Вера Лукницкая - Пусть будет земля (Повесть о путешественнике) Страница 37

Самум так же быстро прекратился, как налетел. На голубое небо выкатилось золотое солнце. Пустыня опять засияла.

Тем же вечером Елисееву довелось услышать и "звук солнца", что бывает еще реже, чем пение песков. Этот странный, ни на что не похожий звук издает перегретый камень. Ибн-Салах говорил, что солнце его родины заставляет кричать камни и пески. Это знали люди в древние времена. Они соорудили статую Мемнона, чтобы она звучала при закатах.

А ночью еще одно чудо: все темные предметы, разложенные у палатки, странно засветились. Елисеев взял в руки кувшин - он отсвечивал луною...

- О, почтенный адхалиб, ты тоже светишься. И я, и они...

- Ты не светишься...

- Это сейчас... А если дойдем до горы Акбас - люди ее зовут горою Света, - ты встанешь на нее и засветишься.

- Как это?

- Как - не скажу, не знаю. Только сам видел.

Елисеев понимал, что при трении песчинок во время бури возникала сильная концентрация электричества в воздухе, что и создавало это свечение.

На другой день издали послышался нежный перезвон колоколов. Он приближался томительно и зовуще, волнуя и пугая. Казалось, что неведомая сила увлекает в царство миража.

- Добрые джинны пустыни играют на арфах, - пояснил старик.

Елисеев знал: это голос высушенных на солнце тонких стеблей трав. Такую музыку называют здесь песнями дрина. Она и в самом деле напоминала эолову арфу.

Шесть дней длилось путешествие. Елисеев записал арабскую пословицу: "Путешествие есть нередко часть ада".

Сутки пути оставались до Гадамеса. Отдых в оазисе грезился как недостижимый рай. Заночевали в огромном овраге среди камней и трав. Для верблюдов это было неплохое пастбище: альфа, дрин, гветам, эленда, дамран составляли их разнообразное меню. Здесь сравнительно меньше скорпионов и змей, и все же беспрерывный шелест в травах не давал Елисееву крепко уснуть. Он слегка вздремнул у костра, слушая легенды Ибн-Салаха и его воспоминания о былых путешествиях через Сахару.

Очнувшись, доктор вздрогнул: ему привиделась в свете костра колоссальная фигура всадника с копьем и щитом, восседавшего на огромном, как гора, верблюде. Древние мифы о гигантских рыцарях Скандинавии мешались в голове Елисеева с легендами о духах пустыни. Он решил, что спит, но видение не исчезало. Из-под белого покрывала, как из-под забрала, глядели живые, проницательные глаза. Голубая блуза была перетянута красным кушаком, такой же красный плащ наброшен на плечи. Незнакомец о чем-то говорил с Ибн-Салахом, потом резко повернул верблюда и, прикрывшись щитом, умчался в темноту ночи.

"Он... появился как видение, в красном плаще, с полузакрытым лицом, как грозный призрак пустыни на своем фантастическом коне, и исчез так же таинственно, как и пришел. Чувство не то легкого страха, не то уважения пробудилось во мне при этом, и я понял теперь, почему туарег является грозой Сахары. Грозный облик его, могучая натура, полная жизни и огня. Всегдашняя готовность к бою, способность быстро перемещаться в необозримом пространстве и появляться там, где его никто не ожидал, вместе с остротою чувств и способностью жить в пустыне, несмотря на все ужасы ее, - все это словно соединилось для того, чтобы образовать тип совершеннейшего номада, подобного которому нет на земле".

- Ты не спишь еще? - спросил Ибн-Салах. - Ты видел могучего таргви, пришедшего сюда, следуя шагу ноги твоей, благородный адхалиб. То славный Татрит-Ган-Туфат - Утренняя Звезда - сын племени Шамба. Мы зашли в его пески, и хозяин пришел навестить гостей, потому что он друг, наш друг.

Елисеев слушал Ибн-Салаха, находясь под впечатлением от встречи с первым туарегом Сахары.

"Словно могучий орел, с недосягаемой выси обозревающий свой округ, не пропуская взором ни одной бегущей мышки, ни одной копошащейся змейки или птички, чирикающей в дюнах, туарег - хозяин и властелин своей области - с высоты быстроногого верблюда видит все свои владения, хотя бы они тянулись на сотню-другую верст. От глаз зоркого туарега не скроется не только след каравана или одиночного верблюда, но даже след газели и страуса, которых он знает наперечет... Направление ветра, бег облаков, полет птицы, не говоря уже о солнце, луне и звездах, ведут туарега лучше карты и компаса".

Последний переход казался, как всегда, самым невыносимым. Давно уже не было ни капли воды. Та, что осталась, превратилась в вонючую жидкость, вызывающую рвоту. Губы растрескались и задубели, как кора дерева. Кожа стала красной. В закрытых глазах - калейдоскоп кричащих цветов. Тяжелым молотом колотило в мозгу. Сердце стучало слабо и часто. Два дня уже не могли глотать пищу, потому что организм требовал воды, воды, воды.

- Часть ада, - пробормотал Елисеев.

- Совсем немного потерпи, адхалиб. Скоро будешь отдыхать в доме твоего слуги Ибн-Салаха.

Елисеев попытался улыбнуться. Но губы остались неподвижными.

Из сияющего марева впереди вдруг возник гигантский всадник на огромном верблюде - тот самый туарег. Красный плащ полыхал за его спиной. Сверкал щит. Его верблюд мчался, как скаковая лошадь.

Приблизившись, он приложил руку ко лбу, поклонился, произнес длинное приветствие и протянул Елисееву копье, на конце которого был привязан пучок трав.

- Благородный адхалиб, Татрит-Ган-Туфат принес тебе в дар целебные травы и дарит в знак своего расположения.

Елисеев поблагодарил. Туарег подъехал ближе и молча протянул ему кожаный мешок с водой. Сделав несколько глотков, Елисеев отдал мешок Ибн-Салаху, тот в свою очередь передал его Нгами и Юсуфу. Затем они вновь пили, на этот раз уже до полного удовлетворения. Нгами сразу запел. Елисеев тоже почувствовал радость.

Он стал рассматривать туарега. На левой руке его, у предплечья, висел длинный острый кинжал, на поясе - сабля. На запястье правой руки было надето каменное кольцо, чтобы увеличить силу и предохранить руку от удара меча. Его грудь, шея и пояс были увешаны всевозможными амулетами с неведомыми знаками. Даже бедуины Аравии менее суеверны, чем могучие сыны Сахары.

Утренняя Звезда, как опытный ботаник, подробно рассказывал доктору о целебных свойствах его трав.

Гадамес, по некоторым преданиям туземцев, основан Авраамом, нигде в мире не нашедшим лучшего места. Прошли времена, турки захватили город, и в нем не сохранилось арабских древностей. Лишь глиняные разваливающиеся бесформенные стены окружали его, защищая от подвижных песков пустыни. В городе неиссякаемый источник Эль-Аин с температурой 28 - 35 градусов дает влагу людям и пальмам.

Впрочем, рассмотреть Гадамес невозможно. Скрываясь от могучего солнца пустыни, городок живет во тьме. Дома построены впритык друг к другу. Лишь две-три улицы и несколько маленьких площадей доступны свету. Остальные улицы - это крытые галереи, где даже днем ходят с фонарями. Правда, женская половина города гуляет на верхних террасах, окруженных высокими стенами, но соединенных между собой. Елисееву, как врачу, довелось увидеть не только подземный город, но и тот, женский, на террасах.

Турецкий наместник дал Елисееву двух заптиев (полицейских) побродить по "подземному" городу. Двое охранников шли впереди с фонарями, за ними гость, вслед ему двигалась пестрая толпа любопытных. Елисееву казалось, что он опять перенесен на века назад и с какими-то древними неофитами бредет по катакомбам.

Две недели доктор жил в домике Ибн-Салаха, окруженный вниманием, почетом и лаской, отдыхая в саду под сенью финиковых пальм.

Тем временем слава о замечательном адхалибе шла по Гадамесу, и больных с каждым днем становилось все больше. Аптечка Елисеева быстро истощилась. Большинство жителей страдало заболеванием глаз, засоренных едкой пылью. Доктор промывал их растворами трав, и больным становилось лучше.

В один прекрасный вечер адхалиб был приглашен в качестве почетного гостя на романтическое пиршество, которое устроил один из вождей туарегов, возвратившийся с удачной охоты.

Празднество началось, когда ночь спустилась над пустыней. Старики сгрудились в стороне, пережевывая и нюхая табак.

Вождь, разрывая жареное мясо, оживился и с гордостью рассказывал об охоте на львов. Узнав, что адхалиб тоже сражался со львом, туарег торжественно встал и преподнес Елисееву какой-то амулет.

- Мне стало неловко, - рассказывал Елисеев потом, - бесстрашный воин одолевал льва в бою равных, тогда как я сидел в засаде и палил оттуда в беззащитного против пуль зверя. И счастье, что не убил его.

Елисеев отдарил вождя изящным перочинным ножичком. Игрушка пошла по рукам и имела большой успех. Сам вождь сидел рядом с Елисеевым и, сдвинув покрывало со лба и носа, приветливо поглядывал то на адхалиба, то на веселящуюся молодежь.

Юноши образовали один хоровод, девушки - другой. Оба хоровода двинулись вокруг стоявшей в центре красавицы - дочери вождя. Она была в коротком белом одеянии, перетянутом красным поясом. Красный плащ ниспадал с ее плеч. Стройный стан ритмично колыхался, глаза горели ярче небесных звезд. Остальные девы пустыни изображали небо и были в светло-голубых платьях до земли. На них ярко блестели самодельные ожерелья и кольца.