замысла указывает стих из строфы IV черновой редакции: "Мосье же стал наперстник нежный" (VI, 216). Ср. характеристику Пушкиным наставника в трагедии Расина «Федра»: "Терамен аббат и сводник" (XIII, 87).

14 — И в Летний сад гулять водил. — Летний сад — петербургский парк, основанный Петром I; по утрам был местом детских гуляний.

IV, 6 — Острижен по последней моде… — В 1812 г., когда Онегин оказался "на свободе" (см. с. 19–20), французская прическа à la Titus[24] сменилась английской короткой стрижкой (ср.: "Вся английская складка <…> И так же коротко обстрижен для порядка" — "Горе от ума", IV, 4). Модная щегольская прическа обходилась в ту пору недешево. Ср.: "Я же, приехавши в 1822 г., застал только одного <парикмахера. — Ю. Л.>, Гелио (Heliot[25] <…> Чрез руки этих артистов <двух французских парикмахеров. — Ю. Л.> проходили головы всех мужчин, которые хотели быть хорошо обстриженными <…> Артисты брали дорого: за стрижку 5 руб., за дамскую куафюру 15 руб. ассигн<ациями>" (Воспоминания О. А. Пржецлавского. — В кн.: Помещичья Россия… с. 68).

7 — Как dandy лондонский одет… — Ориентация русских щеголей на английский дендизм датируется началом 1810-х гг. В отличие от петиметра XVIII в., образцом для которого был парижский модник, русский денди пушкинской эпохи культивировал не утонченную вежливость, искусство салонной беседы и светского остроумия, а шокирующую небрежность и дерзость обращения. Ср. в пушкинском "Романе в письмах": "Мужчины отменно недовольны моею fatuité indolente,[26] которая здесь еще новость. Они бесятся тем более, что я чрезвычайно учтив и благопристоен, и они никак не понимают, в чем именно состоит мое нахальство — хотя и чувствуют, что я нахал" (VIII, I, 54). См. также с. 92–93. Ср.: Бульвер-Литтон, с. 73.