Искусство, восприятие и реальность - Джулиан Хохберг Страница 27

такой системой коммуникации, отождествляет это понятие с объемом «уменьшения изначальной неопределенности», которого способна достигнуть эта система. Предположим, нам известно, что различные возможные сообщения (Сi) возникают с некоей долговременной частотностью или вероятностью (Вi). Мы можем сказать, что «информация», которая передается при приеме определенного сообщения (Сi), варьируется в обратной пропорции к ее изначальной вероятности (Вi). Ведь чем выше изначальная вероятность переданного, тем «меньше мы узнаём», получив сообщение. В предельном случае, если мы в точности знаем, какое нам поступит сообщение, при его получении мы «не узнаём ничего». Математическая величина, называемая (выборочной) информацией, – это мера значения определенной величины, то есть, грубо говоря, мера уменьшения изначальной неопределенности приема, о чем уже говорилось выше. Важно подчеркнуть, что это не имеет никакого отношения к смыслу нашего сообщения, если таковой вообще в нем имеется, равно как и к его специфическому содержанию. Если я с помощью телеграммы запрашиваю ответ, то возможен один из двух: либо «да», либо «нет», причем вероятность обоих изначально равна, – в этом случае оба ответа содержат одну и ту же «(выборочную) информацию». Каждый ответ превращает вероятность ½ в уверенность. Взволнованный поклонник, ожидающий ответа на предложение руки и сердца, конечно, возразит, что информация, полученная в одном случае, будет разительно отличаться от полученной в другом. Но дело в том, что он употребляет слово «информация» в обычном, бытовом смысле – в этом случае ее следует называть содержательной информацией. Математиков содержательная информация не интересует – и это не упрек, а признание их привилегии. Думать иначе – такое же заблуждение, как упрекать измерительные приборы в том, что они ничего не сообщают нам о вкусе и запахе тел, которые измеряют.

Очевидно, само намерение применить этот подход к проблеме изображения бессмысленно. На место сообщений мы должны подставить исходные «сюжеты», соотнесенные с изображениями, к которым нелепо применять понятие долговременной частотности. Даже в особом гипотетическом случае, к примеру, когда студентов и студенток некоего колледжа фотографируют на протяжении долгого времени с определенной частотностью, выборочная, или статистическая, информация, содержащаяся в каждой фотографии, ничего нам не скажет о предмете или содержании фотографии – а ведь именно они нас и интересуют.

Целый ряд авторов, осознавших ограниченную применимость статистического понятия, названного здесь «выборочной информацией», обратились к изучению того, что они именуют «семантической информацией», – это понятие, кажется, лучше подходит для нашего случая[72]. Судя по всему, «семантическая информация», в отличие от выборочной (статистической), связана с «содержанием» или смыслом вербального описания (высказывания, тексты). Теорию семантической информации подают как рациональную реконструкцию того, что Хинтикка[73] называет «информацией в самом важном смысле слова, а именно в том смысле, что этим понятием обозначают то, что содержательные фразы и другие адекватные сочетания символов передают тем, кто их понимает»[74]. Кажется, это именно то, что мы ищем: «представленный предмет» на фотографии действительно близок к тому, что здравый смысл называет информацией, доступной пониманию достаточно подготовленного получателя (зрителя)[75]. Однако, если концепции, предложенные Хинтиккой и другими пионерами «семантической теории информации», рассмотреть более внимательно, мы, к своему разочарованию, обнаружим, что и в них содержится нечто пусть и интересное, но никак не содействующее прояснению нашего вопроса. Получается, что «семантическая информация» некоего высказывания – примерно то же самое, что диапазон подлежащих проверке ситуаций, связанных с этим высказыванием, или, точнее, некоторая величина, выражающая «широту» этого диапазона. То есть и здесь мы в итоге получаем меру объема, а не содержание.

«Семантическая информация» – это нетривиальная версия обыденного понятия объема информации в некоем высказывании. Так же как сведения о массе тела ничего не говорят нам о его составе, сведения о семантической информации ничего не скажут нам, о чем говорится в соответствующем высказывании. Возьмем два высказывания с параллельными логическими структурами, например: «Моя фамилия Чернов» и «Моя фамилия Белов»[76]. В рамках любого приемлемого определения семантической информации этим двум высказываниям будет приписана одна и та же семантическая информация. Если бы мы применили эту концепцию (чью важность я вовсе не отрицаю) к картинам[77], нам бы пришлось разные картины с сопоставимыми сюжетами (например, два изображения стада пасущихся овец) считать содержащими и передающими «одинаковую информацию». Разумеется, предметы, представленные на этих картинах, могут разительно отличаться.

Необходимо подобрать термин, который позволил бы выразить то, что Хинтикка назвал «информацией в самом важном смысле слова», то, что понимается под этим словом в повседневной жизни: назовем это содержательной информацией. Расширим значение этого слова и применим его не только к высказываниям верным, но и ложным (то есть то, что обычно называют «дезинформацией», тоже будет считаться содержательной, хотя и неверной, информацией). Что же тогда мы подразумевали бы, говоря о (содержательной) информации, имеющейся на конкретной фотографии?

Если предположить, что мы вполне четко представляем себе, что такое содержательная информация, заложенная в высказывании, мы могли бы попробовать заменить данную фотографию (К) неким сложным высказыванием (А), с условием, что подготовленный зритель может узнать из А столько же, сколько из К, если К верно запечатлела соответствующий исходный сюжет. Очевидно, что в этом предположении есть нечто фантастическое. Но допустим, кому-то представили такое высказывание А, а потом попросили из большого количества фотографий выбрать фотографию К, «переводом» которой в определенном смысле является А. Есть ли основания думать, что задача эта выполнима в принципе? Мне кажется, нет, ибо представление о полном «переводе» фотографии (а тем более картины) в слова – это химера. На картине показано больше, чем можно сказать словами, – и не потому только, что в нашем лексиконе нет эквивалентных выразительных средств, дело не только в отсутствии словесных наименований для тысяч цветовых оттенков и форм, которые мы способны различить. Если дело обстоит так, то понятие «информация», прилагаемое к сфере, связанной с вербальными описаниями (высказываниями), по-прежнему не подходит к интересующему нас случаю[78]. В итоге то, что живописно выражено посредством фигуры «информации», содержащейся в фотографии или картине, сводится к тому, что мы имеем в виду, говоря о «содержании» картины или о том, «что на ней показано» (то есть о представленном предмете). Нет никаких возражений против введения метафоры или аналогии, основанной на информации, если это поможет прояснить дело. Мне, впрочем, кажется, что это не тот случай, опора на «информацию» как на более или менее правдоподобную аналогию сводится в конечном счете лишь к введению синонима, причем мнимого, к понятиям «представление» или «изображение». Вполне справедливо предположить, что «информация, которую передает картина», есть не что иное, как «то, что показано (представлено, изображено) на