Символические образы. Очерки по искусству Возрождения - Эрнст Ганс Гомбрих Страница 36

От Шлоссера мы знаем, что не только Свободные Искусства традиционно изображались вместе со знаменитыми представителями. Им приведены другие популярные персонификации — Семь Добродетелей, каждая из которых попирает своего типичного противника.

Так случилось, что эта традиция — изображать персонифицированные добродетели вместе с их историческими образцами — нашла отражение в прославленном цикле фресок, известном, вероятно, и Рафаэлю, и Юлию II. Перуджино начал «Камбьо» в Перудже на рубеже веков, в то самое время, когда Рафаэль был ближе всего к учителю, и закончил примерно в 1507 году, за какой-то год до того, как оба художника уехали в Рим расписывать папские покои.[284]

Перуджино: Благоразумие (с Фабием Максимом, Сократом и Нумой Помпилием), Справделивость (с Ф. Камиллом, Питтаком и Траяном). Камбьо, Перуджа

Перуджино: Стойкость (с Л. Сицинием, Леонидом и Горацием Коклесом), Умеренность (с Л. Сципионом, Периклом и Цинциннатом). Камбьо, Перуджа

«Камбьо», приемная цеха менял, украшена фигурами четырех главных добродетелей: Благоразумия, Справедливости, Стойкости и Умеренности. Они восседают в небесах на отдельных тронах, внизу же стоят их представители, по три на каждую добродетель; так, под Справедливостью мы видим справедливых правителей древности, Камилла, Траяна и Питтака. Предполагается, что три остальные сцены должны символизировать три богословские добродетели — Веру, Надежду, Любовь: собрание пророков и сивилл означает Надежду, Рождество — Любовь, Преображение — Веру.

Так это или не так, но родство композиции Перуджино с фресками Станцы делла Сеньятура трудно переоценить. Мы видим здесь то же смешение христианских тем и языческих образцов, которое ставило в тупик исследователей девятнадцатого века, но ничуть не удивило бы тех, кто знаком с привычками средневековых моралистов или св. Августина. Параллелизм этим не ограничивается. Фигура Благоразумия в «Камбьо» говорит (согласно помещенной сбоку от нее надписи) стихами гуманиста Матуранцьо: «Scrutari verum doceo, causasque latentes» (Учу отыскивать истину и скрытые причины). Второй из ее последователей — весьма итальянского вида Сократ. Одна из четырех персонификаций на потолке Станцы делла Сеньятура сопровождается надписью «Causarum Cognitio» (сознание причин), под ней же мы находим собрание философов, которых французский путеводитель семнадцатого века неудачно назвал «Афинской школой». Среди других персонажей мы видим здесь и Сократа — классическая маска Силена заменяет ему titulus. Отзвук Благоразумия можно отыскать на этой стене в фигуре Минервы.

Вот это-то родство с принятыми схемами росписи и должно показать нам, что Станцу нельзя разбить на фрагменты, не растеряв при этом ее символического и художественного смысла. Если мы не будем читать композицию с потолка вниз, мы не сможем определить тип произведения, на который смотрим, и, упустив главное, наверняка запутаемся в деталях. Дело в том, что в этом типе композиций персонификации на тронах — не просто аллегорический «ярлыки» для своих земных представителей. Идеи, выраженные персонификациями на потолке, должны разворачиваться и проясняться на стенах. Вспомним: почти все клирики папского двора (за исключением нескольких чудаков-номиналистов) знали и верили, что «universalia sunt ante rem», то есть, что все земное — лишь несовершенное воплощение общих идей и принципов. Это мысль, столь чуждая нашим взглядам на мир, казалась вполне естественной поколениям, представлявшим вселенную в виде нисходящей иерархии принципов. Causarum Cognitio как идея было много реальнее отдельных философов — мгновений этого вечного движения. Мы можем пойти дальше и сказать, что Философия так же главенствует над этим собранием людей, как звезда, определяющая характер, профессию, образ жизни — над своими «детьми». Подобное изображение имеется совсем близко — в покоях Борджиа Пинтуриккьо изобразил детей Солнца в виде епископов и прелатов, в которых явлено действие небесного принципа «просветленности». Может быть, это и побудило Пинтуриккьо в росписи залы Семи Свободных Искусств отказаться от традиционного изображения конкретных великих людей и поместить вместо них группы безымянных персонажей за соответствующим занятием. Это, в свою очередь, определило тему Рафаэля.

То, что на фресках Станцы делла Сеньятура открыто свыше, — а именно, что знание и добродетель суть проявления Божества — показано в надписях по бокам персонификаций.

Надписи эти и впрямь могут служить отправной точкой для любой интерпретации. Перечислим вкратце: «causarum cognitio» сопровождает группу философов, которую мы называем «Афинской школой»; словами «numine afalftur» заявляет о своей боговдохновенности Поэзия, представленная Парнасом; «Divinarum rerum notitia» (знание вещей божественных) указывает на группу, известную под названием «Спор о причастии»; и, наконец, «Ius suumcuique tribuit» (каждому свое) — девиз Правосудия, под которым мы видим две сцены обнародования уложений: гражданского права в Пандектах при Юстиниане и канонического права в декреталиях Григорием IX.

Название Станца делла Сеньятура относится к папскому суду, который проводил заседания в этой комнате; хотя невозможно доказать, что таким было ее изначальное назначение, судя по общему плану росписи, это похоже на правду. Можно только восхититься, как использованы (но не повторены!) оба варианта декоративных схем. Правосудие (оно же Справедливость) оказывается разом одной из четырех главных добродетелей и олицетворением юриспруденции. На фресках оно дано вместе с тремя остальными добродетелями, но при этом вписывается в схему дисциплин, как их дает традиция свободных искусств. Только теперь у нас не семь дисциплин, а четыре: Право, Богословие, Поэзия и Философия.

И, подобно тому, как схема росписи лишь слегка видоизменяет принятую, так и выбор дисциплин отражает общие для того времени представления о путях, которыми к людям приходит знание. В поисках исторического окружения, формировавшего эти взгляды, нам не придется ходить далеко. Знания систематизировались и передавались в университетах; в текстах, связанных с университетским преподаванием, мы услышим отзвуки тем, затронутых фресками Рафаэля.

Тогда было в обычае, чтобы университетский преподаватель произносил торжественную лекцию не как сейчас, при вступлении в должность, а при начале каждого курса.[285] В речи полагалось расхваливать свой предмет, всячески расписывать его достоинства и значение. Читая эти образцы ораторского искусства, мы как бы переносимся в атмосферу Станцы делла Сеньятура. Мы видим, что сюжет фресок вписывается в интеллектуальные представления эпохи так же гармонично, как и в ее художественные взгляды.

Так, один из учеников великого гуманиста Гварини, Джованни Тосканелла, ок. 1425 года начал свой курс риторики в Университете города Болоньи с речи, в которой предвосхищены многие расхожие представления и ярлыки Станцы.

Начать с поэтов: что сказать нам про их божественный дух, про древний