Александра Амшинская - Тропинин Страница 36

В 1855 году смерть горячо любимой жены явилась страшным ударом для художника, после которого он уже не смог оправиться, хотя и работал буквально до последнего дня. Всего за три-четыре дня до смерти он вымыл кисти, очистил палитру и приготовил свежий холст для портрета.

Тропинин умер 15 (3) мая 1857 года, а через два дня его хоронили на Ваганьковском кладбище. Снег и град сопутствовали провожающим художника в последний путь. Здесь же, в речах, отметивших великие заслуги Василия Андреевича, были высказаны обещания поставить изваяние художника в Московском Училище живописи.

XV

В ПАМЯТИ ПОТОМКОВ

Бюст Тропинина так и не был установлен в Училище. Вспоминая об этом, современники ссылались на спешные заказы для памятника Николаю I, которые якобы помешали исполнить обещанное.

В не сохранившемся теперь домике Василия Андреевича на Полянке до 1885 года продолжал жить его сын Арсентий Васильевич. Он радушно принимал у себя всякого, кому заблагорассудилось посещением своим почтить память его отца, охотно показывал оставшиеся работы. Но работ этих оставалось все меньше и меньше — добрый хозяин дарил их довольно щедро, заменяя пустые места на стенах изделиями своей кисти.

Домик был своего рода достопримечательностью Москвы. В семьдесят восьмом году его посетил безымянный корреспондент газеты «Новое время», который спустя несколько лет бойким пером описал свои впечатления. Он живо помнил кучу «разношерстных собачек», которые встретили его за калиткой тропининского домика, а затем в комнатах лежали и сидели на всех диванах и креслах. Кинув беглый взгляд на стены, он видел там «многочисленные портреты стародавних джентльменов и дам вперемежку с головами разбойников, tête de fantaisie (головами сочиненными), и копиями Рубенса и Корреджо, показавшимися ему „довольно смелыми подделками“». В его памяти остались «изломанная, полунагая мифологическая нимфа, манерные пейзанки с горшками невероятно крупных роз и с губами, сложенными сердечком». Портрет старого гусара и портреты «бабушек», удивительно похожие, по его мнению, одна на другую «благодаря повальному тогда однообразию моды и казенным приемам старинных портретистов». Отдавая должное портретам Тропинина, в которых «видна была сильная, самостоятельная кисть», он заметил, что «мало в них жизни духовной».

Корреспондент обратил внимание на особенное, «детское почтение» семидесятилетнего сына к своему покойному отцу. Арсентий Васильевич не имел детей и, по словам посетителя, «жил совсем пустынником».

Как не посетовать на спесивого господина, что увидел и рассказал так мало? Как не вспомнить обстоятельное и точное перо Рамазанова, которому обязаны мы тем, что история отечественного искусства нашего может опереться на словами изложенную, живую, в плоть и кровь одетую действительность! Но и на том малом, что сообщил нам корреспондент, спасибо. Мы смогли увидеть чудаковатую фигуру сына знаменитого отца. Неужто это он был тем чудным ребенком, казалось, полным ожидания счастья, запечатленным в нежном возрасте любящей рукой отца? Рамазанов глухо упоминает о какой-то тяжелой болезни, пережитой им в двадцатилетием возрасте. Имя «любезного» Арсентия упоминается и в записках к Тропинину с приглашением в гости. Мы знаем, что, оставшийся вплоть до смерти Моркова крепостным, Арсентий воспитывался отцом строго. В доме, по-видимому, не было прислуги, и ему приходилось принимать приходящих, открывать двери, выполнять и все другие необходимые услуги и поручения. Арсентий с ранних лет обучался у отца живописи. Но, видимо, природа не бывает щедрой подряд. Таланта у него не было.

В 1856 году Рамазанов привез Василию Андреевичу свидетельство Академии художеств о признании Арсентия Васильевича неклассным художником за копии с отцовских картин «Гитарист» и «Золотошвейка». Тропинин чувствовал приближение смерти, и судьба неустроенного сына его должна была волновать. Если почти пятидесятилетний человек оставался неустроенным и требовал забот отца, можно предполагать, что он был в чем-то ущербным. Может быть, давняя болезнь оставила на всю жизнь свои следы, помешала полноценному развитию его способностей. Так или иначе, но ни в одном каталоге художник Арсентий Тропинин не значится.

В корреспонденции «Нового времени» обращает внимание замечание о пустующих рамках на стенах от полотен, подаренных кому-то хозяином, а также слова Арсентия Васильевича о висящих картинах, якобы принадлежащих целиком кисти отца. «У меня от них много осталось… Моего тут вот только эта головка и есть». Судя по предыдущему описанию, нимфы и девушки с губами «сердечком» не могли быть исполнены Тропининым-отцом. Это явно работы сына, иногда перефразированные им копии с картин отца. Что это, забывчивость старого человека? Для дальнейшего изучения наследия Тропинина уяснение облика его единственного сына — ближайшего ученика и хранителя его произведений — необычайно важно.

Возможно, кому-то было выгодно в свое время выдать работы сына за произведения знаменитого отца. Либо просто имя Арсентия, мало кому известное, со временем забылось, а картины попали в обширное тропининское наследие.

Одну из них можно было видеть на выставке картин из частных коллекций во дворце-музее «Останкино» в 1960 году. По всей вероятности, это был именно тот самый «Гитарист», который представлялся Арсентием в Академию художеств; на обороте его кроме фамилии Тропинина есть надпись, свидетельствующая о том, что писан он с «Михаила в Михалеве». О том, что картина не могла быть написана Василием Андреевичем, свидетельствует ее колорит — анемичный, белесоватый. Но она не является и копией в полном смысле слова. Называя свою картину «копией», почтительный сын тем самым свидетельствовал перед Академией свою скромность, свою полную зависимость от искусства отца. С известного тропининского гитариста в халате с распахнутым воротом рубашки взяты лишь композиция и аксессуары. Мы узнаем прием, к которому прибегал недоучившийся в Академии крепостной художник, беря с какого-либо известного произведения готовый рисунок фигуры, и затем его с натуры «наполнял» живым содержанием. Лицо «Гитариста» с характерным коком волос надо лбом чем-то напоминает облик знаменитого московского музыканта М. Высоцкого, известный по сохранившейся литографии. Высоцкий в 1850-х годах доживал свои дни в трактире, где хозяин держал спившегося с круга виртуоза бесплатно, однако не оставаясь при этом в накладе. Те импровизированные концерты, которые порой доносились из его комнатушки, щедро оплачивались прохожими, домогавшимися права постоять под окошком музыканта. «Гитарист» Арсентия Тропинина принадлежал некогда Оболенским. Очень возможно, что он был куплен князем Николаем Николаевичем — большим любителем искусства и коллекционером — как знак покровительства сыну глубоко чтимого им отца.

Подтверждение авторства Арсентия в описываемой картине находим и в «Бахрушинской папке» Государственного Исторического музея. Среди работ В. А. Тропинина здесь хранится рисунок «Гитариста» с коком надо лбом. Однако его рисовал не Тропинин. В штриховом рисунке, проработанном довольно подробно, отсутствует тропининское изящество контура и его живая трепетная светотень. Признавая вновь обнаружившегося «Гитариста» работой Тропинина-сына, мы, таким образом, получаем ключ к определению в поздних работах Василия Андреевича доли участия его сына. В этом плане будущим исследователям предстоит еще немало поработать, анализируя с помощью точной аппаратуры многочисленные повторения тропининских картин, многие из которых, вероятно, были написаны Арсентием и лишь на последнем этапе пройдены и оживлены отцом.

Возможно также, что неудача многих поздних работ Василия Андреевича и то разительное несоответствие первоначальных его живых и выразительных по живописи образов, исполненных в небольшом размере, с законченными большими полотнами, отличающимися сухостью расцвеченного колорита и холодностью выражения, объясняются именно таким сотрудничеством.

Со смертью Арсентия Васильевича кончаются прямые потомки художника. Его оставшимся наследством распоряжается брат, имя которого до нас не дошло. Он упоминается в материалах Цветкова. А также некто Н. Чарнецкий и впоследствии госпожа Чернецкая-Гисси, живущая в Казани в собственном доме на 2-й горе, именуемая вдовой художника. К числу непрямых потомков Тропинина относилось и семейство московского купца Петра Романовича Бараша, ведущего свою родословную от украинского арендатора Романа Барабаша, женатого на сестре Василия Андреевича — Анне Андреевне. Об этом свидетельствовал Цветков со слов наследников Тропинина. По семейным преданиям, Петр Романович Барабаш, родившийся в начале 1820-х годов и принявший впоследствии звучную фамилию Бараша, был внебрачным сыном графа Моркова и сестры Василия Андреевича. Впоследствии он владел в Москве крупным багетно-рамочным делом. Портреты его и жены его Любови Семеновны, урожденной Живаго, были исполнены Тропининым в 1854 году. По рассказам, Петр Романович мальчиком чуть ли не пешком пришел в Москву из Кукавки и начал свое дело с торговли спичками. Маленький Барабаш был изображен Тропининым на одном из лучших его этюдов играющим на дудке.