Валерий Валюс - Пётр Адамович Валюс (1912 - 1971). Каталог. Страница 4

Пламенеющий алый, огненный жёлтый - цвета жизни, они побеждали грозные чёрные тени, холод синих, равнодушие серых тонов. Это было современно и очень своевременно, будоражило, волновало.

Короткая "оттепель" 60-х годов открыла художников, работы которых редко можно было увидеть на официальных выставках.

В музеях стали появляться, робко выползая из тёмных запасников, картины забытых живописцев начала века. Так возник почти из небытия незадолго до того умерший Фальк. А первые персональные выставки Валюса открылись в 1968 году в институтах им. Несмеянова и им. Курчатова.

С первой минуты нашего знакомства Валюсы мне очень понравились: интеллигентные, открытые, искренние и доброжелательные люди. И смелые, мужественные. Я тотчас пригласила их придти ко мне в мастерскую, где мы прожили с Фальком 20 лет - с 1938-го по 1958-й и где я продолжала ещё несколько лет жить, приводя в порядок его наследие и архивы.

Пётр Адамович перенёс весной 1970 года трудную операцию, но держался очень собрано, подтянуто. Был он высок, по-юношески строен, красив. (Я в детстве такими представляла себе рыцарей по романам Вальтера Скотта).

Валюсам интересно было всё: и картины, и мои рассказы о судьбе Фалька, о его мечтах, замыслах, принципах работы, о его любимых мастерах. В аскетической обстановке нашего жилища Пётр Адамович чувствовал себя как дома. Анна Витальевна сообщила, что он получает наконец мастерскую, при этом в нашем районе (мы жили на набережной у Кропоткинских ворот, а мастерская Валюса - в переулке Островского, между Кропоткинской и Арбатом).

Летом врачи настоятельно рекомендовали Петру Адамовичу отдых на свежем воздухе. Супруги уехали до осени в деревню, а их сын остался в Москве и занялся ремонтом будущей мастерской.

Вернулись в город старшие Валюсы. Но Пётр Адамович - увы! - был ещё очень слаб.

И тут сказались удивительная стойкость и непоколебимый оптимизм Анны Витальевны. "Пока Петя не поправился окончательно, мы сами откроем его выставку!" - решила она.

Перевезли картины, папки с темперами и рисунками. Картины развесили по стенам комнат и длинного коридора. Для показа темпер и рисунков установили низкий столик с пюпитром. Сколотили из толстенных досок крепкие скамейки на чурбаках. Получился зрительный зал на 50 мест!

Назначили день открытия - суббота.

Не было ни афиш, ни пригласительных билетов, ни объявлений по радио. Выставка ведь открывалась "самовольно"! И всё же с самого утра явилось множество народа. Зрители расхаживали по комнатам, надолго застывали перед холстами. Не было громких разговоров, только тихо перешёптывались.

Анна Витальевна пригласила желающих послушать её объяснения. Вдохновенно рассказывала о творчестве художника, о его замыслах, процессе работы. А потом сын принёс папки, стал вынимать одну за другой темперы…

Если картины маслом были драматичны, порой трагичны, то темперы можно назвать скорее лиричными. Но и они вызывали волнение и тревогу своей музыкальностью: то мажорным аккордом вспыхнет пламя красного букета на тёмном, как ночь, фоне, то прозвучит тихий и нежный ноктюрн в голубом и сиреневом тумане колорита…

Сам художник здесь пробыл недолго - ему такое неожиданное нашествие было не по силам. Его отвезли домой. И больше он не бывал в своей мастерской. Но "субботники" продолжались ещё долго.

Я посетила Петра Адамовича у него дома, в уютной маленькой квартире Валюсов. Он ежедневно, превозмогая болезнь, становился к мольберту и дописывал или переделывал свои картины. Писал всегда очень быстро, даже стремительно. За два часа мог написать огромный холст, полтора на два метра. Последние его картины лаконичны, строги и очень трагичны.

Пётр Адамович встретил меня доброй улыбкой и, не интересуясь впечатлениями о своих работах, стал снова жадно расспрашивать о Фальке. У меня дрогнуло сердце, когда он спросил, как Фальк грунтовал свои холсты, чтобы они могли выдерживать его многослойную пастозную фактуру. "Неужели он ещё надеется встать на ноги и приняться за эту адскую работу?" - думала я.

Пётр Адамович умер через несколько месяцев после той "самовольной" выставки. Сколько утешения она ему принесла, как скрасила конец жизни!

На кладбище Донского монастыря, где его могила - красивый памятник, изваянный и отлитый его другом, художником Додоновым. Памятник стремительно вырастает из земли, как яркий цветок на тонком стебле: в камень впаяна цветная керамика. У его подножия - всегда цветы.

Мастерская Валюса с выставкой просуществовала после его смерти ещё четыре года. Вечерами там собирались поэты и артисты, читали стихи. Было много музыки - кто-то перенёс сюда старый, но ещё годный рояль. Здесь же Анна Витальевна прочла нам первые главы своего романа "Счастливый человек", посвящённый памяти мужа. Ей удалось, на мой взгляд, не только воссоздать биографию художника, но и его окружение, его время.

И вот сейчас выставка Петра Валюса - в Казани. Это представляется мне событием знаменательным. Недавно, в 1987 году здесь же прошла выставка Роберта Фалька.

Среди казанцев у Валюса много друзей. Он бывал здесь, а казанцы, в свою очередь, посещали его мастерскую. Так что встреча эта для многих - не первая. И тем более радостная.

Анна ВАЛЬЦЕВА, писательница, вдова художника П.Валюса.

Отрывок из статьи:

Это был высокий, красивый, синеглазый человек. С мягкими манерами, неторопливыми движениями. Выражение задумчивости на его лице легко сменялось приветливой улыбкой. "Милый", "мягкий", "интеллигентный" - так говорили о нём знакомые.

И… изумлялись, увидев впервые его живопись. "Пётр Адамович, никогда не могли предположить, что Вы такой художник!" Сколько раз он слышал эту фразу! Он смущённо улыбался, но в улыбке была радость и какое-то детское торжество.

Он прожил всю жизнь в Москве, если и уезжал куда, то ненадолго и спешил вернуться. И наряду с этим все, кто видел его картины, в один голос говорят о глобальности идей, мощи цвета, свободе композиции - о свободном духе, выраженном пластикой, о понимании трагичности мира, сострадании человечеству и перекрывающем всё восхищении жизнью, упоении жизнью, любви к жизни! Так в один голос говорят об искусстве Валюса те, кто видел его полотна. Откуда, какими средствами, как достиг этого художник? Искусствоведам ещё предстоит разобраться в этом.

Жизнь Петра Валюса была бедна внешними событиями. Детство его прошло в московской интеллигентной семье, далёкой от искусства. Родители его были фармацевтами. По настоянию родителей Пётр стал инженером.

Но, будучи студентом, и позже, став инженером, Пётр всё свободное время отдавал полюбившейся ему живописи. Он подружился с начинающим художником Василием Перегудовым. Этот крестьянский сын, в 18 лет впервые увидевший паровоз, в 25 изучал искусство Курбе, копировал Коро и восхищался Матиссом. Василий был старше Петра, он зарабатывал на жизнь тем, что был декоратором садоводом, по вечерам занимался рисунком и живописью сразу в нескольких студиях. Дружба с Василием восполнила ту недостачу духовности, от которой страдал Пётр в родительском доме. В 1934 году Василий познакомил Петра с маленькой весёлой школьницей Аней. Через три года Аня стала женой Петра, а еще через 33 года - его вдовой. Санинструктор Василий Перегудов в 1942 году погиб под Сталинградом. Но тогда, в юности, друзья не размышляли об уготованных им судьбах - они дружили, работали, учились. Любовь к искусству объединяла их и наполняла их жизнь. Встречи назначались в Третьяковской галерее - "возле Врубеля", или у "девочки с персиками" Серова. Или в "зале Гогена", у "портрета актрисы Самарии" Ренуара - в Москве в те годы существовал Музей нового западного искусства с отличной экспозицией импрессионистов.

Концерты гастролировавшей в Москве Марианн Андерсон, спектакли Московского камерного театра, выступления популярного чтеца Владимира Яхонтова - всё радовало, обогащало, шло впрок…

В 1937 году Пётр Валюс впервые озадачил близких: он оставил Москву, проектную контору, уехал работать на строительство в далёкий Таджикистан… Знакомые пожимали плечами, и только Василий Перегудов говорил другу: "Я завидую твоей решительности, ты узнаешь жизнь…" Скажу сразу: завидовать было нечему. Год (и какой), проведенный на стройке, вдали от дома, оказался для Петра очень тяжёлым. Непривычный быт, незнакомые обычаи чужого народа, работа в условиях чудовищной для москвича жары, жизнь бесконечно далёкая от искусства (ящик с красками вернулся в Москву нераспакованным), а главное - ответственность, что легла на плечи молодого инженера, вместе с властью, данной ему над рабочими - людьми самых фантастических судеб - перенести это было трудно, хотя, конечно, это давало богатую возможность узнать жизнь и преодолеть некоторый, присущий Петру, инфантилизм.