Занимательная музыкология для взрослых - Владимир Александрович Зисман Страница 35

— Смешанный лидийский, строгий лидийский и некоторые другие в том же роде.

— Значит, их надо изъять, — сказал я».

(Оттуда же).

Ответ на вопрос о том, откуда мы все-таки знаем, что мажор — это весело

И все же очень похоже, что эмоциональную реакцию на лады формируют те же механизмы, которые формируют появление речи у ребенка. В первые месяцы жизни ребенок способен издавать весь спектр звуков, которые чисто технически позволяет анатомическое устройство организма. А приблизительно к десяти месяцам пропадает чувствительность к фонемам, несвойственным «родной речи». И он уже никогда не сможет издавать щелкающие звуки без акцента, как настоящий бушмен, и всю жизнь будет путать «р» и «л», если родился в японской семье.[45]

Так что, сдается мне, что европейца, воспитанного и вскормленного Верди и Брамсом, фригийским ладом не возбудишь, а спондеическим мелосом не успокоишь. Скорее, сильно озадачишь.

Краткий и беспорядочный обзор ладов

А вы думали, так было всегда?

Как оно так получилось, я не знаю, но очевидный и наблюдаемый факт состоит в том, что музыкальное мышление людей, живущих в начале XXI века, по-прежнему существует в ладовых категориях веков XVIII и XIX. Как иначе объяснить, что практически вся условно «популярная» музыка кино, эстрадная, танцевальная, музыка государственно-патриотическая, тюремно-блатная, сиротская и т. д. — все это написано в парадигме и в рамках музыкальных законов, языка и логики, естественных для периода XVIII–XIX веков, то есть в мажоре и миноре? Подтверждением этого тезиса может служить музыкально-социальный феномен караоке — совершенно невозможно себе представить ситуацию, при которой, скажем, фигурант дела о драке в кафе «Ветерок» пел бы под минус арию Орфея из одноименной оперы Монтеверди или «Смерть поэта» на стихи Рильке из Четырнадцатой симфонии Шостаковича.

А вот «Хабанеру», «Сердце красавицы» и «Мурку» да под хорошую закуску — вполне. По крайней мере, такие фонограммы для караоке существуют.

В целом выходит, что мажор с минором, которые мы считаем явлением чуть ли не равноценным самой музыке, это не более чем феномен XVIII и XIX веков, эпохи, в которой мы по каким-то причинам застряли. Каким именно местом застряли, однозначно сказать не могу. Уши не в счет, это периферия. Про мозги сложно что-то сказать однозначно, ибо в соответствии с теоремой Геделя о неполноте невозможно описать систему, находясь внутри нее. Так что про мозги — вопрос к более высокой инстанции.

«Привычка свыше нам дана» — звучит убедительно, но есть один феномен, который озадачивает, не предлагая ответа.

Гений и его реплика

Время появления мажора и минора как ладовой структуры, естественной и органичной для музыкального языка, относится к эпохе Баха, Генделя, Вивальди, то есть к началу XVIII века. А вот первое серьезное теоретическое описание относится к 1558 году, когда венецианский ученый, теоретик музыки, органист, maestro di capella Св. Марка в Венеции Джозеффо Царлино (1517–1590) опубликовал трактат «Основы гармоники», где в рамках изучения общих принципов античной нумерологии описал в числе прочего лады, которые почти через два века стали основой европейского музыкального мышления. В данном случае не существенны различия в описании формальных деталей между его подходом к вопросу и современными традициями, для нас любопытно то, что он, изучая и описывая феномен этих структур, отметил эмоциональную разницу в восприятии этих ладов.

«Если большая терция находится в нижней части квинты, то гармония делается веселой (allegra), а если она находится сверху, то гармония становится печальной (mesta)». То есть в переводе с научного на человеческий — «мажор это весело, а минор — грустно».

И подобную реплику образца 1558 года на привычку или традицию уже не спишешь.

В наше непростое время

Античность — это молодость мира!

Мы уже так трепетно, как они, к ладам не относимся, но кое-что по части семантики у нас тоже имеется.

Целотоновый лад

Начнем с целотонной гаммы (так музыканты-прикладники называют целотоновый лад).

Это звукоряд, расстояния между всеми тонами которого, как следует из названия, равны целому тону. Если принять во внимание отсутствие полутонов (это не художественный образ, а математический факт), то нетрудно обнаружить, что при таком раскладе в рамки октавы помещается не семь нот, как обычно, а всего шесть.

Главная особенность этого лада — он придает происходящему на наших глазах ощущение волшебства и таинственности. Хрестоматийный пример — похищение Людмилы Черномором непосредственно со свадебного пира. Целотоновый звукоряд со всеми его мелодическими производными звучит в тот момент, когда во дворце Светозара, Великого князя Киевского, во время свадебного торжества внезапно отключается свет, система видеонаблюдения, и только мы, зрители, можем видеть, что, собственно, произошло. И в дальнейшем этот звукоряд служит однозначным маркером появления Черномора.[46] В опере А. С. Даргомыжского «Каменный гость» при каждом появлении Командора уже, можно сказать, тиражируется находка М. И. Глинки, а дальше — советские мультфильмы и кинематограф впитывают бесценный музыкальный опыт русской классики. При этом любопытно заметить, что в Голливуде те же образные цели и задачи решались иными музыкально-техническими средствами. Другая школа и традиции.

Хроматический звукоряд

Между всеми соседними нотами расстояние равняется полутону. При столь уплотненной геометрии в октаве помещается аж двенадцать нот, что вполне логично вдвое больше, чем в случае с целотоновым звукорядом. В частных случаях это достаточно распространенное явление, особенно в романтическую эпоху, но идеальным воплощением хроматического звукоряда, без единого изъяна и исключения, стал хит всех времен и народов «Полет шмеля» из оперы Н. А. Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане».

И конечно же, хроматический звукоряд вещь совершенно незаменимая, если композитор задумал изобразить завывание ветра, как, скажем, Верди в «Риголетто» или Россини в увертюре к «Вильгельму Теллю».

Лады с увеличенными секундами

«Не пугайтесь, ради бога, не пугайтесь! Я не стану вам вредить!» С этими словами, выражающими самые благие пожелания, Герман обратился к Графине в четвертой картине «Пиковой дамы» П. И. Чайковского.

Я обращаюсь к вам с этими же словами в уверенности, что в нашем случае все закончится гораздо лучше. А главное, быстрее.

Итак, увеличенная секунда состоит из трех полутонов. Оно бы и ладно, но эта опция придает мелодии совершенно специфический шарм.

Взять хотя бы песню «Хава нагила», которую знает даже бо́льшее количество людей, чем, скажем, пьесу «Два еврея, богатый и бедный» из фортепианного цикла М. П. Мусоргского «Картинки с выставки». Так вот, первый же интервал, на который вы обратите внимание в этой песне (как, впрочем, и в пьесе Мусоргского), — это и